ГринВИЧ : Дедушка Зда - 2

Начяло здесь:
http://litprom.ru/thread44665.html

Пейзаж — что березень кривоватая, что елки сухие с одной стороны, что и два неподвижных его сапога — все оказалось на месте. Присыпало гуще весенней крупой, побелела поляна, всего лишь.
Как заснул, так и вышел из дрёмы, как всегда по-военному, без всякого на то волшебства, и ангелы гадские прахом рассыпались. Гомес привстал на локтях, постигая чудовищность произошедшего, обожженный обидой. Застыл и прислушался.


По стиральной досочке спины его вдруг поскакали какие-то блохи, вроде как от кошмарного ужаса … то есть Гомес услышал хихиканье.

Словно козел говорящий заблеял, с восточным акцентом. Мазнул Гомес глазами в ту сторону, сторожко напрягся в еловую хмарь, пугаясь любого движения.

Ухватил на сетчатку лишь тряскую, клином седым, бородёнку.
— Ваши попытки умереть точно в восемь выглядят несколько странно, — проблеяла та.
Гомес с усилием двинул язык на исходную, и хрипло спросил:
— Вы о чём?
— Вы решили замерзнуть, не так ли?
— Вы о чём? – спросил Гомес, налившись слегка красноречием.
— Полноте вам. Многие умирают слишком поздно, а некоторые – слишком рано. Еще хуже звучит: «умри вовремя!»

Гомес чуть не смолчал, ошеломлённый философическим вывертом, однако собрался по старинной допросной привычке, и наобум вопросил:
- Вы Заратустра?

Козлобород захихикал, завозившись в иголках, как будто устраиваясь и предвкушая большой разговор:
- Но даже лишние люди, — сообщил он вполне назидательно, — даже они важничают еще своею смертью, и даже самый пустой орех хочет еще, чтобы его разгрызли. Прямо как ты. И ушел недалече, чтобы дети нашли. Чтобы в газетку попасть, деревенскую. Прославиться, блядь.

— Вы о чём, — соображалось все так же неважно и с примесью паники, — вы из органов, я полагаю…
— А не полагай. Лучше сразу соси, — захихикал козёл. — Однако же кое-что я для тебя сотворю. Немножечко славы, пожалуй. Почти вечной.
— Вы это о чём?

Неудержимо тянуло привстать, хоть бы даже слегка, на колено, достать сквозь прореху орудие меткого творчества и ударить струёй по врагу. Вытравить едким напалмом сошедшее марево, расчистить себе горизонты .
— Эх ты, — захихикали ветки. – Шут нулевой. Пока, извращенец.


И сразу затихло в ветвях.

А ведь свет красноватый кругом, понял Гомес, прозрачный и ласковый свет, откуда-то из-за спины, будто топку зажгли на почтительной от него, недосамоубийцы, дистанции. Греет да светит, помогает ему дефинициями, декорирует галлюцинации и прочие смертные гаджеты – затяжной переход, догадался немедленно, как обстоятельно это я помираю! Главное, что совсем безболезненно, даже с загадками и вообще – с персонажами.


Уверился: происходящее с ним есть предсмертная идиотия, холодовый делирий; не зря он к уходу подготовился грамотно. Пять часов на морозце, не двигаясь, без тёплой одежды, во сне – таков был его план замерзания.

А что жарко — тут не случайно он дедушку вспомнил. Человек замерзает, а мозг ему вроде поблажки на клык выдает, так реально, что кажется – очень тепло, замечательно, сон, дальше — смерть. Только что же под задницей жжет, так чувствительно, что от пота подмокло и немного палёным припахивает?

Сполз с места Гомес, посмотрел на насиженное, и снова застыл — видно, так прилипают к человеку привычки. А как не застыть при таком натюрморте?

Картина имела для мозга несчастного чуть иные последствия, чем лениво наплывшая гипертензия, про которую читано. Очнулся тогда, когда понял, что свисший язык засушил (метко народ говорит — нахлобучило). Где- то сбоку привиделась Гомесу и золотая косица, змеиным хвостом промелькнула — надежда ль?

Все оттого, что явилось ему, волшебство, прямо из-под нестираных смрадных штанов, затвердевших от сборища всех элементов таблицы, исключая, пожалуй что газообразные.


