дважды Гумберт : УПС против Lucy

1. Рождение.
На пороге вечности растянулся Илья Петрович, растекся мыслию по выжитой совокупности лет. Вспомнил и то, чего не было. Удивительно – неужели все эти годы были, обволакивали его тело, длились с одной заданной скоростью? На оглядку его личная жизнь имела вид предмета – скорее всего, игрушки, развивающей головоломки. Часто жизнь представляют в виде книги или фильма, то есть последовательности. Что, наверное, правильно и удобно, но не глубоко. Да, она длится от сих и до сих, ее можно измерить точным числом сердечных ударов. Но что такое жизнь как не вещь? Чей-то продукт, чей-то заказ и чья-то забава. Вот она – лежит на прозрачной столешнице, снизу подсвеченная, голая и единственная. Осталось только поставить штамп – и готово!
- Абхахаха! – взорвалась смехом голова Тваркина, соседа Ильи Петровича по палате. Перебинтованный Тваркин курил много травы, спал, смеялся, выковыривал из своего электронного примуса белых червей, или, согнувшись, мучительно кашлял до кровавой харкоты. По его словам, он шел на операцию – просто так — *аки большая жертвенная птица*. Нет, — *аки оглобля стоеросовая*. Илья Петрович по мере возможности не обращал на него внимания. В серой просторной палате как бы существовала невидимая перегородка. Тваркин несколько раз забредал не на свою половину. Тогда Илья Петрович беззлобно прогонял его толстой книгой. Этот неприятный человек уже не помещался в жизни Ильи Петровича. Все равно, что приклеенная к ободку стакана жвачка.
- Я хуею, дорогая редакция! – кривлялся на своей половине Тваркин.
Илья Петрович заслонялся книгой. Ему не читалось, но не из-за соседа. Ум стал ленив. Текст распадался на отдельные предлоги и буквы – пэ, и, ка. Буквы загадочно подёргивались, как далёкие звёзды, кишки космоса. И лежала книга на его почернелых руках, как большое поруганное распятие. Книги, они – тот же хлеб. Три раза в день надо принимать эту скромную пищу. Но аппетита не было. То ли было раньше? Ливень из слов был.
Доктора обходили больных и ставили уколы. В масках и бесформенных костюмах, похожие на одинаковые чудовищные игрушки. Сначала Илья Петрович дивился тому, как быстро они передвигаются, но потом привык. В лазарете был внутренний дворик, накрытый зеленым стеклянным куполом. Но никто туда не ходил. И в прострелах коридоров никто не шатался. Все больные были запредельно тяжелые. Только со зловещим тишайшим скрипом прокатывались самоходные тележки. *Гробики на колёсиках*, называл их сосед. Тваркин ложился на такую тележку не охотно, словно стеснялся ее замарать своим гноем. Под его весом тележка скрипела иначе. Илья Петрович вздрагивал от выстрелов сиплого кашля, кутался в серое одеяло. После укола хотелось немного подвигаться. Он ходил от двери до окна и зевал. Бывало, выходил в коридор, чтобы посмотреть, где находится шлюз. Там ничего интересного не было – прямоугольник гладкой стены, похожий на мутную сизую лужу. Быстрой тенью мелькала мысль о побеге. Когда ты закрыт – нужно бежать. Но не отсюда. Из лазарета выхода не было. У тех, кого здесь содержали, личная жизнь уже кончилась.
Тваркина отвозили на процедуры. Вероятно, они были весьма болезненные. Собственно, это и была растянутая, постепенная операция полного обновления тела. Ему уже заменили кости и перетянули все суставы и мышцы. Новые сосуды продували искусственной кровью. Она была почему-то янтарного цвета и дурно пахла. На территории Тваркина всё было заляпано этой гадостью. Но Илья Петрович подавлял в себе омерзение. Ведь соседа можно считать патриотом. На его базе Родина сделает идеального солдата. Сделает, сделает. Кем был Тваркин до лазарета?
