евгений борзенков : Мысли, как картография сейсмической активности

И скорее справа, чем правый,
Я был более слово, чем слева.

В. Хлебников.

Последний Новый Год? хуй с ним, пусть будет новогоднее.


Шёл третий день затяжного плоского штопора...

После поэтичного пафоса бессонниц, с головой, набитой свинцом аминазина и барбитуратов, нырнув соломенными ногами в мохнатые лисьи шлёпки, я прочапал в ванную, угрюмо упёрся лбом и рукой в стену, достал вялый болт с сорванной резьбой (обрезанный ) и пустил синюю струю в унитаз… Потом поразмыслил немного, и влез на него с ногами, по-орлиному, легкомысленно решив посрать в этот раз более куртуазно.

Это ребячество мне дорого стоило. Я поскользнулся....

Ну а дальше, всё как обычно.


Интересно ощутить тёплую слизь канализационных труб изнутри… Меня вынесло прямиком на Невский, в самую гущу толпы.

Я шёл в плотном потоке холодных, скользких рыб и как все, страстно желал крючок… Вот один мелькнул, с червём на конце, похожим на злой волчий клык — я открыл рот, но меня опередил расторопный господин в очках с гадким подбородком и планшетом в руках… Он подпрыгнул и проглотил крючок на лету… Его мгновенно высмыкнуло из толпы, а я поплыл дальше...

… Вчера в дверях столкнулся с братом. Такой себе вполне обычный братец, помахивает шакальим хвостом и с такими же ухватками; — кажется, сейчас упадёт на спину и задерёт ногу, чтобы ему почесали в паху… На него наложена забавная аскеза: каждый день, придя с работы, он обязан, раздевшись до гола, приседать с вытянутыми вперёд руками, ровно двадцать один раз. Когда-то из него таким образом домашние выбивали заначку ( он работает «подъёмником» ), но вместо этого он неожиданно снёс золотое яйцо. С тех пор это стало доброй традицией. Но сейчас он как-то странно выглядел: на плечах росла голова его жены, с невыразимо-помпезной причёской «каскад» ( в жизни она лысая и носит простенький парик в стиле Людовика Четырнадцатого ).
Я почему-то разговаривал с головой, как с братом...
Захотелось его задушить.
Он, как всегда острил, отвечал голосом жены и косил едким взглядом с насмешкой...
Как можно косить единственным глазом?...

А сестра всё бегает по улице в дождь и пьёт воду из луж — ей надоело быть козой...


В комнате три яруса полок, на каждой лежит по женщине. Я выбежал оттуда, весь в крови и хватая ртом воздух, — моя задача заебать всех до смерти....

Выжила только одна.

Мне велят: делай же что-нибудь!.. Я стаскиваю за волосы ту, что ещё жива, но находится в коме. Попытался сделать искусственное дыхание, но в груди у неё что-то хрустнуло и мне в лицо ударила струя шампанского...

Я вспомнил, что Луна в четвёртой фазе, а это может значить только одно: сегодня бал! В Воронцовском дворце будут все свои — мои съёмные, кевларовые клыки покрылись ржавым временем бездействия… По стенам будут течь пот и секреции, и пот выест глаза мраморным гарпиям… Если в первую минуту сфальшивить, взять неверную ноту и завыть невпопад — шерсть необратимо прорастает вовнутрь.
Тогда остаётся одно — прислушаться к себе… Ведь там, глубоко, точно такая же вселенная как и вокруг, а ты, дурачок, решил, что только дерьмо… Неправда, там много всего.

Нужно, всего лишь, правильно выть.

"… В античной философской традиции принято называть парадигмой различные самодеятельные объединения и кружки по профсоюзной линии, мало того: некоторые высказывают предположение, что это неумелая рокировка и подтасовка фактов, а их невежественная позиция — суть их нравственно-этическая проблема..." Я не дочитал оторванный кусок газеты и размял в руках… Потом приложил к голове лёд и стал читать дальше, прямо между рельсов: «Правительство Гондурасов рассматривает комплекс по компиляции мер...»
С этим не поспоришь, но согласитесь, логический примат принадлежит всё-таки этике, а не религии, поэтому что гондурас, что пидарас — какая разница?

