Голем : Толкователи снов

Хорошо придуманной истории незачем походить на действительную жизнь;
жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуманную историю.
Бабель

* * *
С утра имел он торопливый, скомканный секс.
Такой же, как работа, отдых, как вся его маленькая эпоха.
Сутки таксиста съедают лучший кусочек жизни. Именно тот, когда пассажиры любят, ссорятся, уезжают. Тихо ненавидишь их, страдая от запора и несварения, а возвратясь домой, ощущаешь, что ни к чему возврата не будет. Что ж, размышлял Точилин, плывя в геенну Большого Города: таков мой кусочек хлеба! Огрызок, да мой… точила на тачиле, дразнятся сослуживцы, и кроме, как им, больше он нигде, никому не нужен. Да и им-то зачем? Но сутки через двое, это да – пожалте бриться! Променад со спуском в метро, четвёртая дверь от машиниста, трещины в цементном полу, езда в толкотня-стайле. Дальше – серый сарай-лачетти, трёп диспетчера, нескончаемые дураки, дороги и пьяницы. Мимолётные встречи, бёдра тёплого мрамора, тьфу ты, пропасть!.. розовые, мягкие пальчики на ногах, упрямо гнал сквозь дрёму Точилин, которые она так мило поджимает во время фелляции… важна осознанность побуждений, это прозвучало в утреннем разговоре. Да, Ларочка вполне ничего… а он, сорокалетний, с пузом, и в двадцать лет был так себе. Вопрос не в том, что он нашёл в этой Ларе – вопрос, зачем искал! Да полно, стоит ли утруждаться? Что ни приносит женщина – всё, как в жизни: обещание, призрак исполненности бытия (Томилин усмехнулся этому обороту), а под занавес – хмурый, прощальный секс. Что-то бывает вечным? Этот, как его… под луной.

– …на ступенях эскалатора! Будьте осторожны при подъёме и спуске…

Дёрнув на себя стеклянную дверь вестибюля, Даша пропустила шедшего навстречу подростка и тут же зацепилась колготками за какую-то заусеницу в металлическом косяке. Ну как же, ёперный театр… хоть бы разок доехать в целости-сохранности! Двести рублей, столь ценимый знатоками матово-чёрный отблеск летящего силуэта. Её глаза наполнились злыми, почти сухими слезами – значит, плакать придётся брютом, подумала Даша (сто пятьдесят семь, бюст третий, двадцать девять и сорок восемь; миловидная шатенка без кольца, карие глаза, стройные ноги), а подумав так, нехотя улыбнулась. Ей бы назад, к воображаемому кинопросмотру, но куда там: драные колготки затмили даже Ричарда Гира! Зацепка разрослась в космическую дыру, в прореху на мироздании. Гир, тыр-быр… вдобавок тёр чёртов тампакс, как мужики что-то носят и ничего себе не натрут?
И это жизнь – сквозь череду неурядиц! Секс, конечно, мог бы спрыснуть Дашину житейскую тягомотину, да вот беда: ничего она в ответ не испытывала.
Сказать ему утром – что? Спасибо? А может быть, большое спасибо?
Даша неудержимо захихикала. Стоявший перед ней на эскалаторе здоровяк в сером плаще с поднятым воротником обернулся и глянул недоумённо, брови разъехались.
Нет, я не создан для блаженства, ему чужда душа моя, вздохнула Даша.
Пожала плечами, и мужчина отвернулся с досадой. Крепкий торс, а дядечке под сорок, решила Даша. Уши прижаты, словно у гончака… что вынюхиваешь, браток?

– …вашего депозита! Откройте вклад в Отвалил-банке…

И чего ржёт, подумал Точилин.
Если я начну ржать… скажем, над теми, кто банкам раздаривается, с эскалатора послетаете! А девочка ничего. Такую разложить бы, да лень нагибаться. Тем более, после вчерашнего, зевнул Точилин. Хорошо, что Лара лихо пьёт в одиночку: пьяный Точилин годится лишь на роль мёртвого тела. Но что-то неправильное зажглось в глубине, как он определил с тревогой – в области поджелудочной: точно, не пил! Глаза у девчонки карие, вот что. С позолотой… нет, с золотой искоркой. Она-то и зажглась в подреберье, усмехнулся Точилин. Или проще всё – здравствуй, язва! Точилин ещё разок обернулся, сконфузившись оттого, что маневр был моментально разгадан, однако глаз не отвёл и посмотрел на Дашу в упор. Лицо её оказалось суховато-выразительным, овалом и каштановой ретро-стрижкой напомнив Точилину Сюзи Кватро и Криса Нормана – в одном, так сказать, флаконе. Именно в тот момент, когда они спали вместе, а заодно и выступали дуэтом… your mamma wont like me, знаете ли, и всё такое. Лёгкое горчичное пальто напоказ распахнуто, серая юбчонка в крупную складку. Под белой, с рубчиками футболкой подёргивают сосками, как носиками, кругленькие ёжики бюста.
Ноги, ноги просто немыслимые…