- Тваркин, ты кто был по жизни?
- Говном, товарищ профессор, — отвечал будущий воин и мучительно кашлял. Лёгкие были пока его собственные, и внутренности, и мозги. Родную кожу ему поменяют в последнюю очередь.
- Ну что так сразу? Не надо на себя наговаривать, — морщился Илья Петрович. – Раз тебя приняли, значит, кроме говна, было в тебе что-то еще.
- Злоба, дикая злоба, — Тваркин потрясал стальными кулачищами. – Я ведь неудачник.
- Был неудачник, — поправил Илья Петрович. — Крепись, солдат. Теперь неудачники – это враги нашей отчизны. Я верю в тебя. Твое армированное тело сокрушит тьму американцев.
Тваркин отбывал пожизненный срок заключения, так что добровольцем был только отчасти. Да и сам Илья Петрович дал согласие на операцию, можно сказать, через свой труп. Время забрало у него всех друзей и здоровье. Он почти не дышал, в то время как его сознание оставалось ясным, ум – задорным и дерзким. Скучно ему наедине с самим собой не было. Но органы речи и руки больше не слушались, глаза застлала какая-то иномаркая упаковка. Кровь не застыла еще, но загустела, навязла, и по ней шли свободно плоты со смертью.
И тогда Илья Петрович из последних сил завещал свой неистовый, изворотливый, моложавый ум молодёжи своей родины. Ему что-то впрыснули, он глубоко забылся, а очнулся в палате, по соседству с Тваркиным. После инъекции тело стало немного послушным, но и как будто чужим – слишком крупным. А в сознании утвердилась рассеянность и забывчивость. Точно вьюга мела, вихрилась без толку.
В сутках теперь было шесть уколов. Тыкали куда попало, чаще всего в живот, большим шприцем, наполненным ярко зеленой жидкостью. Эта периодичность не нравилась Илье Петровичу, и он для успокоения совести вяло мотал головой, точно отказывался. Ведь он старый почтенный человек, учёный с мировым именем, а не наркоман. Жидкость быстро разбегалась по жилам, и несколько прекрасных минут он чувствовал себя молодым. Мозг рассыпался бисером в океане из зеленого серебра. И на миллионы адресов приходила открытка — *Я жив!* Илья Петрович двигался, даже немного шумел и мог говорить. Брался за книгу и неуклюже топтался по грядкам из слов. Действие жидкости постепенно ослабевало, конечности начинали мелко трястись, живот – содрогаться. Изнутри разгонялся холод. В голове поднимался свинцовый буран. Тогда Илья Петрович, закутавшись в одеяло, в объятиях ужаса и щемящей жалости к малейшей крупице жизни, смотрелся в тёплый дождливый экран, на котором возникали деревянные дощечки со знаками. А доктора всё не шли – может, забыли? Илья Петрович крепился и потихоньку себя перебарывал.
Самоходная тележка сваливала истерзанного Тваркина на кровать и уезжала. Сосед по палате хрипло ругался, охал, набивал трубку, курил. А Илья Петрович, безразличный, окоченевший, неподвижно глядел в потолок.
Накануне укола приходило ощущение законченной формы. Словно долгая жизнь обратилась в какую-то переносимую вещь. Мозг расправляется во все стороны и наполняется значением. Но не таким, что позволяет жить в бреду и гордыне. А другим – таким небывалым, избыточным, замороженным значением. Илья Петрович боялся вздохнуть, пошевелить пальцем – бездна на помочах.
Тваркин смотрел на его потешную смерть и ухмылялся.
- Скоро, скоро укольчик поставят. Не дрейфь, профессор.
Вот он, Тваркин, станет идеальной машиной убийства. Нет, не бесчувственной – страстной, одухотворенной. Только зрачки да кусочки мозга сохранятся прежними, человеческими. Эта малая, распоследняя самость будет с ликованием воспринимать мировую агонию. А кем станет этот скрюченный старичок? Ведь в его источенном теле совсем нет электричества. Мумия. Оживленный научной магией труп. В ядерной рукопашной от него быстро ничего не останется. Дряхлые челюсти не разжуют горячую печень врага.