Выпавший молочный зуб навёл вдруг на порочную мысль, что восстановление изначальных границ, основанных на положении дрезденских майяских кодексов, всё-таки внутреннее дело самого Урюпинска и его падишаха, не так ли? А как же иначе?

Тошнота подкатывала волнами к дверям трамвая, а они всё держались за руки и покрывались пятнами любви и разложения....

Знаешь, вон в той машине сидит чувиха, от которой я каждый день отрезаю по уху — а ей похуй, она даже не догадывается… Мы пьём чай с ней и её мужем, а после идём в гостиную, где я преподаю им уроки дикции и правильного произношения. Но только в отличии от Цицерона и морских камешков, они просто курят толстенный бамбук, но при этом должны учтиво улыбаться и в голос читать стихи наиболее ярких представителей современного мейнстрима. В них присутствует стойкий рвотный импульс, а это создаёт дополнительную нагрузку на мышцы гортани, что благоприятно сказывается на процессе обучения.

… На город опустится ночь — спасение утопающих… На улицы снова выйдут слоны, чтобы любить пугливых гаишников и давить из них сок....

Я лично видел — бля буду! — корм для гаишников в зоомагазине, в таких же нарядных коробочках, как «Чаппи» и «Вискас», и для них же аккуратные напольные корытца со стразами и «валентинками»...

Но об этом после, ведь я уже здесь.

А если я здесь — значит меня где-то нет? То есть, я есть, но не полностью? Но кто может решить окончательно, где я на самом деле? Там, где мои мысли, или там, где моё тело? А? То то же… Может, я здесь, в подвале, среди таких же вонючих бомжей как и сам, а может там, где пусто, чисто, светло… и ни хрена нет. Вокруг только яркое и прозрачное марево...

Это палево.

Валим, на.

А знаешь ли ты, сука, почему актёров раньше неизменно хоронили на скотном дворе? А? Да потому, что скоты топтались по ним ещё при жизни. Потому что они и так всю жизнь выплёвывали себя под ваши копыта...
А кто не актёр в этом хлеву?
В чём твоё рыло?
А-а, в пуху… Ништяк, почти не заметно.

- Что? А, да… нет. Конечно, нет. На хуй? О, нет, это через дорогу и по средам. Спасибо, я уже завтракал. Да, до свидания, обязательно звоните.

Боже! Как я люблю людей! Как я им верю!.. Если вдруг в толпе окликнут и спросят «который час?» — я, рыдая от счастья, немедленно бросаюсь им на шею и душу в объятиях...

Наконец-то налили и мне. Козлы, когда вчера Я хмелил, то разливал поровну...
Почему вокруг стало так много пидарасов? Я имею в виду прежде всего пидарасов духовных...
Женщины в этом отношении намного мягче… Особенно сзади и на бёдрах, — вымя не люблю, из-за избытка эстрогена и кортизона...

Однако среди них тоже попадаются стервы...
У этих тварей не то что души нет — у них в груди такой сквозняк, что стоя рядом, чувствуешь как пронизывает до насморка...
Как ходячие по Земле, чёрные дыры — в их фалопиеву трубу проваливались не только люди, — целые города...
Такие как Волноваха, Питер… вот недавно пала Макеевка.
Да вы, наверно, слышали.
У них, блядей между ног свой андроГЕнный коллайдер.

Вчера на приёме у посла, вместе с бокалом лакей подал мне записку, три слова на латыни: «Do ut des»… Ни-хуя-себе. Я кинулся искать, но гонца уже и след простыл.
Щас я тебе отдам, жди. Нехер было занимать. Аурум ему… Хуяурум. Видел рекламу по телику: чувак сдаёт под залог, в ломбард ( я телик смотрю без звука ) своё очко дивного розового цвета, оно такое живое и шевелится, с глазками и тонкими ручками?
Вот это тебе.

Но есть среди тысяч чёрных дыр вокруг та, в которую влетел и я сам по неосторожности...
То, что сейчас перед вами — уже не я, а совсем другой биологический вид, в той вселенной, откуда меня втянула моя дыра ( её зовут G ), я выглядел вообще по другому. Правда, не помню как.

Теперь мы — Джо и Джи.
Жужжащий трутень и пчела без крыльев, но с огромной чёрной пиз… дой.

