Сергей Амстердам : Практическое закрепление Глава 2

Практическое закрепление
Глава 2
-Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Ухов. Вежливо, но уверенно, такая нарочито-официальная вежливость присуща людям, обличенным властью.
Арсений не знал, как ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. Если учесть тот факт что в этом странном месте ему били морду, только за то, что он ответил на вопрос -« год рождения?», то он был озадачен. И сразу насторожился, как только ему опять начали задавать вопросы. Даже то, что эти люди вели себя довольно дружелюбно, не вводило его в заблуждение, те НКВДшники тоже поначалу производили приятное впечатление.
-Серега! Ты как Сережка? – ласково, по-отечески спросил Огнеев. – Что случилось то с тобой — он явно переигрывал.
Первое пришедшее на ум, сказать, что этот человек ошибается, его зовут не Сергей. Но, понимая, что это имя каким-то образом оберегает его в данной ситуации, он зацепился за него, как за последнюю шлюпку на Титанике.
- Кто вас так? – спросил Полковник.
- Милиционеры – честно ответил парень. Чем немного смутил окружающих.
- Как ваше состояние? – повторил вопрос комендант, более настойчиво, совершенно игнорируя сообщение о беспределе царящем в органах. Он не привык, чтобы его вопросы оставались без ответа.
-Все хорошо. Спасибо — ровным тоном ответил аспирант, стараясь чтобы его голос уже не дрожал, так как ранее. – Немного болит голова, но в целом я в порядке.
Курочкин метнул на Огнеева взгляд полный ненависти и презрения. Комбинатор хренов. Парень совершенно не походил на буйного. Старшина молча, не моргая, смотрел на Сеню, он никогда раньше не видел разведчиков. Удивляло то, насколько эти самоотверженные люди отдаются работе. Истерперь такие измывания.
— Ты узнаешь меня? – Огнеев говорил медленно и громко, так, как будто обращался к контуженному.
— Да. Узнаю. – Еще не будучи до конца уверенным в правильности выбранного пути отвечал историк.
— Точно? – Огнеев почуял, что пахнет жаренным и попытался импровизировать. Его идеальный план, трещал по швам. Желание решать, по большому счету, чужие проблемы, всякими элегантными способами поставило его в очень неловкую позу.
— Нет? – окончательно растерялся молодой человек, уже не зная, что отвечать. Понимая, что городит глупости, он испугался.
Все точки над и расставил неожиданно появившийся психиатр. Его вызвали из Минска еще вчера, но сделали это скорее для протокола, в серьез его визита ни кто не ждал. После часовой беседы с пациентом, тет-а-тет, он вышел к офицерам. Те бросились к нему за новостями как родственники умирающего больного. Решалась судьба выходных.
- Ну что вам сказать — он деловито протирал очки носовым платком.- Состояние стабильное, я бы рекомендовал покой.
- Это все? – Курочкин еще не знал хорошие это новости или плохие, и поэтому требовал чего-то более существенного – вы же около часа там сидели!
-Ну-у. Это сложный процесс. — Доктору было неловко, он не был первоклассным специалистом, и сложные психоаналитические случаи постоянно ставили его в тупик. Все что он смог выяснить наверняка, так это то, что больной страдает нарушениями памяти и то, только потому, что об этом прямо заявил Арсений, логично пологая, что статус потерявшего память не помешает.
— То есть считаете, необходима госпитализация – в голосе Огнеева можно было услышать надежду.
— Нет, не считаю – Медик имел четкие инструкции от главврача, приехать на место и составить отчёт, ни о каких больных речи не велось. – Думаю что он вполне может вернуться к своим боевым товарищам и продолжать службу — И без того переполненное учреждение, надрывалось от нехватки снабжения, потому самостоятельный сбор «постояльцев» в методы администрации не входил. Только те, от которых не открестишься. Врач невежа написал заключение, оформленное согласно последним инструкциям и правилам НКЗ (народный комиссариат здравоохранения).
-Покой, главное покой – как заклинание повторял несостоявшийся Фрейд. Ухов участливо кивал головой, хотя к нему это уже ни как не относилось. Он аккуратно взял заключение и демонстративно передал его Огнееву, тот смиренно принял символ поражения.
Туплас довольно ухмылялся, он уже был уверен в исходе баталии, и пошел заканчивать оставшиеся с обеда дела, до конца рабочего дня оставалось всего ничего и впереди его ждали суббота и воскресение. Огнеев еще немного поприпирался с начальником комендатуры, но только для того что бы показать своему другу и шефу что старался как мог, в успех он уже не верил.
Курочкин ехал спереди рядом с водителем, положено по званию, сзади разместились Николай, старшина и изрядно постаревший Мышин, 27 летнему Арсению теперь было, по документам, 19 лет. Каждый молчал о своем. Полицаков всю дорогу смотрел в окно, он боялся быть заподозренным в том, что пытается запомнить лицо тайного агента.
Полковник почувствовал, как по его спине пробежала одинокая мурашка, он только что внедрил в стрелковую дивизию РККА, абсолютно незнакомого человека. Причем задержанного милицией и страдающего какими-то душевными расстройствами. Создал ему легенду и прикрытие. Но при этом сделал это таким тупым способом, что по приезду в часть его подмена сразу раскроется. В расположении, где служил Мышин, уже были оповещены о возвращении блудного сына. Решение, как обычно, подсказал Коля. Не доезжая до КПП метров двести, он остановил машину и велел старшине идти дальше пешком, а водителя и что самое интересное Сеню, отправил покурить.