Но Илья Петрович и не нуждался в теле. С каждым новым уколом тело его отваливалось, как старая запёкшаяся болячка. С сухим треском, как газы выходят, из головы Ильи Петровича выходила лишняя информация. В бестрепетном теле, похожем на забронзовевшую ветошку, рос только мозг. Но рос он куда-то внутрь себя, сворачивался, заплетался.
Была другая тайна – в этом невыразимом выворачивании из косной материи на просторы свободной духовной игры. Из Тваркина выйдет надёжный рядовой, который без колебания шагнет в вечность. А для Ильи Петровича вечность станет чем-то вроде учреждения, штаба, службы. Он был оружие, с одной стороны, более хитрое и ужасное, а с другой стороны – приставленное, зависимое, подневольное. Тваркина можно будет сбросить из космоса на территорию противника – и Тваркин в одиночку справится с целой армией, устроит диверсии, развяжет городскую войну. Его единичной судьбе, пока еще не понятной, можно было только позавидовать. В полной боевой готовности он будет спать в недрах субмарины или под крылом самолёта, пока не взбудоражит его чистую славянскую душу приказ командира. Илье же Петровичу спать вряд ли придется. Духовная линия, которой он был призван следовать, подразумевала недремлющее присутствие и ответственность, это было как стояние на посту, как горение свечи неугасимой, ярого светоча. И в один прекрасный момент плохое, старое тело Ильи Петровича вспыхнуло, зачадило и рассыпалось в прах. Тваркин зажал расползающееся брюхо. Он почувствовал резкий удар по глазам, чад горелого мяса. Мозг Ильи Петровича ловко выбрался из обугленной головы и стал раздуваться, как фиолетовое тесто. Крохотные коготки прострекотали по пластику. Тваркин вскрикнул. Прямо на него из переливающейся мозговой требухи смотрел глаз. И это уже не был мягкий, понимающий глаз Ильи Петровича. Тваркин превозмог отвращение, догадался, что знаменитый учёный весь ушел в этого нового мозгового человечка. Беззащитность его была поразительна. Воздух, касаясь нежных волокон мысли, окрашивал их в малахитовый цвет. Из глубины навстречу грубости материала поднимались неопознанные миры. Тваркин занес ногу, как для удара – но так и застыл. Своим вывернутым зрением Илья Петрович без труда нашел внутри у новобранца скобку запуска.
2. Письмо живым.
В специальном контейнере новорожденного перевели на другой объект. Он находился в дикой местности, глубоко под землей, укрытый щитами непроницаемых руд. Здесь Илью Петровича промыли и залакировали. У него как гора с плеч упала – воздействия реальности в новой среде почти не чувствовалось. Для обычных людей, которые обслуживали тайный объект, Илья Петрович выглядел как тёмно-зелёный квадратный ящик весом около двух пудов. На крышке ящика были написаны тип и индивидуальный номер. Когда ящик подключили к питанию, Илья Петрович вздрогнул и открыл глаза. У него теперь было пространное, многотрековое зрение. Но в режиме реального наблюдения вокруг не было ничего примечательного. То, что он теперь находится в ящике, ничуть его не беспокоило. Напротив, это было удобно.
