hemof : Отчисление.

Бутусов тихо дремал за последней партой. Он не видел сны, он видел воспоминания.
Пьяное застолье с неестественно огромным столом, гора бутылок и всевозможной закуски. Какие-то хмельные бабы всё время лезли на стол, бесстыдно показывая толстые соблазнительные ляжки, то и дело мелькало улыбающееся лицо Волохина, с натугой орущего блатные песни. Бутусов пил водку из большого гранёного стакана огромными глотками и не чувствовал вкуса спиртного, казалось, будто в глотку медленно вливается какая-то тёплая мерзкая водичка.
Ох, ты, сука и ночка
- Витя, Витька! – Кто-то с силой толкнул его в бок.
Бутусов оторвал от парты голову, ошалело, вращая глазами, всё ещё находясь во власти кошмара. Все вокруг с интересом уставились на него.
«Чё они вылупились, бараны?»
Тут только он заметил, стоящую в дверях кабинета заведующую электромеханическим отделением Тамару Григорьевну, глядящую прямо на него.
- Что, Бутусов, недосыпаешь, работаешь по ночам? – произнесла она с издёвкой. – Вставай, Виктор, пошли к директору.
- Зачем к директору?
- Пошли-пошли, Михаил Игоревич очень хочет тебя видеть.
Бутусов неспеша вышел из кабинета, под сочувственные взгляды одногруппников.
В кабинете директора, Акакьева Михаила Игоревича, восседавшего за своим министерским столом, сбоку, на мягком высоком стуле, сидела дородная, с полными чертами лица, женщина с крашеными волосами. Чуть сзади, на стуле, стоявшем у обитой мягкой кожей стены, сидел Рыжий, собственной персоной, то и дело прикладывая носовой платок к сильно распухшему и изменившемуся до неузнаваемости носу. Вокруг глаз у него, как будто нарисованные тёмной тушью, виднелись густые фиолетовые обводы.
«Всё, хана, — мелькнуло у Бутусова в голове, — сдал Рыжий».
- Он? – коротко спросил у Рыжего Михаил Игоревич.
Тот молча кивнул.
- Сволочь, подонок, мразь несчастная, — запричитала крашеная. – Как тебя только земля носит, изверг? Чтоб у тебя руки отсохли, которыми ты его бил.
«Я его и ногами бил», — пронеслась диковатая мысль.
- Успокойтесь, Зинаида Петровна, — тихо проговорил директор. – Сейчас мы с ним разберёмся. Ну, — обратился он к Бутусову, — где деньги?
«Пропил давно».
- Я после уроков принесу.
- Нет, ты принесёшь мне их в течение часа. В противном случае дело будет передано в прокуратуру. – Директор сделал паузу, пристально глядя на Бутусова. – Учти, я настаивал, чтобы тобой немедленно занялись правоохранительные органы, но скажи спасибо маме Дениса, она не захотела передавать дело в милицию.
- Не надо, мы обойдёмся и без милиции, — подала голос крашеная, — лишь бы этот негодяй не учился больше с моим сыном в одном техникуме, чтобы он больше не смел даже близко к нему подходить.
- Вот так вот, Бутусов, ты слышал, чего от тебя хотят? – Директор устало откинулся на стуле. – В общем так, мы долго, на протяжении трёх с половиной курсов, терпели твои художества. В конце концов, нам пришлось выселить тебя из общежития, в надежде, что хоть это тебя заставит собраться с умом и закончить последний год учёбы, но, видимо, этим мы только усугубили положение дел. Произошедшее вчера выходит за рамки всякого мыслимого поведения. – Михаил Игоревич встал из-за стола и, заложив руки за спину, подошёл к окну. – Значит так, — продолжил он, не глядя на Бутусова, — в течение этой оставшейся недели ты заполняешь обходной лист, забираешь документы и убираешься из техникума. Ты меня понял?
- Понял.
- И смотри, Виктор, — Директор повернулся и посмотрел ему в глаза. – Если кто-то хоть пальцем тронет Дениса, я тебя посажу. Я тебе это обещаю. – Михаил Игоревич подошёл к Бутусову вплотную. – И ещё, вчера, после занятий, кто-то избил и отобрал деньги у твоих одногруппников. Один из ребят лёг в больницу с сотрясением мозга. Ты, случайно, не знаешь этих людей?
«Ванька от души постарался».
- Михаил Игоревич, не, не знаю. Честное слово.
