Александр Демченко : Месть Тютюнова

В Никольском варился утренний туман. По дорожному полотну шла роса, воздух был прохладен и приятно травянист. «ИЖ-Планета-5» под управлением местного охламона Славки кромсал тишину сонного поселка. Косуха по ветру и волосы туда же да шмель из-под бака. Свобода. Впереди у неугомонного байкера трудовой день в автосервисе, но прежде нужно совершить преступление — слить немного бензина с «Оки» пенсионера Тютюнова. Мелочно, но экономно.

Виктор Петрович Тютюнов прошел Великую Отечественную войну, после возглавлял одну из частей Уральского военного округа. К пенсии купил домик в Никольском и безбожно запил. Он пил, музицировал на гитаре, писал в районную газету, как «Единая Россия» пыталась купить его голос, ненавидел коммунистов и пенку на молоке. Крайне презирал свою троюродную родню, которая раз от раза посещала его и требовала переписать на них домишко.

- Хрен вам, собаки! – кричал пенсионер, надевая на себя офицерский китель с юбилейными наградами (видимо он думал, что в таком виде его слова будут звучать серьезнее). – Сдохну, но не отдам дом! Перепишу на Сердюкова, или сироткам отдам! Или сожгу!

Родня не обижалась на эти слова. Они очень любили дедушку Витю. Так любили, что скинулись ему на автомашину «Ока». Виктор Петрович понимал технику и, покопавшись в подарке, заметил, что тормозного шланга нет.

Ему стало обидно, что родня хочет его смерти. Впрочем, Тютюнов был оптимистом и, не теряя времени, зарядил ружье. Зарядил да и поставил около двери. Так, на всякий случай.

Виктор Петрович был приятен собой, свеж лицом и добр ко всему злому.

Обида есть обида, а приятно иметь собственную машину. Старик ей гордился и берег маленькое железное зло. Каждое утро выходил и протирал лобовое стекло, проверял масло, легонько пинал левое переднее колесо на предмет спуска. Он дорожил смертоносным подарком и хотел обменять его перед смертью на мотоцикл. Конкретно на мотоцикл Славки. Месть затевал.

Пенсионер знал, что Славка сливает у него бензин. Конечно, дело подсудное и требует буквы закона, но байкера не сдавал ментам. Наоборот ему помогал в преступлении: перед сном подливал в бак пару-тройку литров горючего, оставлял незапертой калитку. Старику было важно видеть кражу, наблюдать, как Слава с канистрой в руках сутуло пробегает под его окнами, как скручивает крышку бензобака, бросает туда шланг и отсасывает бензинчик. Особенно приятен момент, когда байкер не рассчитав силу отсоса, заглатывал немного горючки, как плевался и морщился. Тут дед, конечно, смеялся. Каков момент! Пусть жрет бензин да морщится, мне потеха, а ему резкий привкус. Нельзя же молниеносно мстить, нужно растягивать издевательства. Тот украденный бензин того стоит.

Сегодня утром все шло по сценарию – вновь Слава пробежал под окнами, полез в бензобак «Оки», глотнул горючки и выдал дикую недовольную гримасу. Тютюнов прохихикался и в очередной раз вспомнил сгорбленные лица плененных немцев, когда красноармейцы заставляли жрать врага коровье гавно.

Пока пенсионер потешался, Славка слил в небольшую канистрочку бензин, а затем наскоками стал пробираться к калитке. Проходя под окнами старичка не удержался да и зыркнул в них и впервые увидел владельца «Оки». Конечно, молодому человеку стало не по себе. Не страшно, а именно не по себе. В такой довольно стрессовой ситуации, Славка выпрямился, улыбнулся и аристократично развел руками. После закатить нижнюю губу.

Тютюнов стал смеяться еще сильнее, а потом подумал, что настал полуфинал мести: взял мобильный телефон и вызвал милицию.

- Этот жиденок ворует мой бензин, — спокойно говорил дед Витя в райотделе. – Я его хорошо запомнил, у него мотоцикл и жилетка как у немцев.

- Разберемся, дедушка, — с грустью бурчал участковый, составляя рапорт о задержании Славки.

Слава никогда не считал себя вором. И тем более жиденком. Он был русским татарином.

- Хочу заметить, что я не вор и русский, — отметил Слава

Участковый улыбнулся и ответил:

- Вячеслав Вячеславович, Вы совершили мелкое хищение. Тут распишитесь, по повестке завтра в мировой суд. Свободны.

Выйдя из отдела милиции, байкер извинился перед Тютюновым и предложил загладить свою вину.

