Какашоид Арчибальд : Я не настроен щас шутить

(Думаю, что последний мой рассказ на этом сайте, если утомил, то извиняйте. Спасибо за комменты. Была пара дельных. Была претензия, что я- немой. Нет, не немой, но иногда жалею об этом).


- Чего тебе, дурик? – сказал он и не пожал мою протянутую руку. Знаете, вы протягиваете руку, стоите и ждёте, а чувак так вопросительно на вас смотрит: типа, я с такими гондонами не здороваюсь. Такое ощущение, будто в лицо плюнули. Самое главное – неожиданно и беспричинно. Хотя беспричинно — всегда неожиданно. Он прошёл мимо, торопился на урок, звонок-то прозвенел уже. А я в оцепенении остался стоять, парализованный унижением.
Смешно, я особо здороваться-то и не хотел. Я никогда с ним не здоровался. За все четыре года учёбы в Педагогическом. Он учится на курс старше. И зовут его.… Как же его зовут? Чёрный Плащ, Чёрный Плащ…. А, Толик – Черный Плащ.
Они здорово прессанули нас в колхозе в самом начале учёбы. Весь мой курс отхватил пизды. Весь, кроме меня. Как-то так получилось, что меня они не выцепили, а один на один – очко играло. Били они толпой всегда. Заводилами у них было несколько. Чёрный Плащ не самый жестокий, но тоже отличался. Вот с тех пор я не здороваюсь с их курсом. А тут…разомлел чего-то. Практика в школе. У него, видать, тоже. Вот я и растаял, увидел мало-мальски знакомое лицо в этой школе дебилов, ну и подошёл, ручонку протянул. А тебе – на, тьфу, стой – обтекай.
Я шёл домой и говорил сам — себе: «Боже, сделай так, чтоб я с ним встретился! Чем быстрее – тем лучше».
Дома я сорвал зло на груше. После колхоза я повесил мешок, набитый песком в коридоре. Не было дня за эти четыре года, что бы я не уделил ему полчаса. Мешок был хреновеньким: очень тяжёлым, песок оседал и бетонировался снизу. Если я начинал работать апперкотами, то первые удары могли стоить мне перелома. Но я привык. Кулаки стали каменными. Прямой – хук – прямой, хук – прямой – хук, джеб — джеб – апперкот, двойки, тройки, локти, удары головой. Не забывал колени и хай-кики. Мешок висел высоко и заканчивался выше моего пояса, поэтому лоу-кики по нему бить было нереально. Я вышел из положения: на балконе работал ногами по старым автомобильным покрышкам, сложенным пирамидой. Соседи снизу пытались возражать на постоянный шум. Один раз их здоровенный сын даже ломился ко мне в дверь. И это в 2 часа дня всего-то после пяти ударов! Я открыл ему, потный, голый по пояс, и сказал, чтобы он больше не приходил. Меня послушались. Соседи привыкли. Только тихо шипели мне вслед, видя проходящим мимо их скамейки у подъезда. Я с ними не здоровался.
Мама шумела на меня за сыпавшийся и разносящийся по квартире песок. Я показательно каждый день подметал коридор. Мама привыкла. Вот так я жил эти четыре года.
Дебильная практика закончилась. Я Толика-то и встретил в предпоследний день. С понедельника в институте началась зимняя сессия. Первый зачёт. Я стою в коридоре, жду начала. И …вот оно! Т-о-л-и-к! Чёрный Плащ собственной персоной. Он стоял в чёрной кожанке спиной ко мне и разговаривал с сокурсниками.
Я поднял глаза в небо и сказал: «Спасибо, Господи», подошёл и хлопнул ладошкой по толяновой кожаной куртке. Он повернулся.
- Ты как меня назвал? Дурик, говоришь…Ты или извинишься передо мной, или мы пойдём — поговорим по-другому.
Чёрный Плащ растерялся. Это было видно по выражению его широкой красной рожи. По тому, что он начал было говорить что-то невнятное. Но с каждой секундой приходил в себя. Уверенность возвращалось. Если он начал с тихих слов: «давай позже», «я сейчас не могу», то дальше, чем больше щупал меня взглядом, тем больше оживал и повышал голос. Мужик он был здоровый: лет 25, рост 180, очень плотный, колхозно-крестьянского телосложения, слегка ожиревший, с крупной головой, весом за 90. Я думаю: меня он никогда всерьёз не воспринимал и просто ошалел в начале от такой наглости. По мере оценивания моих 175 см роста и 70 кг веса Чёрный Плащ уже полностью оправился от неожиданности и перешёл к фразам типа: «А ни пошёл бы ты на хуй!» На что я резонно ответил, чтобы он не надрывался особо перед деканатом, ибо, всё — равно, тут рожу ему бить не буду. Он опять было пассанул, но тут подтянулись его однокурсники, такие же гоблины, как он. Толян ожил и сказал: «Пошли». Мы спустились на первый этаж, и я направился в туалет.
- Не-а, не в туалете, пошли наружу, — сказал Чёрный Плащ.
