net_pointov : Эмблема печали, эмблема любви

«Все будет хорошо» – это неправда. «Все» хорошо не бывает. «Все» – не бывает в принципе. Но «будет хорошо» – это то, чему стоит довериться.

Рядом с работой Саши Куйбышевой (а работала она возле вокзала) был и есть разухабистый такой переход, который в народе получил прозвище «туфли-колбаса». Там густо пахло чебуреками, Versace и обильно толпились женщины в бурых одеждах с мужчинами в бобровых шапках и болоньевыми детьми-гусеницами ручной работы.
«Так вот однажды, – думала Саша, продираясь через подвывающих «Ай лов ю» плюшевых заводных собачек, – я приду сюда, куплю леопардовые лосины, замшевые ботфорты, надухарюсь и сяду на электричку в Катюжанку (пускай будет Катюжанка). Буду ехать, есть эти самые чебуреки, вспоминать «русского поэта, 6 букв, на П» и выйду за две остановки до похабного, но абсолютного счастья. Но потом со страху поеду обратно. В этику и эстетику».

В маршрутке 558 было неуютно. Мужчина, рассматривавший Сашу взглядом опытного певца караоке, наверняка видел субтильную особу лет 25 в потертой, но еще модной куртке, с примятыми самовязаной шапкой непослушными мелированными прядками. «Бедненько, но чистенько. Врядли даст, но телефончик оставит.» На самом деле Куйбышева в глубине души понимала, что ситуация могла бы сложиться как раз наоборот – даст, но телефончик не оставит, но кто ж выставит такую отчаянность на всеобщее обозрение! В душе, или где там еще, царила смута, ворочалась сумятица, тарабанила декабрьская мигрень. В сумке у Саши лежал Ёж-Санта Клаус, подаренный сотрудниками; она засовывала руку в сумку, нащупывала мягкую ворсу и тихонько гладила его против «иголок». От этого становилось как-то приятно. И даже местами хорошо. А если прищуриться и расфокусировать взгляд, то вообще можно было подумать, что маршрутка едет куда-то вбок, на периферию времени, где деревья выше, сахар слаще и люди приятней.


- Куйбышева!

Саша идет, сжав кулаки. Саша чеканит шаг (во всяком случае, ей так кажется). У Саши нет не то что сушки – ничего нет. Только обгрызенный батон, за который наверняка влетит от мамы.

- Хуйбышева!

Саша идет. У Саши некрасивая походка и искривление позвоночника, которое не очень заметно, но из-за которого ее (Сашино экспертное мнение) никто не полюбит и никто не поцелует.

- Куда летишь? Куйбышева! Ты глухая?!

В собеседники Саше попался некрасивый мальчик Миша. Потенциальный обитатель детской комнаты милиции. С первого этажа. Кажется, собирает баночки от импортной газировки.

- Я никуда не лечу. Я иду. Я иду домой. Отвали, Глебов!

У Саши пунцовые щеки и нетрезвый от волнения взгляд.
- Ну и дура.

У Миши чешется локоть, и он его чешет. И отворачивается.

Когда Саша прибегает домой, то рыдает на диване в обнимку с батоном и остервенело вгрызается в мякоть, сладкую глянцевую корочку, будто целует губы покойного родственника (хотя до таких метафор она дойдет лет через десять – а пока Саша просто ест и ревет, причем одновременно).



Сквозь песню Стаса Михайлова и дремучую рифму «тебя-себя» к Саше прорывается чья-то мысль:
«У нас дегенеративные полит.митинги – тренд сезона. Раньше кокс и клуб, теперь – белая ленточка и мерзнуть на Болотной. Ваня, это мооодно! Пиздец. Я уже не могу жить в мире подмен. Жажду шариата, иначе я совсем потеряюсь. Фиксированной ясности хочу: удода есть нельзя, а цаплю можно! А то странненько все до нельзя: не украл – дурак, украл – вор, беззаветно любишь – лох, не любишь – вообще бессмысленный, политикой этой не интересуешься – не модный, интересуешься – обыватель, «рассерженный горожанин». Это, кстати, новый термин. Обозначает менеджера, которому нефиг делать. Вот так...».
Москвичи и гости столицы выходят, вытягивая за собой разнокалиберные баулы, а Саша и мысль остаются, сидят рядом и жмутся к окошку, за которым неровными выхлопами летит снежок.