Но вот его подключили к системе, и сокровенное положение озарила вечная жизнь. В ней у него пока не было званий. Академик Илья Петрович Аграфов стал *Подвижник* А-74 м. Да, первое, что узнал Илья Петрович – это свой тип. Он теперь был Подвижник. 74-й по счёту. Модернизированный. После холостого прогона в состав его нового имени вошла литера А. Наверное, это был добрый знак. Система УПС опознала Илью Петровича и нашла вполне дееспособным. Он сразу окунулся в романтическую атмосферу созидания, комсомольской стройки. Еще ничего не было готово. Можно сказать, по аналогии с домом, едва только был вынут грунт под фундамент. Зарождающаяся система отчаянно нуждалась в рабочих мозгах. Они поступали ежедневно, но большую часть система отбраковывала. Илье Петровичу повезло, что его новое мозговое тело не разделили на сотню стандартных блоков. В кристаллическом виде такие блоки встраиваются в автономные системы человекооружия. Разъятый на части, интеллект Ильи Петровича, в случае отбраковки системой УПС, пошел бы в раздачу, нарасхват. И его бы хватило на сотню боевых единиц, типа *Громила* или *Кат*. Тваркин, кстати, относился к типу Громила. Страна уже заготовила несколько тысяч Громил. На случай открытой формы военных действий. Но Подвижников было мало. Дефицит самоотверженности в обществе был главной причиной того, что развитие УПС отстает от плана. Поэтому каждый вновь прибывший Подвижник должен был написать пропагандистское сочинение, предназначенное тем, кто продолжает биться в сетях реальности, в слизи между жизнью и смертью. Илья Петрович прочел тысячи книг. Для него написать сочинение, письмо было не сложно. Письмо содержало пламенную апологетику человечества.
*Я, новый сотрудник Управления Правды и Самости, пролетарий умственного труда, Илья Петрович Аграфов. Долгое время я был известный учёный, совершил много научных открытий. Однако всё это, как я сейчас вижу, была только тренировка моего мозга, такая игра, о которой мне сейчас даже немного смешно вспоминать. Мои открытия не имеют здесь никакой важности. Хотя я признаю, что без науки, советской науки, которой я продолжал служить даже после того, как славянский мир захлестнули животные страсти, без моих открытий в области, забыл, какой области – системы УПС бы не существовало. Я это для чего говорю? Чтобы ты понял, умственно развитый человек, — пока ты остаешься внутри материи, ты не можешь ею управлять.
Что бы я сам спросил у себя, живой, прежний – у себя вечного, настоящего? Есть ли вечная жизнь? Да, она есть, но далеко не для всех. А только для тех, кто живет, действует, развивается на благо своей Родины. Тот, кто жил затем, чтобы набить себе брюхо и удовлетворить свою похоть, в вечность не вступит. Она его тут же сожрёт, поглотит. Мир заполнен невидимыми клочками, обрывками человечности, шелухой, космическим мусором. Если у тебя возник вопрос, что это за Родина такая, о которой я тут веду речь – значит, ты на ложном пути, который ведет к помойке.
Второй вопрос, который я бы поставил себе – а есть ли Бог. Заглавное существо нашего типа? Нет, я его здесь не встретил. Точнее, встретил, открыл, приобрел, но совсем по-другому. И ты пока слишком ограничен, чтобы меня понять. Бога здесь нет, но зато существует Враг. Это непреложная данность. Враг подлый, коварный, безжалостный. УПС – устройство удивительно перспективное по части мирного социального строительства. Но оно было организовано по причине военной необходимости. И пока Враг идет напролом, усиливает свой натиск на славянский мир, мы не можем заниматься мирными вещами. Мы всегда будем сидеть у разбитого корыта, пока инопланетная плесень не будет вычищена полностью.
У инициативы УПС не было бы ни единого шанса без нашей матери Геи, без планеты Земля. Она уже не раз отражала грабительские рейды из космоса. Там, где я сейчас нахожусь, космос видится не так, как тебе. На самом деле это ледяная яма кишмя кишит разными формами существования. И многие из них очень агрессивны. Но у Земли была хорошая защита. То, что Вернадский назвал ноосферой, это и есть защита Земли. Наша планета разумна. Я скажу больше – у нее есть своя цель. Какая, я не знаю. Этого не знают даже умы третьей ступени. Но что я знаю наверняка – Земля не хочет стать жертвой. В ее планы точно не входит отдаться кому-нибудь первому встречному. Нам стало известно, что примерно шесть с половиной тысяч лет назад какие-то твари смогли взломать защиту Земли и протащить в ее внутреннее пространство свой генетический материал, свои понятия и смыслы. Скорее всего, они подкупили жрецов одной захудалой провинции Всемирного Советского Союза. ВСС была пиковая цивилизация. В результате инопланетного вторжения, от нее ничего не осталось, кроме нескольких корешков. История человечества была обнулена. Трудно сказать, где бы мы сейчас были, какой бы свободой, какими бы знаниями обладали.