– …ваются… станция Чернышевская…

Спустившись к платформе, Даша потопала следом за Точилиным, как ей казалось, из чистого любопытства. Не терплю задавак и хамов, а старичок-то, кажется, неслабый и симпатишный. Она вдруг ощутила себя, как в детстве, когда её, голую, гладил на покрывале, ласкал в раскинутой промежности сосед-старшеклассник, ой, мамочки-мамочки! – шептала она, подростки ещё боялись настоящих сближений, но как это было сладко… странно, а минуту назад ничего такого… подобранный, как хищник, Точилин вошёл в вагон и машинально уселся на свободное место, однако чтиво из пакета не вынул. Девушка сместилась влево, снова вернулась и укрепилась над ним, упрямо закинув голову. Точилин замер, прислушиваясь к себе. Что-то играло ему Дашино тело под стук вагона, покачиваясь, чуть вращая бёдрами, ежесекундно меняясь, словно колесо обозрения. Точилин принялся ловить её взгляд, улетавший в зеркало окон. Утомлённая этой охотой, Даша чуть повернула голову к нему. Нет, молвила она взглядом, разумеется, нет, но… Вот это но меня уже сводило с ума, припомнил Точилин. Когда-то, чуть ли не в школе, мелькнуло что-то похожее и пропало в круговороте детских романов. Теперешнему Точилину грезился луг, скрытый в горном ущелье, усеянный сочной травкой и крупными белыми ромашками. Он подхватывает девушку на руки, оба раздеты и свободны, как насекомые, он целует её в грудь, она щекочет шею мягкими и бархатистыми губами деревенской лошадки… Через минуту Точилин обнаружил, что остался с Дашей наедине.

– …шевская! …щая станция – Площадь Восстания…вокзал…

Ничего не сказано и всё решено.
Вскочив, Точилин ухватил девушку за рукав, сдёрнул горчичное пальтецо – Даша, то ли удивляясь, то ли желая ему помочь, зябко передёрнула плечиками. Подцепив одним пальцем ворот, мужчина сорвал следом белую футболку без рукавов. Лифчика не оказалось. Маленькие груди ожили, затрепетали, застыли. Точилин склонился к ним, зыркнул воровато в стороны – никого…

– …тания! …ция Владимирская… осторожно…

Закрыв глаза, Точилин покручивал, гладил, покусывал Дашины тёмно-коричневые, чуть выпуклые соски, прислушиваясь к тихим стонам: ой, мамочки-мамочки!..
Вновь выпрямился, выжидающе посмотрел на неё.
Помедлив, Даша гордо расстегнула ему ремень, рывками сдёрнула точилинские джинсы. Слава богу, бельё успел поменять, мелькнула и растаяла мысль, как тонут в небе следы-царапины от моторной тяги. Медленным, размашистым движением, мазком художника, схватившего неповторимость мгновения, Точилин снял с Даши оставшуюся одежду.
Они остановились, глядя прямо перед собой и не видя друг друга.
Жизнь неостановима и бессмысленна, как вечный двигатель, размышлял безучастный ко всему кусочек точилинского разума. Мужчины непрестанно двигаются, находясь в работе, в сексе, в еде, в трамвае, даже на диване и стульчаке сортира… а женщины, подумал Точилин, окинув взглядом чуть замёрзшую Дашу? Женщины ждут, сначала первых месячных, появления груди, потом ухажёров, свадьбы, жилья, беременности, мужа с работы, детей из школы или из армии, ждут оргазма или ждут старости… женщины ждут, мужчины движутся – не это ли приводной ремень бытия?

– …ая! Следующая …итебский вокзал…

Даша обняла его, провела по спине рассерженными когтями.
Точилин охнул и отвлёкся от дум. Приподнявшись, женщина охватила его ногой, и он без промедления вошёл меж бёдер. Жгли вечные звёзды, качался маятник, огненные щупальца нарастали в Дашином животе, покуда не лопнули мягкой вспышкой. Даша что-то крикнула, но голос оказался слабым и крик её потонул в мерцающем воздухе. Откровение для двоих, тайная вечеря или чёрная месса? Кто истолкует сон? Даша, сладко поёживаясь, кусала его за щёку. Не в силах скрыть наслаждение, Точилин стонал и переминался с ноги на ногу, ощущая себя голым и беззащитным. Теперь женщина гладила горячим языком мочку левого уха, лаская и почти заглатывая её. Язык проник внутрь, в черепную коробку… иииииииии, тоненько зазвенело в мозгу.
Он с испугом отпрядывает…

– …шкинская!… Технологический институт. Переход к поездам…

…и, расталкивая пассажиров, несётся к выходу из вагона.
Даша напоследок вздёргивает к нему голову, улыбаясь краешком рта.
Телефончик бы спросил, вот дурила…
Ничего не замечая перед глазами, Точилин выскакивает на улицу и на переходе встречается с бампером не пропустившего его фургона, спешащего к вывозу свежего хлеба. Полученный удар такой силы, что с ног Точилина слетают кроссовки. Это труп, проносится у него в мозгу. Если тапки отбросил, всё. Привет. В ноздри бьёт сложный запах машинной грязи, крови и хлеба. Ф-фу, успевает сморщиться Точилин – и умирает.
А она? Выйдя на Обводном канале, Даша одиноко проживает долгую, счастливую жизнь.