– Иногда мне кажется, что я ни на что негодная. Бесплодная на счастье. У меня и туфли стоят ненадеванные, а я за них выложила тыщу на распродаже. От каблука ноги стройней и фигура вытягивается. И ради чего это все? Любить в ближайшее время меня врядли кто-то будет, – забытая Мысль пыжится, отворачивается к стеклу, стараясь не мешать Сашиному монологу и планирует сойти на следующей. – Мне 27 лет. Я перспективная перспектива. Бесстрашная дурында. И что? Вот было у отца три сына – старший умный, второй маркетолог, третий дочь. И пошел первый, и занялся бизнесом, стал торговать конфетами с лотка – и понял отец, что это хорошо. И пошел второй, взял лук, стрелы и аванс, выстрелил в престарелую жабу – и купил себе «Ауди» с автоматической коробкой передач. А дочь пошла и забыла ключи дома, пришлось возвращаться, а это не к добру. Посмотрела, конечно, в зеркало, сплюнула через левое плечо, но, как говорится, процесс запущен – вляпалась в жизнь по дороге, еле потом отстирала. Мама говорит – сходи замуж, может там что дадут, а дочь отвечает, что замуж идти далеко, а трамваи уже не ходят. Шапку надень, – говорит мама (мамы они очень практичны)! Шапку надень и иди.

Короткая. Еще ниже.
Не снятся сказки девочкам.
И мне не снятся.
Хотя я давно взрослая.
Уже лет пять.
Сказали – ты взрослая? Решай сама.
А я что решу. Арифметику.
Но варенье пролилось и задачник испачкало. Я слизывала. Крыжовник вместе с формулами. А мальчик потом спрашивал, как отмыть игреки с исподнего.
Я не люблю слово «трусы» с любым ударением.
А когда наступает декабрь, перечитываю календарь с весенних месяцев.
Саша.
Меня зовут.
Саша!
Саша!!!
Алло. А что ей передать?

– Передайте, пожалуйста, за проезд!

Сашины стихи были такими белыми, что от них слепило глаза.
Женщина-контролер, почуяв неладное, надвинула шапку на брови, но уже успела запустить под сердце тихонький пронырливый такой запашок тревоги. У женщины-контролера дома в углу стояла елка, совершенно ненаряженная. Рядить ее никак не хотелось, а хотелось съесть три кило мандаринов и заработать дерматит. И еще денег. Тоже заработать. Поэтому Мария Викторовна (а имена иногда присущи представителям одной из древнейших профессий) сказала вслух, окинув взглядом напыжившуюся маршрутку:

– А кто тут еще не передал?! – что в переводе с контролерского означало: «С наступающим Новым Годом».

Весной Саша ездила с подружками в Италию. Думать об Италии было приятно. От таких мыслей от соседа сзади даже меньше пахло кабачками. Верней так – от него теперь пахло zucchini, толстыми мясистыми и зелеными, обрамленными пастой и жареными на гриле креветками. Откуда-то из-под дерматинового сиденья протягивали лапки тосканские маки, поддувало Бродским.
Саша вспомнила, как во Флоренции обещала шоколадному торту выйти за него замуж, а подлая Машка снимала это все та телефон и пересчитывала китайцев в одинаковых панамах. Слоняясь по дремучему «каменному лесу» они заедали тоску по галереям и прочим платным художествам клубникой, брускеттами, холеными Grazie! Buon giorno! Per favore! и катали на языке теплое майское настроение. А потом Маша предложила взобраться на Piazzale Michelangelo, и они побрели через полуденный акациевый мед по узким тропкам, по терпким крутым улочкам в самое пекло туристического рая.
На вершине стоял маленький зеленый Давид, жутко сигналили автобусы и пожилые американцы сторговывались за магниты с давидовскими же причиндалами на фоне триколорного флага. Куйбышева по-сиротски подошла к бортику смотровой площадки и уперлась глазами в купол Duomo. Флоренция легла перед ней пластом, предстала карминовой черепицей и вкатила Саше такой благоговейный трепет в сердце, капля которого наверняка убивает не одну ломовую офисную лошадь. Где-то чайным сервизом забренчали колокольчики, на итальянском засмеялся ребенок. А Саша сжала в кулак всю свою нежность, сдула с нее пыль, крошки от чиабатты и пустила по ветру, потому как телефон окончательно разрядился и душещипательные sms писать не велел.