Мы вышли из института и по снегу потопали в обход здания. Там был закуток, окружённый старыми гаражами. Мы – это Толик, двое Толиных друзей и я. Один друг был кудрявым, большего про него сказать не могу, а второго я помнил ещё по колхозу – тот ещё пидор.
Я указал глазами на друзей и сказал Толику:
- Что они тут делают? Если вмешаются, я их там всех положу.
Чёрный Плащ посмотрел растеряно:
- Я не пойму, ты чего, крутой что ли?
Ответа на этот вопрос я не знал и промолчал.
Всё было в недавно выпавшем снеге, неглубоком, сантиметров, так, десять толщиной. Я был в рубашке, джинсах, мягких спортивных ботинках. Чёрный Плащ – в кожанке, без шапки, в брюках от костюма. Те двое были в вязаных шапках и куртках. Вот мы идём и вчетвером печатаем следы. О чём я думаю? Не знаю. Ни о чём. Абсолютно, Н-И О Ч-Ё-М.
Мы пришли. Так получилось, что Толик меня опередил и стоит в метрах в пяти, а те двое – отстали, копошатся за спиной, играют в честность и справедливость. «Чего ты там сказать хотел?» — пытаясь накрутить себя и играть первым номером, начал Чёрный Плащ.
Хотел сказать? Он что – дебил, что ли? Я прыгнул и ударил правой. Да, пять метров я преодолел одним скачком с места. Скажите — так не бывает? Я так же думал, до этого момента, а теперь знаю – БЫВАЕТ.
Правая у меня бронебойная. Кулаком я разбиваю два кирпича. Ставлю друг на дружку между двух других, стоящих ребром, тряпочкой накрываю и кулаком – хрясь! Толик видел, как я на него лечу, но видеть – не значит среагировать. Пытался поднять руки, но кулак мой законтачил, когда они был на пол пути, в положении как у тираннозавра на картинках Зденека Буриана.
Я должен был нокаутировать его этим ударом, но, очевидно, дистанции не хватило. В момент удара он как-то скукожился, и мой правый кулак соскользнул с его левой скулы. Я затараторил: левой — правой. Он ответил. Руки у него были быстрые для человека такой комплекции. Дистанция удлинилась. Я сделал новый заход, начал с джеба, слегка раскачиваясь и делая углы. Мои удары достигали цели, хотя кулаки ничего не чувствовали, входили как нож в масло. Очевидно, из-за работы по жёсткому мешку они напрочь потеряли чувствительность, его лицо было слишком мягким. Попадания я видел по сотрясанию его головы. Дистанция опять удлинилась. Он зацепил меня по челюсти слева. К моему удивлению, для человека такого нехилого телосложения, бил он очень слабо: я даже не дёрнулся и глаза не закрыл. Просто, никак не отреагировал. Единственная мысль, которая была у меня всё это время, — «Расслабь плечи, расслабь плечи».
Сделал новый заход на удобную для меня дистанцию. Я опять зацепил его правой, после которой махнул левым хуком. Боковой хлёстко вошел ему одной костяшкой указательного пальца в середину над глазами, повыше переносицы. Удар был несильным. Я хотел продолжить, но в поле моего зрения неожиданно оказалась только одна пустота зимнего закоулка, словно фокусник взмахнул волшебной палочкой: был Чёрный Плащ – и нет Чёрного плаща! Я опустил глаза: под ногами копошился Толик. Он пытался подняться, уже встал на четвереньки. Я подумал было перейти на удушающий, но, вспомнив про двоих друзей, просто по-футбольному запиночил ему подъёмом в мягком ботинке по корпусу. На пинок Чёрный Плащ никак не отреагировал, даже не дёрнулся: как подымался, так и подымается. Я немного испугался от этого; опёрся правой рукой в его толстый загривок и занёс левую для удара по, повёрнутой зачем-то в сторону, оттого абсолютно открытой, левой Толяновой скуле. Удар должен был быть убийственным по силе, плюс траектория сверху вниз максимально позволяла использовать весь мой 70-ти килограммовый тоннаж.
Если бы он попал в цель, мне кажется, у Чёрного Плаща голова бы закрутилась как пропеллер вокруг позвоночника. Но удар прошёл мимо: меня оттолкнул тот из друзей Толика, кто – пидор. Ну и хорошо! Грех на душу не взял! Я сейчас думаю: хорошо, что я промахнулся с тем ударом, это уже перебор бы был.
Я переключился на этого пидора. Он был высокий, под метр девяносто, худощавый. Особой решимости в его действиях я не заметил. Очевидно, был под впечатлением от моего выступления. Я пошёл на него. Он вытянул левую руку и стал в стойку. Рука у него была длиннющая! Я сбил её ударом предплечья и засадил лоу кик. Этот дятел среагировал и поднял ногу. Мой удар особого ущерба не нанёс. Думаю, он занимался кикбоксингом или таем. Дистанция разорвалась.
Черный Плащ поднялся. Всё лицо его было в крови, в снегу алая лужа прожигала ямку. Я по-быстрому стал грузить длинного, который «пидор», славами:
— Куда ты лезешь, бля? Куда ты лезешь?