- Дед, прости. Ты проси что хочешь, а я попробую исполнить…

- Ты меня не купишь, грязный мародер, — ответил ветеран. – Я офицер и знаю себе цену. А знаешь… Давай так – ты мне свой мотоцикл и на том сойдемся… А я тебе «Оку» взамен…. Пойдет?

Славка на это ничего не ответил. Отдал молча ключи от «ИЖа» да и присел на ступеньки райоотдела.

- Ты катайся, дед. Все будет хорошо…

Тютюнов ухмыльнулся да и сел за руль.

Разгорячился мотоцикл, затрещал, а потом и покатился. Сначала медленно, как-то играючи, даже по-детски виляя, (видимо привыкал старик к машине), потом, прибавляя газку, а через минуту летел «ИЖ» по разбитым дорожкам Никольского. Только пыль поднимается, а в дали задница железная ижовская подпрыгивает, а вместе с ней и дед.

Славе нравилось наблюдать за человеческим счастьем. Пусть даже издалека, не трогая, не видя радости на лице. Какая-та невероятная энергетика шла от Тютюнова, когда тот тронулся с места. Шло настоящее счастье. Полетел на мотоцикле черт знает куда, на встречу приключениям. И вот скрылся вдалеке, не видать его, лишь тонкий звук мотора в воздухе.

Все то лирика, конечно, подумал Славка, время обдумать обмен. Байкер сидит и рассуждает. «Ока» — нормальная машина. Ее можно и на запчасти пустить, а можно и сестренке Тамаре подарить. Конечно, неказист автомобиль, но и он сойдет. А мотоцикл можно новый собрать. Дела пустяшные.

Разморило Славку на солнышке, встал со ступенек, да и прилег на лавочку рядом. Уснул на часка четыре точно. Разбудили его родственники Тютютнова. Крайне радостные. Они обнимали байкера, хвалили его, а одна из жирных коровеней с бородавкой над губой лезла целоваться.

- Дед разбился насмерть! – сообщили родственники. – Ехал около «железки» и его сбил «товарняк»!

Славка улыбнулся на эти слова, сказал, что, мол, судьба это все, роковые повороты. А после попрощался с публикой, да и пошел вниз по дороге. Пошел к дому Тютюнова с планом в голове.

Блестящий кузов «Оки» хлестало полуденное солнце, отблески слепили глаза. Славка снял косуху, накрутил кожанку на локоть и с силы раза три-четыре ударил в стекло с водительской стороны. Хрустнуло стекло, но не посыпалось. Грустно стало парню, забросил мысль о прихватизации имущества, пошел и сел на лавку у дома. Сидел с минут пять, все думал, что дальше делать. Брать машину или нет. Вроде, как и надо, а с другой стороны и неудобно перед родственниками. Докажи им, что старик подбил на обмен.

К дому подтянулся розовощекий выводок Тютюнова. Шли две толстые тетки, мужик под тридцатку, да паренек молодой с баяном. Песня шла из мехов частушечная, а от народа перло что-то типа: «Сердце бьется, словно птичка, полыхает все внутри. Раз яичко, два яичко, и сосиска — это три!».

- Ну что ты, сынок? Чего грустишь? – обратилась к Славке та тетка с бородавкой. Представилась тетей Любой.

– Нет деда больше! Нет! И повода грустить тоже. Вот только что следователи звонили, говорят, что наглухо погиб! Надо срочно ехать в морг на опознание, — говорила горячо тетя Люба.

- Ну вы езжайте, я тут посижу, — ответил Славка.

- Неа, — отозвалась тетка, — ты с нами поедешь. Мотоцикл твой был и ты тоже по делу идешь. Так что собирайся. Да, кстати, и за руль садись тоже. Михалыч не может – пьян, а Васька без прав.

Решили ехать на «Оке». Васька вскорости нашел ключи в хате, родня заняла места в машине. Славку давила обида и чувство вины. А еще его удивила редкая радостная скорбь соплеменников Тютюнова. Мир сошел с ума, перевернулся и стал уродливее бродячей собаки.

Слава повернул ключ зажигания, и мотор весело зажужжал. Только хотел паренек включить «первую», как тут его прошибла дрожь. Затряслись руки, спина глубоко ушла в маленькое окашное сидение, а брови резко дернулись и застыли у кончиков волос. Из-за сарая показалось ехидное лицо Тютюнова. Следом в руках появилось ружье, в секунду оно было направлено на автомобиль. Хлопнул выстрел, хлопнула «Ока», загорелись люди.

Они бились в горячке, рычали от боли, старались вылететь из салона, но куда там. Их хватило на секунд десять не больше.

Умолки людские голоса, а «Ока» дальше коптила воздух, что без сомнений радовало Тютюнова. Он смотрел на огонь, улыбался и повторял на распев:

- Двух курв одним выстрелом, двух курв….