Вечером Куйбышева пошла в клуб. На контрастах. Потому что положено. Клуб не клуб, а так барчик, pre-party. Маша сразу взяла двух итальянцев в оборот, а Саше принесла в зубах Андреа с рубашкой цвета фуксии. Саша посмотрела на мальчика внимательно и попыталась сделать взгляд поразнузданней. Андреа намек не понял и взял ее почему-то за руку, аккуратно так взял, будто хрустальный фужер из маминого серванта.

- Sei molto bella. Piu bella di tua ragazza. Questo e molto bene, non si capisce in italiano. Non mi piacciono questi luoghi, ci sono alcune prostitute russe. Ma tu strano. Casuale.Uscire veloce. *

- Не понимаю, – Саша взмахнула руками. – Не понимаю тебя. Здесь очень громко. Может выйдем?


Non capisco in russo. – Андреа раскрыл ладони. – Io non ti capisco. E ''molto forte. Essa può venire fuori?**


На улице пахло прибитой пылью. Целоваться было холодно, обниматься куда теплей. Саша забралась Андреа под пиджак и сидела тихо-тихо, пытаясь не спугнуть что-то невесомое.

– Знаешь, – Саша шептала по-русски тщательно проговаривая слова, – Знаешь, в следующем году обещают конец света. Я, если честно, не верю. Но вдруг такое случится! Можно не покупать диван, можно вообще ничего не покупать. Уехать куда-то, убежать, пригреться, написать письма. Я бы родителям написала, написала бы бабушке, хоть никогда ее и не видела. Я бы написала Лене, мы поссорились в прошлом году, но я все еще очень ее люблю. А Ленка, она такая дура на самом деле, такая странная. Интересно, нас накроет волной? Мы захлебнемся? Говорят, когда тонешь, то страшно только от собственных мыслей, а потом теряешь сознание – и все. И поминайте, как звали. И поминайте. На 9й день, на 40й.
Раз-два-три-четыре-пять. Я иду тебя искать. Я искала тебя так долго, что мои часы встали и стоят. Буду резать, буду бить, кто-останется-водить. Я буду водить. Я буду водить тебя за нос, буду слушаться, потакать и завидовать. Инти-инти-интерес, выходи на букву С. Выходи на меня посмотреть, а то я сейчас погибну, пересматривая твои фотографии, пересчитывая твои родинки, переваривая недосказанное. Царь? Царевич? Король? Королевич? Сапожник? Портной? Кто ты будешь такой? Кто, скажи мне, кто?!

- Sei divertente. E le labbra che divertente. E ti bacio bene.*** – Андреа выпустил Сашу из пиджака в ночную сутолоку, как овсянок выпускают из пригоршни.

Маша вернулась под утро и долго искала минералку в холодильнике. Саша Куйбышева разговаривала во сне благим матом о благих намереньях.



Ух!
Маршрутку 558 тряхнуло на повороте так, что все три цифры вздрогнули и дали в сумме 18. Саша уверенно протолкалась к выходу и, наступив кому-то на ногу, в принципе изящно вышла на остановке Московский проспект.

До дома оставалось каких-то сотня метров.

До Нового Года оставалось каких-то пару дней.

Лой Быканах.

_______________________________________________________________________

*Ты очень красивая. Красивей чем твоя подруга. Очень хорошо, что ты не понимаешь по-итальянски. Я вообще не люблю такие места, здесь одни русские проститутки. Но ты какая-то странная. Случайная. Уходи скорей.


**Я не понимаю по-русски. Не понимаю тебя. Здесь очень громко. Может выйдем?


***Ты смешная. И губы у тебя смешные. И целуешься ты хорошо.