- Да, что ты говоришь. – Директор смотрел на него, не отрываясь. – Мы разберёмся и с этим, и тогда моли бога, чтобы ты не имел ни малейшего отношения к этому делу.
Михаил Игоревич отошёл за стол и мягко, почти элегантно, снова уселся в кресло.
- Всё, свободен. Максимум через час я жду тебя с деньгами, в противном случае – пеняй на себя.
Бутусов, молча, под неодобрительные взгляды вышел из кабинета директора.

Вечером Бутусов зашёл к Фёдорову в больницу. Они поднялись на чердак. Витя закурил сигарету и долго сидел не произнося ни слова.
Наконец Фёдоров не выдержал:
- Ты, чё, как по башке трахнутый, случилось что?
- Из технаря меня отчисляют.
- Да ну? За что?
- Я вчера одного Ганса после уроков хлопнул, бабки у него забрал, а он сегодня с мамой к директору припёрся.
Фёдоров присвистнул.
- Ну, ты, Витя, дурак. Это мы вчера на эти деньги бухали?
- Вчера и Васька с Ванькой постарались. В технаре стипендия была, так они двух чертей с моей группы полностью вытрусили, Доду и Митюшу. Дода в больнице с сотрясением лежит.
Фёдоров встал со стула, щелчком отбрасывая сигарету.
- А я-то думаю, с каких это денег пацаны гудят. А вы оказывается в «гоп-стоп» играли.
- Я того фраерка не из-за денег бил. На него Люська постоянно жаловалась. А лавэ я у него так, по ходу забрал.
- Из-за бабы влетел, что ли? Тем более дурак. Ну и чё тебе теперь светит?
- Из техникума отчисляют.
- Да техникум-то херня, на тебе статья сто сорок пятая висит – грабёж с нанесением побоев.
- Они в милицию не стали обращаться.
- Так ты им должен руки целовать. Они тебя года на три – на пять запросто закрыть могли.
Бутусов устало зевнул, глядя на подпирающего чердачную балку Фёдорова.
- Сядь ты, не маячь. – Он достал ещё сигарету и снова закурил. – Сегодня побегать пришлось, пока бабло искал, назад вернуть.
- Нашёл?
- Нашёл. У Платовой в долг. Чуть ли не на коленях выпрашивал.
- А Ваньку с Васькой не засекли?
- Сегодня Акакьев меня пытал насчёт их.
- Ну, а ты?
- А что я? Я сказал, что знать не знаю, кто кого бьёт.
Фёдоров снова сел, грустно наблюдая за ползущему сигаретному туману по чердаку.
В сероватом свете, падающем с чердачных окошек, струйки дыма причудливо переплетались, образуя облачные фантасмагорические узоры. Где-то внизу тоскливо мяукал кот, словно жалуясь кому-то на наступающие холода.
- Когда тебя выписывают? – нарушил молчание Бутусов.
- Завтра, наверное.
- Где жить собираешься?
- Есть у меня одна мысль. – Фёдоров задумчиво поднял с земли кусочек шлака. – Нас, скоро ведь, должны на завод на практику послать. Так я хочу под это дело в заводскую общагу устроиться.
- Это, которая возле цирка?
- Ну да.
- Напиться охота в стельку.
- Ты, чё делать-то думаешь?
- Когда?
- Вообще.
Бутусов поднял камешек и с силой запустил его по сидящему в чердачном проёме голубю. Камень пролетел, не задев голубя, тот даже не повернул головы.
- Хрен его знает. Домой, наверно, поеду.
- Это ж тебя и в армию, походу, скоро загребут.
- Ну да.
Какое-то время они сидели молча, глядя на пыльный серый граншлак под ногами. На улице постепенно сгущались сумерки. Чердак приобретал таинственно-мрачный вид.
- Да-а, Витя. Чувствую, мне тоже доучиться не удастся.
- Чувствовать можно только член в сраке, остальное ощущать, — невесело пошутил Бутусов.
Фёдоров прикурил новую сигарету. Пламя спички на несколько секунд выхватило из темноты их серые лица и снова погасло, уступив место чердачному мраку.
«Тоска вокруг, — думал Фёдоров. – Пока жжёшь с девчонкой, нормально всё вроде, но стоит чуть осмотреться, опять дерьмо вокруг, твою мать. Сплошная гора серого вонючего дерьма».
А на чердаке тихо шуршали сквозняки, и где-то рядом негромко ворковали голуби.