Набор : Пьяный мальчик

1 k
Пьяный мальчик лежал на скамейке и думал о высоком. Скамейка находилась в сквере на берегу реки, была выкрашена белым и старообрядчески загибалась книзу, что позволяло лежать на ней в максимально расслабленной позе.
Греховные мечтания уличных фонарей в изобилии вились над мальчиком, подначивая его к новым возлияниям. Мимо прошли двое. Оглянулись на скамейку, ухмыляясь, ибо мальчику на вид было лет десять, а пьян он был изрядно. И лежал.
«Ну и хуй с вами,» — подумал мальчик и углубился в самосозерцание самоё себя сквозь призму зелёного пахнущего мокрыми носками запаха цветущего шезлонга.

2 k
Дождь превратил замкнутый пейзаж из окна в полную недомолвок и серых полутонов картину. Мальчик проснулся всё ещё пьяным от обильных ночных возлияний. Он попытался вспомнить вкус клевера, остужающий горло после разбавленного колодезной водой спирта, погоню за ежом, падение в канаву, мокрые следы на пыльной дороге, неумелые первые приставания и грубый поиск ответа губ. От этих воспоминаний ему сделалось совсем плохо, закрутило в голове, мальчик полувыполз из кровати и его вырвало на полную недомолвок и полутонов картину ярко-карминовыми сочными мазками портвейна. Утеревшись, мальчик подумал, что ради таких ярких воспоминаний сегодня стоит выпить ещё.
И тогда автор отвесил своему персонажу глубокий поклон. До ужаса очевидный и пугающе неясный.

3 v
Сухой летний воздух этим утром с хрустом крошился под ногами мальчика, идущего навстречу вспотевшей бутылке пива. Встреча была назначена в погнутом со всех боков <пинками времени> киоске в центре города (право выбрать город предоставляется читателю). Таджик, одногодка не самому плохому коньяку, старательно исходя потом в желудке своего бункера, протянул мальчику в бойницу бутылку коричневого стекла. Мальчик, совершенно естественно, всё ещё был пьян со вчера, ведь борьба с жаждой при такой погоде чревата осложнениями наутро; его похмельное восприятие исказило портрет <в рамке из окошка> потного лица продавца, и искажение сие красочно отразилось в мозгу пьяного мальчика — мол, пиво это, и не только эта бутылка, а вообще всё пиво в мире, есть и всегда было ни чем иным, как потом не какого-нибудь там случайного, а именно конкретно обозначенного таджика. Мальчик отказался от бутылки, направив шаги в сторону ближайшего супермаркета. Водку ему, конечно, не продали, ведь мальчику, как все мы знаем, на вид было не больше десяти лет. И тогда пьяный мальчик украл столь желанную водку, ведь жажда — это зараза такая, неумолимая, плюющая на ценности морали и принципы хороших людей.
И тогда автор отвесил персонажу своего друга знатную затрещину (ведь воровать — это нехорошо), после чего сам с удовольствием ударил пепельницей свою голову (за обилие производных от слова «пот» и дурацкие скобки).