Показывать Серегу сослуживцам и командирам было нельзя, поэтому Огнеев предложил сразу же по приезду в Брест перевести его в штаб, а там, в тиши коридоров люди теряются в безликой трясине. Причем планирование этого вопроса он проводил без участия главного героя, видимо считая, что это не его ума дело. Для дополнительной страховки нужно было расквартировать засланного казачка подальше от любопытных глаз, Коля намекал на то что бы во избежание проблем Игорь Петрович забрал его к себе домой, пока ситуация не прояснится. Курочкина уже тошнило от идей капитана, но иного выхода он не видел. Единственная корректировка плана – Сеня отправился на постой к Огнееву.
Солнце уже садилось, летний вечер освежал легким ветерком, таким приятным после жаркого дня. Жизнь давила на грудь, мысли роились как бешеные пчелы. Полковник отпустил машину в гараж и отправился в штаб готовить документы, а аспирант безвольно повинуясь указаниям, поплелся за молодым офицером, топая подаренными сотрудниками комендатуры кирзачами 45 размера.

- Да судить его, блядь, военно-полевым судом – изрядно подвыпивший Еремеев, командир той самой роты, в которой служил беглец, делал ударения на гласных, так, как это умеют только быдловатые алкоголики – Я лично, в 39-м, таких к стенке ставил. – Он был явно не согласен с решением о переводе самовольщика в дивизионное управление. Построив роту он, шатаясь, выступал перед бойцами на вечернем построении и искал солидарности по вопросу такой вопиющей несправедливости. Он сам давно мечтал перейти на штабную работу, хотя бы в полк, но регулярное употребление добротного местного алкоголя, мешало карьере. Имея три кубаря (звание старший лейтенант — три квадратика на петлице — прим автора) он постоянно убеждал коллег и друзей что достоин большего. В качестве своей основной заслуги, отмечая участие в польском походе РККА 39 года, но неблагодарная родина ни орденами, ни званиями двухнедельное отсиживание во втором эшелоне вводимой группировки не отметила. Солдаты флегматично смотрели вперед перед собой, по большей части пропуская мимо ушей слова командира. Слушать и впитывать все, что говорят военные, дело гиблое, никакого мозга не хватит.
Но больше всех расстроился новостями, которые принес Полицаков, замполит Ожко, он весь день готовил ротный комсомольский актив для того чтобы гневно осудить беспринципный поступок труса и дезертира, поставившего под угрозу боеспособность подразделения, а вместе с тем и всей красной армии. Проще говоря, социалистическое отечество было под угрозой интервенции и порабощения мерзкими капиталистами из-за аморального поведения предателя и врага народа Мышина. Он был готов клеймить позором и обличать, но некого. Наоборот происходили странные вещи, того, кого Ожко еще совсем недавно называл сволочью и обвинял в шпионаже, командование признало достойным для прохождения ответственной службы. Это многое меняло. В штабах дивизий плохих людей нет, и все это знали.
Отпустив вконец замученных демагогией солдат спать, Еремеев, Полицаков и Ожко собрались в ротной канцелярии обсуждать насущный вопрос. Предварительно заслав дневального в соседнее село за горькой. Сразу после ЧП, особый отдел затребовал характеристику на сбежавшего бойца. Ну и написали, обильно облив Мышина грязью. Но конъюнктура быстро изменилась на диаметрально противоположную. Ситуация была довольно тупая и нужно было срочно принять решение. Поиск ответа затянулся далеко за полночь и превратился в банальную пьянку. Закусывали пшенной кашей и солеными бочковыми помидорами.
- может, организуем импровизированный митинг — предложил замполит, митинги были его слабостью, особенно импровизированные — поддержим решение управления дивизии, у меня уже актив готов.
- да пошел он! Этот Мышин – ротный не мог простить Сергею побега, и выговора от комбата. – Ну, я наведу порядок, я покажу им дисциплину – грозился старший лейтенант, лихо, по-гусарски осадив стакан водки и размахивая кулаком.
- Послушай Витя – Ожко стряхивал пепел в обрезанную под самое основание гильзу от 76 мм снаряда — а может вся эта история с исчезновением это проверка? Ну, знаешь, на счет бдительности.
-Да стукач он и все – глаза офицера блестели, взгляд ошалело шарил по кабинету – слил нас с потрохами и место теплое получил. Сука.
Усатого сержанта передернуло, он сразу вспомнил слова Огнеева о разведке. Нужно было срочно вынести из каптерки два ящики гвоздей. Если уж четвертое управление сунуло свой нос в дела его роты, то нужно срочно заметать следы.
После бурных дебатов было решено написать еще оду характеристику, более точную, с новыми, недавно открывшимися фактами. На чистом листе за подписями командира роты и замполита, предстал перед восхищенной толпой, отличник боевой и политической подготовки, спортсмен и активист, герой и образец доблести и чести краснозвездного война. Решив что этого мало, в хмельном угаре, было решено ходатайствовать перед начальством о присвоении рядовому Мышину следующего воинского звания ефрейтор. Кульминацией раздувания маленького культа личности стало предложение о том, чтобы принять Серегу в партию. Партия в лице икающего Ожко не возражала.