Аленький был, небольшой и округлый — не цветочек, но камень.

Лежал невостребованным артефактом из космоса, скорее всего; грелся под Гомесом, размером чуть меньше яйца, а по форме точь-в-точь муравьиное — столбик.

С виду как будто обсидиана кусок, со сколом блестящим, а изнутри раскалённый, цвета молодого огня. Истекало от камня тепло, да что там – струилось оно, и ласковым светом к тому же подсвечивало: ровно, питательно как-то и успокоительно, и что примечательно – мох не палило.

Чудеса, видел Гомес, автономное топливо. Метеорит, может быть?

Сонм безумных догадок в умирающем разуме уступил вскоре место подобию человеческой логики. Утомившись уже поражаться и мучиться мыслями, он слегка осмелел и осторожно согреб — таки камень в ладони. И, как только коснулся, снизошел на него невероятный покой.

От удивления Гомес сглотнул накопившееся, и едва не сблевал: как же подло во рту, а раньше не чувствовал. От сгнивших зубов квинтэссенция, верно. Тьфу. А как пахнет весной, да берёзами…

Расхрабрился тогда, камень себе на живот положил и почувствовал сытость вдруг. Такую, как будто бы съел полноправный хозяйский обед, для себя приготовленный, курицу, может там, даже с салатом и румяной картошечкой… а до того он борща навернул со сметаной. Наверное.

— Это что же творится то, — сказал он себе. — Это что же — можно теперь и не кушать совсем, получается?

Обмирая, чуть даже немного стыдясь, решил он тогда перейти к сокровенному, к тому, что всегда не на шутку его занимало. К мечте из разряда великих, никогда и никем не исполненной. Снял Гомес шапку и дрожащей рукой положил чудодейственный камень на бывший когда-то брюнетом котел, застыл замороженно, истово – вдруг или как? А ну как получится, чудо сработает, а дальше он с вечным источником молодости восстанет из мёртвых, он-то знает, что делать…

Не успел он додумать, как под рукой закололо. Робко еще щекоча, сквозь коросту из кожного сала, прямо из лысого черепа полезли, кряхтя, настоящие – черные, толстые – волосы.


Гомес взревел.
Окружающий мир всколыхнулся навстречу ему в возмущении – мезальянса лесной тишины и безумного воя при отсутствии волков в местной биосистеме природа не ведала. Гомесов рёв вынес комья лежалого снега из ям, оглушенный снегирь опростался чуть было соклёванным; от сотрясения почвы просел бурелом, много лет возлегавший незыблемым домом грибам… весь этот шум помешал осознать крикуну обстановку.

Потому как тем временем, по раскисшей грунтовке, воровски затушив габариты, наощупь почти, пробиралась машина – из тех небольших и бронированных, что серыми крысами лазят сугубо по тайным и страшным делам, которые точно не наши… как знать.


Чуть не выплюнув лёгкие в крике ( сверхчеловечески! Главное не потерять, не светиться, никому не рассказывать, аккуратно использовать) Гомес весьма озадачился, лихорадочно щупая все варианты – домой ли? Там этот зассанец, растаявший наверняка, смрад разложения и свидетельства слабости, нет, там – могила, там нечего взять… точно, сейчас он дойдет до шоссе…

Вертолет появился внезапно, повторяя бюджетные кадры кино про Афган, бесшумно и словно бы из-под земли, завис над поляной угрозой, проклятием. Красный свет, исходивший от камешка, озарявший и Гомеса, и лес метров на двадцать вокруг, позволял идеально прицелиться снайперу.
- Щаааааааас! – проорал ему Гомес.

Еще пару часов назад он бы забился от ужаса, выжрал бы яму-окоп за секунды, зарылся в оттаявший торф, обоссавшись, но сейчас надвигалась иная игра.

— Камень вам, да?! – взревел Гомес, — кхххамень вам, пидары? Хууууууй вам, не камень! Я вечен! Я вечен! Он мой!

Подбежавший спецназ не успел. Четкие действия по упаковке иссохшего тела в мешок, перенос до машины, краткий рапорт по рации – все заняло восемнадцать минут, вертолет улетел, и деревня заснула до завтра.

продолжение будет