С большим трудом Земля смогла победить проникшую в ее организм заразу. В прямом смысле слова, она растворила в своих огнедышащих недрах те человеческие поселения, в которых обретались умные кристаллы из космоса. В обыкновенном своем состоянии, особи инопланетной расы находятся внутри прочнейших информационных кристаллов. Но они способны и к физическому вторжению. В виде самых разнообразных генетических парадоксов. В земной среде пришельцы тоже вынуждены держать оборону. Им легче исподволь, извне управлять людьми, как носителями земной власти, как одним из наиболее высокоразвитых видов. Так вот, наша планета буквально калёным железом прижгла свои язвы. Эманации инопланетных ублюдков тоже постепенно вымерли. Последний представитель чуждой расы, человек-слизень, умер в 384 году нашей эры в пещерах Перу. Однако человечество еще долго оставалось невменяемым. В золотые времена ВВС человек уже побывал на Марсе, слегка даже его колонизировал, прихорошил. Новая цивилизация, восставшая даже не из руин, а из пустого золотистого воздуха небывальщины, дотянулась до космоса только в 1961 году. Вскоре будет застрелен президент Кеннеди. Между этими двумя событиями существует прямая связь. Дело в том, что пришельцы вернулись. И напали в тот самый момент, когда в обороне Земли снова возникли слабины. А в одном месте, на континенте Северная Америка, образовалась самая настоящая дыра. Коренное население, североамериканские индейцы, были уничтожены предприимчивым сбродом, грязным обывательским быдлом, хлынувшим из Европы. Торжественную природу нарушила и потеснила уродливая цивилизация, в самом своем зародыше несущая проклятие, отравленная древними миазмами инородного зла. Из бездны времен потянуло смрадным душком, из того самого древнего Египта, предательской провинции ВСС. Кучка фанатиков, которые называли себя масонами, или вечными горцами, построила государство, насквозь пропитанное враждебными человеческой природе ценностями эгоизма и рабства. Они возвели причал для инопланетян и вызвали их из космоса. Пришельцам оставалось только приземлиться и взять заранее приготовленные рычаги управления. Но Земля была начеку.
Ранним июньским утром 1908 года на треугольный белый камень, торчащий в самом центре унылого болота, поднялись два человека. Два старичка. Один был белый как лунь иеромонах Серафим из Красноярска. Вид он имел изможденный и опирался на плечо маленького круглого азиата. Ростом Серафим был под сажень, но казался каким-то ветхим, ледащим на фоне дикой природы. Свежее солнце катилось по чистому небу. Подул, запел ласковый ветер, и таёжный гнус куда-то пропал.
- Господи наш Единый, Спасительный наш Вседержитель, Иисусе наш, помилуй Россию, — блеющим голоском пропел Серафим и без сил опустился на камень. Достал из котомки большой серебряный крест и чёрную от времени деревянную икону без оклада. – Дай мне сил, Господи!
- Ничего-ничего, — смешно искажая слова, сказал азиат, снял со спины большой бубен и поднес его к уху. Его звали Адыжок, он прошел почти тысячу верст от тувинского озера Ситхоль.
- Как это ничего? – воскликнул Серафим, вглядываясь незрячими глазами в небо. – Ты, Адыжок, нехристь. А как мне не хватит веры?
Адыжок широко улыбнулся и покачал головой. Навязался же этот глупый полумёртвый русский! Но и бросить его в тайге тоже было нельзя. Старики обменялись понимающими взглядами.
