goos : Грани войны. грань пятая

Грань пятая. Фридрих.
Странная история, по своему абсурду похожая на вымысел.


С. Тарасовка. Сахновщанский район Харьковской области. Февраль 1943.

Горпина приготовила вареники. Муж привёз неизвестно откуда мешок муки и мешок картошки и снова уехал. Картошка была мёрзлая, сладкая на вкус и её нужно было съесть, потому что долго бы она не пролежала. Полная макитра вареников, заправленных жаренным луком. Дети собрались у стола в ожидании пиршества.
Только расселись, как в дверь постучали. Настойчиво и сильно. Горпина встала, вытерла руки о фартук, пошла открывать. На пороге стоял немец – какой-то офицер. Горпина не разбиралась в чинах, но то, что не солдат – это точно.
Гость был худой и высокий, ему пришлось наклониться, чтоб пройти в дверной проём. Он сбил с сапогов снег, снял с плеча винтовку и улыбнулся широко и искренне.
- Я ночевать. Можно?
Хозяйка пропустила его вперёд. Он вошёл в комнату, всё ещё улыбаясь. Дети, увидев немца, вскочили с лавок и, распихивая друг друга, полезли на печь.
- Не бойтесь. Я не обижу. Пахнет вкусно.
- Сідайте вже, — сказала Горпина. – Голодні?
- Нет, спасибо, где можно лечь? – он говорил с акцентом, но довольно чисто.
Горпина показала на кровать в другой комнате.
- Он там лягайте. Зараз дам, чим вкритися.
Немец снял шинель, сапоги и прямо в форме лёг на кровать. Через минуту он уже спал. Дети, поняв, что опасности нет, слезли с печи и тихо, чтоб не разбудить чужака, поели.
Утром, проснувшись, гость попросил горячей воды. Побрившись и умывшись, он ушёл, даже не прикоснувшись к поставленной ему на столе еде.
Весь день его не было. Горпина видела пару раз его долговязую фигуру. Он разговаривал с проезжающими через село немцами. Когда начало темнеть, опять постучал в дверь. Всё с той же улыбкой попросил ночлега.
Но на этот раз он не отказался от ужина. Достал плитку шоколада, отдал старшей дочке. Та робко поблагодарила и пошла делить между сёстрами.
- Посиди со мной, — сказал он хозяйке. Горпина села напротив.
- Как тебя зовут? – спросил он.
- Горпина.
- А я Фридрих.
- Як Энгельса.
Он хихикнул.
- Да, как Энгельса. У тебя много детей.
- П’ятеро. Всі дівчата.
- У меня тоже есть сын. Ему восемь. Я не видел его два года. Очень скучаю.
- Та ото ж. – Горпина хотела встать, но он дотронулся до её руки, прося остаться.
Странный был немец. Совсем не похожий на тех надменных, чужих, непонятных и страшных людей, которых называли немцами. Этот и говорил понятно и улыбался искренне. И совсем не вызывал чувства страха и опасности.
- Ви гарно балакаете.
- Что?
- По — русски розмовляете.
- О, да. Нас учили русский. Русский красивый, но тяжёлый.
- А в вас легкий?
- Немецкий – да. Легкий. Русский – тяжёлый. Но я люблю русский. Язык люблю. Людей люблю.
Он всё ещё улыбался, но в глазах застряла тоска. Тоска и усталось.
- Русский хороший люди. Немецкий люди – хороший. Гитлер и Сталин – плохой. Гитлер и Сталин – капут. Война – страшная и ненужная. Зачем умирать людей? Зачем?
Вопросительно уставился на хозяйку. Та пожала плечами, не найдя ответа на вопрос.
Он ещё долго не шёл спать, расспрашивая Горпину о семье, о дочках, рассказывал о родных. О жене, которая до войны работала парикмахером, а сейчас на конвеере военного завода, о сыне, который, наверное, забыл, как выглядит его отец. Ей всё казалось, что он сей час заплачет. Но слёз не было, только в голосе лёгкое дрожание.