4 k
Коктейль Найди лесоруба вышел чересчур крепким.
По обычаю, его приготовили в конце попойки, смешав в одной пластиковой бутылке остатки всех напитков, традиционно находившихся на столе. Основой коктейля служила водка, придающая ему бодрости и завораживающей расшатанности. Водка разбавлялась светлым пивом, которое расцвечивало букет волнующими пузырьками и покалыванием верхнего нёба. Завершающим штрихом в бутылку заливался портвейн, скрадывающий все вкусовые шероховатости, оставляющий сладкое послевкусие маминого пирога.
Выпивающие наполняли хорошо взболтанным коктейлем пластиковый стаканчик, подбрасывали монетку, и выигравшему предоставлялось право выпить залпом манящую бархатно-алым таинственным пологом жидкость. Затем стакан снова наполняли, снова подбрасывали, и так до самого конца.
Найди лесоруба действовал сразу во всех направлениях, не давая опомниться, закручивал сладкими узлами руки и ноги, вознося голову на недосягаемые высоты. Пьяный мальчик абсолютно бессистемно плёлся по ночной просёлочной дороге. За пять минут он успел проклянуть всё мироздание, потом в него влюбиться, затем снова возненавидеть. Выйдя на берег заросшего пожарного пруда, он долго с ожесточением глядел в небо, грозил бессостоятельной луне кулаками, посылал в пизду звёзды, плакал от бессилия, задыхался, но не мог прекратить презирать их. Потом понял, что для того, чтобы достичь луны и звёзд, чтобы высказать им все свои упрёки прямо в лицо, чтобы они не смогли безмолвно с усмешкой взирать на него с высоты, делая вид, что не слышат, нужно выпить ещё.
К этому моменту истома лесоруба достигла зрительного центра, луна и окружающий ночной пейзаж начали двоиться, мальчик пошатнулся и, ковыляя, поплёлся прочь.
На его пути двоящаяся луна отразилась в луже.

5 v
С самого рождения пьяный мальчик лишал своего интереса книжки со всякими цветочками и попугайчиками, поющими со страниц незатейливые четверостишься в облачке для текста. Мальчик был железно убеждён, что эти книжки созданы педофилами-садистами, старающимися вызвать своими сочно пестрящими иллюстрациями приступы эпилепсии у пухлощёких имбецилов. Всё, что пьяный мальчик любил с младенчества, всё, что его интересовало, единственное, на что он был готов смотреть часами — так это на большие красивые фотографии галактик и звёзд в качественно отпечатанных энциклопедиях для детей и серьёзных научных журналах. Космические широты поражали его разум, восхищали его практически так же, как и алкоголь.
Однажды родители, конечно, знавшие о безудержном влечении сына к астрономии, подарили ему телескоп. Мальчик мгновенно сделался до безумия счастливым, расцеловал родительские лица, и побежал отметить это грандиозное событие — появление дома телескопа. Спускаясь по лестнице на первый этаж хрущёвки, мальчик грезил, как он вот сейчас, немного принямши в себя для успокоения положительных эмоций, вернётся домой и всю-всю ночь напролёт просмотрит в загадочную бескрайнюю смолу космоса. Спустившись, мальчик обнаружил возле мусорной коробки в подъезде недопитую бутылку вина. Радость было невозможно сдержать. Он схватил зеленоватую бутылку обеими руками, и алчно начал втягивать губами сладковатую жижу. Лишь выпив содержимое полностью, пьяный мальчик обнаружил на донышке остатки белого порошка.
Сущность начинало штормить, и мальчик поплыл на её волнах. Далее сущность выплюнула тощее тельце пьяного мальчика на ухоженный газон перед подъездом, оставив его лицом к лицу с вечерним небом, за которым — он точно знал — простирался сам Космос. «А может, — задумался мальчик, — небо — это и есть космос. Тогда почему же днём он такой голубой, а не чёрный, как зрачок? Наверное, небо — это дневной космос...» Пьяному мальчику подмигивали кучки звёзд, то собирающиеся в разные узоры, то бросающиеся врассыпную, а то и вовсе на мгновения пропадающие. Много чего показала группа звёзд-акробатов тем вечером такому пьяному мальчику, да вот только дураком он вовсе не был, и знал, что всё это — глупое представление для тех, кому не хватает вдохновения и ощущений.
Мальчк пришёл в себя, обидно подумав про случайную бутылку с порошком и досадно отряхивая сильно испачкавшиеся шорты и футболку с увеличенным изображением туманности Лошадиная Голова. Дома он во всём честно признался маме. Мама так искренне любя пожалела сына, как громко храпел в это время отец в другой комнате. Она погладила сына по голове, поцеловала пьяного мальчика в уголок рта, наградив его, немного расстроенного обманом коварных звёзд-шарлатанов, последней бутылкой водки «Галактика», и отправилась почивать.
А подбадривающий своё опьянение мальчик завороженно впивался сквозь трубку с линзами в тело космоса, отыскивая настоящие, неоправданно далёкие и такие неподвижные и холодные звёзды. А точнее — ловя их свет.