- А как не осилим, шаманушко? – охнул Серафим. – Что тогда, а?
- Оран-Танды с нами, — прокряхтел Адыжок. – Слушай, орус.
Торжественная тишина обступила белый гранитный камень, неведомо как оказавшийся в самом сердце болота. И не было ничего этой тишины слаще в целом свете. Адыжок негромко ударил в бубен и забрал лицо страшной медвежьей харей. Большие чёрные перья на его плечах зашевелились от порыва ветра. Серафим упал на колени и стал горячо молиться, выставив перед собой икону с ликом Спасителя. Камень, гигантский обломок скалы, вдруг покачнулся и вознесся над хлябью. Под ним образовался столб белого пламени. Сквозь слёзы смотрел Серафим на удаляющуюся землю, на чёрный густой кочевряжистый лес. Блеснуло синее лезвие речки. Закачалось от низкого удушающего звона небо. Адыжок вдруг зарычал, заметался и указал вверх:
- Вот он, чёрный камень!
Серафим немо закричал. На них надвигалась, быстро увеличиваясь в размерах, чёрная гротескная гора, объятая зловещим завораживающим свечением. Столкновение было неизбежно. Они стояли под ударом как две тростинки. Шаманский бубен вспыхнул и рванул вверх, увлекая за собой Адыжока. Серафим по наитию оглянулся и увидел рядом с собой Иисуса. На бледном, примятом лице Спасителя застыло выражение детского удивления, точно он только что проснулся в незнакомом месте. А потом всё потонуло в сиянии.
А между тем, на другом краю земли, в городе Вашингтоне группа почтенного вида мужчин в странных одеяниях целую ночь таращилась в спокойное небо. Но их ожидания были напрасны, и апофеоз был отложен. Инопланетные хозяева не прилетели к гостеприимным землянам. Земля перехитрила навигационную систему космического авианосца, уклонилась от страшного удара. Не ожидая особых проблем, пришельцы пошли в лобовую атаку на своем флагмане. И потеряли его. Он просто исчез. Они попытались войти не в ту дверь. Осталась только гигантская воронка и поваленный лес. Само это место стало проклятое, потому что Дух его был убит при столкновении с инородным телом. И вера в Христа на Руси тоже как будто ослабла, словно огромный ее запас был спущен непонятно куда. Вдобавок ко всему, великая континентальная держава, отбатутившая своей территорией Тунгусский метеорит, стала для вольных каменщиков объектом свирепой ненависти. Они поклялись ее разрушить.
Остатки инопланетной армии укрылись на Луне. Они усовершенствовали свои механизмы приспособления к физическим законам нашей планеты. На этот раз они прибыли с намерением утвердиться окончательно, чтобы полностью изменить Землю под своё невыразимо мерзкое естество. Но пришельцы по своей беззаботности потеряли значительную часть боевого состава. Поэтому избрали другую тактику проникновения. В 1947 году в местечке Розуэлл разбился странный летательный аппарат. Несмотря на то, что защитное поле Северной Америки было ослаблено геноцидом коренного населения, проникнуть на Землю, что называется сесть на нее – инопланетянам по-прежнему было не просто. Земля – сама хозяйка своим законам. Она умеет шутить с гравитацией, умеет бросаться камнями. Большая часть десантных шлюпов пропала в гиблых местах, угодила в дьявольские ловушки. Тем не менее, несколько умных кристаллов прорвались. Инопланетяне, найденные под Розуэллом, были смертники. Точнее, они были эманации, человекоподобные роботы. Сами же инопланетяне, если так можно выразиться, живут в кристаллах. Это, конечно, совсем иная жизнь, не та, к какой мы привыкли в своем плотском виде. Жизнь суровая, полностью лишенная иллюзий. Подумай о том – я ведь тоже теперь не живу. Я стал вечен. А значит, я твой современник. Мне пришлось стать такими же, как они, наши враги. Я одно скажу – в кристаллическом существовании нет ничего жалкого или порочного. По сути дела, наши советские учёные просто заимствовали чужое знание, технологию, трансцендентальную, в полном смысле этого слова. Иначе было нельзя. Времени на сомнения нет.