Утром он снова ушел. Вернулся под. вечер, расстроенный и грустный. Горпина поставила ему кашу, но он отказался, лёг в кровать и грыз с темноте сухари.
- Мне приснился отец. – сказал утром Фридрих. – Он звал меня на рыбалку. Мы с ним ловили рыбу. Когда я был ребёнок.
- А хто твій батько?
- Он умер. Семь, нет восемь лет назад. И никогда не снился. Никогда.
- Та то тебе, мабуть, вб’ють, синку. Так люди кажуть. Забере тебе батько до себе.-сказала Горпина и сразу пожалела о сказанном. Не язык, а помело.
Фридрих сразу поник, румянец пропал со щёк, глаза налилсь грустью. Он молча оделся и ушел.
В этот вечер он разложил на столе карту, водил пальцем, мерял линейкой, что-то писал на ней карандашом.
Горпину не трогал, и хорошо, у неё своих дел было по уши. К нему подошла дочка, двенадцатилетняя Шура, заглянула через плечо. Фридрих хотел погладить её по голове, но она отпрянула, отошла на пару шагов.
- Не бойся. Иди, посмотри. Это карта.
Девочка робко приблизилась и немец стал показывать ей на карте, где какие сёла и города, где реки, а где леса.
- Когда придёт русский, я сдамся. Не хочу война. Я расскажу им всё. Много расскажу.
На следующий день Фридрих опять вышел к проезжающим мимо немцам. Остановил машину, долго разговаривал с офицером. И вернулся сразу же в дом. Лёг на кровать и пролежал весь день, уставившись в потолок. Даже есть не стал.
Русские пришли вечером, когда стемнело… За окном мелькнули тени. В дверь постучали. Фридрих даже не пошевелился, хотя спал всегда с винтовкой, стоящей у изголовья.
- Хто там? – спросила Горпина.
- Свої, відчиняй.
- Хто свої?
- Тертишний з Плисової.
- Чорти вас носять. – Гопина открыла дверь. В сени вошли трое – полицай Гришко Тертишний из соседнего села, Макар Тягнибок – староста оттуда же и ещё один, незнакомый.
- Горпино, — зашептал Гришко. – німець в хаті?
Она кивнула.
- Що він робить?
- Не знаю. Лежить. А нашо вам?
И тут Гришко вытащил из кармана тулупа пистолет и бросился в комнату. Горпина глазом не успела моргнуть, как Фридрих, с разбитым носом, подняв руки, вышел в сени.
- Давай, а ну, пішов. – полицай, тыча в спину дулом, выгнал его на улицу. Макар вышел следом. Третий стоял, прислонившись к стене, кисло улыбаясь хозяйке.
Выстрел прозвучал неожиданно и так же неожиданно стало тихо, словно и не выстрел это был, а просто послышалось.
Через пару минут зашли Гришко и Макар, довольные и румяные.
- Все, Горпино, ми пішли. Капут твоєму фашистові. – Гришко подморгнул Горпине. – Як там Яків?
- Шо ж ви, падлюки, наробили? – закричала Горпина. – Тут німці цілий день їздять! Як побачать – нас же повісять! І хату спалять! Та чи ви сдуріли? Ой, лишенько! Де ж ви взялись? Чи в вас в селі своїх німців мало?
- Та що ти верещиш? Ми його снігом присипали. Завтра вивеземо на санях. До ставка. Там ніхто його шукати не буде. А знайдуть, так і грець з ним.
- Я тобі дам — завтра! Зараз же! Бо піду до німців, скажу, що ти вбив!
- Добре, добре! Макар, гайда за санями. Швиденько. Горпино, ти ж, як наші прийдуть, не забудь, що ми німця розстріляли. Не забудеш?

Тело Фридриха сбросили в старый колодец на краю села.
У Гришка и Макара ничего не вышло. Их расстреляли наши. Даже не за то, что они работали на немцев, а за то, что они убили немецкого офицера, владеющего ценной информацией и готового сотрудничать.
(С)goos