6 k
Два года назад, будучи восьми лет отроду, мальчик непривычно поздно возвращался домой из библиотеки. Он засиделся над старыми книгами, которые не разрешалось выносить из читального зала, выписывая в блокнот умные мысли и красивые цитаты, а под конец рабочего дня прогонявшая читателей от сладкого ванильного запаха жёлтых страниц библиотекарша торжественно выдала ему новый, нечитанный ещё, только что пришедший по спецзаказу из столичной типографии ярко-алый том. Роман, предназначавшийся в основном для старших классов, она решила выдать мальчику, как самому ярому и частому посетителю читального зала. Название романа состояло из четырёх букв и начиналось на «Б».
Рифлёная алая обложка холодила ладонь, книга была тяжёлой, с острыми блестящими страницами из дорогой бумаги. Поздно вечером, возвращаясь из библиотеки, мальчик забрёл в самый тёмный переулок, где к нему пристал нетрезвый мужчина. От мужчины пахло, он раздвинул огромные тяжёлые руки, не давая ему пройти вперёд, и, пошатываясь, стал с неясной целью медленно теснить мальчика в угол. Мальчик очень испугался и в панике сделал первое, что промелькнуло в уставшей от сложносочинённых предложений голове: ударил острыми краями девственно-твёрдого переплёта мужчине в кадык.
Мужчина поперхнулся, закашлялся, мальчик толкнул его, сбил нетрезвого с ног, но вместо того, чтобы убежать, поддался сладкой истоме насилия, захватившего его после первой волны страха. Нагнулся над уже полубредившим упавшим в лужу телом и аккуратными быстрыми движениями выколол углами книги пьяному мужчине глаза, потом долго бил тяжеленным томом по голове, увёртываясь от ослабевших рук.
Когда тело утихло, мальчик высморкался, его трясло от напряжения, он быстрыми движениям обшарил карманы вонючей куртки и вытянул пачку мятых рублей, после чего уже позволил себе пробежать по переулку во всю прыть и остановился только у светившейся вывески магазина.
Внутри он вывалил пачку рублей на прилавок и дрожащим голосом пролепетал, что папка пьяный лежит за углом, не может подняться, и дал ему поручение приобрести опохмела на утро, а ежели опохмела не будет, то его, мальчика, сильно поколотят. Продавщица смахнула с прилавка подбиравшегося к деньгам тощего таракана, пошевелила толстыми губами и выставила перед ним две бутылки крепкого девятиградусного пива.
Мальчик завернул в первый же попавшийся переулок и долго с наслаждением пил незнакомую доселе жидкость.
Так он перестал быть тем, кем являлся раньше.