Мы любим кататься на велике, я шепчу ей на ухо свои бесчеловечные верлибры, она сидит голым задом на раме и мы едем по шпалам вслед за малиновым закатом...
Чтобы не повыбивало зубы, она зажимает во рту берцовую кость...
В последний раз когда за мной прилетали мои, эта тварь не отпустила, сказав, что я ещё не наколол дров и не сделал уроки… а ещё полить помидоры...
Я ж говорю — сука.

Иногда ночью, чтобы немного поспать и не слышать вой космоса, я затыкаю её дыру алюминиевым бидоном, он по размеру подходит. Но она и во сне, ни с того ни с сего, начинает пальцами отбивать по звонкому донышку какие-то грузинские ритмы…

И тогда вообще пиздец....

Когда я убегал, G меня ловила, отводила в посадку и сажала на цепь, к дереву.

На два-три дня.

За это время я научился разговаривать с собаками и они приносили мне еду. От скуки мы перегавкивались о том, что скоро снова подорожает бензин, или что на носу зима, а новый подшёрсток так медленно отрастает, а та рыжая сука бегает трахаться почему-то всё к старому чёрному немцу на посёлок, а своим не даёт...

Не знаю, мне как-то дала… Ничего особенного.

Ещё я научился понимать языки птиц и больших чёрных мух. Мухи приносили свежие новости, уносили говно и выедали из уголков моих глаз засохшие слёзы, а птицы....
В основном, прилетала одна ворона, клянчила у меня хлеб, садилась напротив на гнилой пень и напыщенно каркала: " Знаешь, Джо, лично я не согласна с высказыванием Гегеля о том, что моральное сознание индивидуумов в эпоху средневековья было глубоко «несчастным сознанием», что оно определялось и раскрывалось в ситуации двоякого отчуждения — человек был отчуждён от природы, и в то же время от исторически конкретного социума. Почему? я тебе отвечу..."

Но тут она нехотя взмахивала крыльями, делая вид, что её что-то спугнуло… Скорее всего, понял я, она надёргала цитат из куч макулатуры на мусорнике и теперь кичилась этим, пуская пыль в глаза таким как я и те бомжи, что раскапывают невдалеке металлолом...
Я же видел, как она другой раз ковыряет там лапами, нацепит на клюв очки вверх ногами и, уткнувшись в какой-нибудь клочок текста, с умным видом вдумчиво водит головой из стороны в сторону...

Когда надоедало, я засыпал и улетал домой, а в это время надо мной кружили банды грязных демонов; они хотели наделать из моего тела гвоздей и серебряных пуль, их не отпугивало даже то, что я пердел чесноком — им, продвинутым, наплевать на фольклор и старомодные суеверия.

Хотя однажды своим дыханием я убил одного вампира — он, ещё молоденький, стесняясь, всё тянулся меня укусить… Но я дыхнул и он упал, как подкошенный.
Позже вскрытие установит — спёкся мозг.

Дома я приводил себя в порядок, чистил карму, подкрашивал ауру гуашью, в болотных сапогах бегал по окрестностям и наносил на карту свои сны...
Знакомый Вулкан плевался смолой; я чувствовал — он даёт мне фору...
Я видел все свои жизни до пятого колена...
А будущее...
А о будущем знал Вулкан.

Он выплёвывал меня обратно в мир, как-будто переворачивал песочные часы и я оказывался… снова… там же, с чего и начал.

С тугим болтом в кулаке, который я быстро-быстро перезаряжал, как помповое ружьё, с подкатывающим к горлу вместе с тошнотой, оргазмом, с мрачным отражением в зеркале...
И тут я отчётливо всё понял:

Я ТОЛЬКО ЧТО ПЕРЕЖИЛ СВОЁ ПРЕДЫДУЩЕЕ РОЖДЕНИЕ

И снова стоял у истока

Я был зачат и выношен унитазом, потом прошёл сложные роды сквозь сеть канализационных труб и с криком рождён в мир, в руки повивальной толпы....

Как коротка жизнь...

Так значит — я видел смерть?!...

По ходу, да. И знаете, что это?



ЭТО САМАЯ УЗКАЯ ТОЧКА ПОСРЕДИНЕ ПЕСОЧНЫХ ЧАСОВ...