Несколько синих кристаллов (точное число неизвестно) с разбившихся дисков попали в руки масонов. Известно, что два кристалла они передавали из поколения в поколение, с древнейших времён, а это было не так просто. Потому что инопланетные существа — размером с большой холодильник. Им нужны особые условия для хранения, иначе они вроде как *угасают*, растворяются в земном камне. Группе масонских учёных удалось соединить небесные камни в систему, в каменный сад. Это произошло примерно в то же самое время, как советский военный лётчик Юрий Гагарин возобновил древнюю традицию космических полётов. После убийства президента Кеннеди вся власть в Соединенных Штатах перешла к неорганическим нелюдям, чуди из далёкого космоса. Таким образом, всё повторяется. И скоро будет дописана последняя глава в краткой истории человечества.
УПС построено как зеркальное отображение, как пропорциональный ответ системе, собранной из космических кристаллов. Сами масоны называют её любовно *Люси*. Кстати, популярная песенка Битлс как раз посвящена инопланетному разуму. Можно сказать, что на Земле еще не было более мощной умной машины. Страшная сила сокрыта в ее устройстве, и она постепенно высвобождается, расправляет усыпанные стразами крылья. Это птица Рух, враждебная русской душе. И Змей Горыныч. И, конечно, Кащей Бессмертный. Нам противостоит титаническая боевая машина и безграничный капитал. И всё это усилено, перевозбуждено, обдолбано интеллектом из Иномирья. Есть ли у нас шансы против такого Врага? Ведь, скажешь ты, мы уже с головой погружены в Матрицу, и нельзя больше никому верить. Все мы сейчас, и живые, и мёртвые – находимся в тени этого рокового вопроса. У всех у нас поджилки трясутся. Завтра мой первый боевой вылет. Моя *этажерка* сегодня уткнулась в пространственно-временную дугу. И я не знаю, что меня ждёт. Но я — вот, что могу тебе посоветовать.
Встань, уйди, забреди в незнакомое тихое место. Сядь на камень, прислушайся к тишине. Возможно, сначала тебе по ушам ударит какофония, визг, звуковой раздрай. Кровь брызнет у тебя из ушей, в голове разорвется граната догадки. Съешь горсть сырой земли из родных мест. Невыносимый звук постепенно утихнет. Ты прошел сквозь заслон, тебя пронесло. И тогда ты, возможно, различишь в тишине, отчеканенной шорохом трав и речёвками птиц, глас необычного ветра. Он задует, чутко зайдет со спины. Ты почувствуешь сладкое поветрие далёких времен. Зазвучат голоса твоих предков. Скифов, монголов, славян… Множество языков. Они обступят тебя со всех сторон, как суровые дети, требующие защиты.
И всё для тебя прояснится. Ты сразу поймешь. И что такое УПС. И кто такой Бог. И даже кто убил Лору Палмер. Ладно, смеюсь. Мне здесь и вправду хорошо и по-доброму, не лукаво смешно. Как будто сквозь меня падает рясный дождь. Как будто я только что вывершил Пик Коммунизма. И меня совсем не заботит вопрос о победе. В Священной войне это не важно. Я сумел преодолеть свою человеческую природу*.
Илья Петрович приложил к письму именной штамп и задумался. Тихо шелестело в его голове электричество. Литера А в его новом имени означала принадлежность к боевой эскадрильи. Между УПС и Люси Высокотехнологичные Ручки образовалась зона контакта. У этой зоны было ярусное строение. Она называлась просто — *небо*. Система определила его, Подвижника А-74- м, на передовую. Там в *небе*, постукивая от нетерпения каблучком, его ждала *девочка с калейдоскопическими глазами* из песенки Битлс.