7 v
Мальчик завернул в первый же попавшийся переулок и долго с наслаждением пил незнакомую доселе жидкость.
Так он перестал быть тем, кем являлся раньше.
.
Горечь заливала гортань, рассеяно щекоча мозг, обвивая тело цепкой слабостью, неся дурость. Жидкость она жидкостью, алкоголизм — он привычкой. Пьянство — профессия, тяжкая профессия, в которой случайному бесталанному ничтожеству не грозит ни одна секунда истинного познания всего сущего, духовного просветления и подъёма. Это гнобящее тело, иссушающее сознание состояние невесомости называется похмельем. Такой талант может быть привит в возрасте до десяти лет включительно, но персонаж этот — он особенный. Как мы знаем, уже в восемь маленький мальчик начал употреблять алкоголь. Ведь так? Нет. Вернее, да, это так, но будущее было предопределено ранее.
Мать совсем ещё пухлого, важно ворчащего в пелёнках, и вовсе — трёхлетнего малыша работала фрезеровщицей свыше нормы. Зачастую трудолюбивость маменьки разлучала её с сыном, который оставался под присмотром своего отца; тот же в свою очередь имел больше приторно-бормотушных выходных, нежели бормотушно-приторных рабочих дней.
Каждому порядочному ребёнку мужского пола пока что незнакомый мир кажется дружелюбнее, если рядом — мама. Матери же рядом часто не оказывалось, рядом был папа, и мальчик чувствовал тревогу, требуя к себе повышенного внимания посредством громкогласного писка и изливанием ручёв слёз. Причём, дело не в том, что коллега доброй женщины и муж по совместительству не уделял того самого требуемого внимания своему сыну, и вовсе нет. Проблема в том, что мужчина банально не способен предоставить достаточно нежности ребёнку, пускай даже своему же отпрыску. Непослушный своенравный мальчик визгом демонстрировал своё негодование, и в один момент туманный разум отца-сиделки развальной походкой добрёл до решения проблемы.
Товарищ фрезеровщик в отсутствие супруги и непосредственном присутствии родного вопящего кулька разламывал печенье «Юбилейное» (в бессмертной популярности которого усомниться не довелось никому) на четыре части, поочерёдно вымачивал крошащиеся кусочки в тарелке с нарочито вылитым в неё не самым лёгким пивом, и с улыбкой цвета хаки протягивал сыну гостинец. Хотя влажное печеньице крошилось ещё сильнее и ломалось в цепких ручках, львиная его, печеньица, доля таки достигала крохотного желудка ребёнка. Как следствие, малыш засыпал. Засыпал он пьяным.
Профессионализм привит. Правильное развитие — и весь мир в кармане у пьяного мальчика.
Именно так он перестал быть тем, кем являлся раньше.

8 v
Ночью одной августовской пятницы Пьяный Мальчик с зажатым в пятерне стеклом, наполненным ячменным жидким осознал всю абсурдность своего существа. Ну, по-кафкиански так, знаете.
Начал было описывать свободной рукой свои домыслы и предположения в сторону личности своего автора — ему казалось, что настолько идиотского персонажа можно только выдумать — но авторучка закончилась.
Мальчик начал петь про свою жизнь, и танцевать он тоже начал про неё, но в квартире вырубило пробки, так что пришлось зажигать глаза и язык, и по их тусклому свету идти на лестничную клетку к щитку, дабы пробки эти заново врубить.
Пьяный Мальчик включил телевизор, а по телевизору показывали кинофильм «Шоу Трумэна», и Мальчику пришлось визор этот теле выдернуть из сети, ведь подумалось ему — «Ну то, что я написан — это ещё ладно, понять можно. То же, что меня нарисовали буквами или ещё чем ради всобщего осмеяния, оценивания, или ради чего-то ещё не моего — это же вообще пиздец какая глупость!»
Итог под пятничным размышлением так и не был подведён, потому что Пьяный Мальчик забыл все слова. Он же был (и остаётся), в конце концов, Пьяным.
Куда там рыпаться, если всё уже давным давно придумано, и не мной.
Подумал Мальчик.

>>рассинхронизация<<

9 k
Отец мальчика был военным, и раньше они жили в маленьком сибирском городке, состоявшем из низких трёхэтажек, спрятавшихся за самолётными ангарами и зелёными фанерными казармами. Большую часть пространства квартиры занимал длинный стеллаж с книгами: отец мальчика коллекционировал всё подряд: собрания сочинений, зарубежные переводные романы, критику и историю, философию и публицистику.
Сам он не читал, военному нет нужды читать, он собирал библиотеку для мальчика — чтобы тот вырос среди слов и мыслей, чтобы мог любого ошарашить эрудицией и воспитанием.
А потом началась пора переездов — семьи военных мотало по всей стране — и пока родители несли основной багаж, мальчику приходилось вытаскивать книги из шкафов и с антресолей и таскать их на несгибающихся ногах. Поначалу на новых квартирах часто не хватало места для столь обширной библиотеки, и мальчик, словно из кирпичей строил из книг для себя дома и дворцы, и сидя внутри тёмной прохлады, долго ласкал руками пахучие шершавые переплёты.

10 l
очнувшись предположительно среди ночи от бьющего озноба и рези в животе мальчик стоял в простенке между туалетом и ванной и выбирал выключатель, мокрая футболка липла к сутулым плечам и круглому животу, маленькое тяжёлое сердце нетерпеливо бухало где-то в желудке, но решение не приходило. выключатель покачивался перед самым его носом и едва различимый в сумраке бряцал по обнажившейся дранке
смыв незнакомые чёрные сгустки струёй воды, он опустил глаза. тощие светящиеся белизной ноги уходили вниз до самого пола. и где-то там в прохладной дали мраморных прожилок кружились радужные снежинки они танцевали и покачивались поднимаясь до круглых его коленок, закручивали воздух в маленькие прозрачные водовороты, вспыхивали крошечными фейерверками и тихонько шипели опускаясь на мокрый пол
вчера он видел как она проснулась, лежала свернувшись калачиком на детской площадке у девятиэтажки напротив, и вдруг шумно задышала, вздрогнула и подняла руку
ивсякое

11 v
Всякая история имеет свой конец, равно как и всякая жизнь — бесконечна.
Облака засеяли воротник декабря снежинками, людские массы по обыкновению бесполезно выступали против очередного выпада нечестивой власти, а пьяный мальчик вдруг перестал принципиально употреблять в себя алкоголь.
На этом месте должна громыхнуть тишина.
Как горячий нож уходит в масло — так безмолвие разило бормотанье. Задние ряды перестали хлопать попкорном, шумно глотая освежающие; громогласным казался шелест ресниц.
Пьяный мальчик вышел жертвой самой древней болезни, вязкая ария которой выручает души поэтов и прочих раздолбаев с самых древних поколений. Зараза эта спасает своего избранника, съедая все ей неподвластное, а значит — ненужное вовсе. Вирус поселила в пьяном мальчике де-вуш-ка.
Вечерами влажных пятниц – а пятницы всегда влажные по различным причинам — мальчик любил трогать пыльные клавиши старого, как морская соль, пианино; громадина из-за сломанного колена накренилось вправо, опираясь плечом о стену школьного актового зала. Неудобство тяги пьяного мальчика к музыке заключалось в том, что трезвым он не мог даже просто нажать на клавишу. Препятствие преодолевалось просто – с помощью бутылки водки мальчик виртуозно мог исполнить “кузнечика” и даже “собачий вальс”.
И вот, новой пятницей мальчик попробовал полутьму актового зала на ноту -ми, и что же? Полутьма поддалась и без алкоголя! Правда, к -ми присовокупилась –соль, воспроизведённая со стороны голосом юной особы со свежими щеками и вкусными на вид волосами. Пьяный мальчик, неуверенно отставив бутылку водки в сторону, робко трогал клавиши, изливая импровизированную мелодию в воздух, а девочка – вполне себе, надо быть честным, тоже трезвая – подпевала что-то на немецком и хинди вперемешку. Однако, самая хитрая из сыгранных в тот вечер пьяным мальчиком гамм, столкнувшись с –ля девушки, вступила с нотой в реакцию и обрушилась полученным вирусом прямиком в глотку трезвому мальчику.
Последний раз, когда мальчика положено было по справедливости назвать пьяным, случился в тот же вечер несколько позже – нетронутой бутылкой водки молодые люди отметили знакомство.
Вирус самого весеннего из чувств принёс с собой в тельце юного нашего героя и небольшую простуду. Так, чихнув одиннадцать раз на стопочку бумаги, мальчик написал главы своей истории. Но, конечно, не прочитал – к чему? Читает пускай прокурор.

Точкой стоит добрый смешок той определившей будущее гаммы, которая, к слову, была гаммой ля-минор.