Особого энтузиазма на бой я в нём не увидел. Чёрный Плащ было рыпнулся, но тоже остановился и стал ощупывать лицо. Крови с него натекло море. Третий, который кудрявый, как стоял в метрах 10 от меня в начале драки, так там и оставался.
— Хватит с тебя? – спросил я у Толика Чёрного плаща.
- Мы не закончили, мы не закончили, — сказал он, пуская ручей крови из носа в снег.
- Как хочешь. Будут ко мне вопросы, найдёшь меня – поговорим. Будете ко мне толпой лезть – приедут люди, вас всех раком поставят. А ты, — это к длинному пидору, — будешь лезть не в своё дело – голову отшибу, нахрен!
Все трое стояли, смотрели на меня и молчали. Так-то, дурики! Самое главное – грузить уверенно. Какие люди приедут? Откуда? Почему это у меня вырвалось? Я пошёл в институт: зачёт, как ни как. Меня никто не останавливал. Как я себя чувствовал? Могу сказать, что лучше за свои 20 лет жизни я чувствовал себя очень редко. Снег был свежий-свежий, хрустальный. Небо – небесно голубым. Солнце улыбалось, пускало зайчики в глаза, снег улыбался и пускал зайчики в глаза, небо улыбалось и ….
Все мои одногрупники уже сидели в кабинете. Я опоздал. Взял свои вещи, постучал в дверь. И тут…и тут меня начало колбасить. Видать, адреналил стал выделяться с замедлением. Меня била крупно амплитудная дрожь. Только у двери я заметил, что у меня отлетела пуговица с рукава: то ли ударил так резко, что она оторвалась, то ли цепанул, когда промахнулся при добивании. В общем, видок тот ещё!
Зачёт был по Колышкину Степану Ильичу. Он хороший мужик. Память у него фотографическая, знания – энциклопедические. Он посмотрел на меня и ухмыльнулся:
- Здравствуйте – здравствуйте, кто к нам пожаловал! А красный какой! С мороза?
Я молча прошёл и сел. Все в аудитории смотрели на меня как на прокажённого. Неужели я так выгляжу? Я напряг губы и сжал кулаки, чтобы унять дрожь. Кажется, от меня шёл пар.
- У, какой ты злой-злой сегодня! Красный! – не унимался Колышкин.
- Я не настроен щас шутить, — почему-то сказал я и посмотрел ему в глаза.
В глазах у Степана Ильича что-то дрогнуло и сломалось. В мои он больше не смотрел.
- Ну, тогда давай сюда зачётку.
Я протянул зачётную книжку, он черканул туда что-то. Я вышел, открыл документ: стоял зачёт.
Я оделся и вышел на улицу. Адреналин потихоньку отпускал. На выходе с огороженной территории института стоял тот длинный пидор, которому я залепил лоу киком, с самым громадным человеком с их курса — Колыгиным.
- Ты за что Толика избил? – спросил здоровяк.
- Не твоё дело, — ответил я. Меня ещё бил адреналин, но мысль в голове была лишь одна: «Как же я тебе до головы-то достану?» Пришёл к выводу, что работать надо по печени и лоу по ногам. Мы смотрели друг другу в глаза. Давалось это с трудом: моя голова заканчивалась там, где начиналась его шея.
Длинный пидор сказал Колыгину: «Не трогай его, пусть идёт!»
Думаю, ему запали мои слова о людях и позиции раком. Думаю, хорошо, что он так сказал. Когда бьёт адреналиновая дрожь, это всё равно, как будто градусник, свежевынутый из твоей подмышки, показывает 39 градусов. Я — оптимист, но я – реалист — хорошо, что пидор так сказал. Ну, по поводу: «пусть идёт». Шестёрка берёт туз, пешка становится ферзём. Думаете – так не бывает? Я так же считал, до этого момента, а теперь знаю – БЫВАЕТ.

Я ушёл домой и лёг спать. Наутро у меня болела голова: наверное, последствие пары пропущенных ударов, и на костяшке указательного пальца левой руки появился синяк с пятикопеечную монету. Абсолютно никаких эмоций по поводу случившегося не было, что разочаровывало. Я думал, что будет как-то радостнее, а воспринял случившееся, словно со стороны, безучастным наблюдателем.
Мои сокурсники, с большинством из которых за эти четыре года я так же не здоровался, шёпотом рассказывали, что меня собирается избить толпой весь пятый курс. Я ни от кого не прятался. Ни одного наезда до конца моей пятилетней учёбы на меня не было. В институте я больше не дрался.
На следующий день после этого автоматом полученного зачёта я зачем-то пришёл на место драки. Снег, выпавший ночью, засыпал все следы. По ним я хотел определить: сколько метров пролетел в первом прыжке. Постоял немного, подышал щипающим носоглотку морозным воздухом.
Я стоял и глотал обжигающий мою изнанку воздух, и от жадности лёгких, в первый раз работающих на 100 %, мышцы конечностей и лица стали сокращаться от легких уколов адреналина. Губы, предательски трясясь, шептали трусливо: «Я – крутой, я — крутой». Потом я пошел домой: в тот день зачётов у меня не было. Шёл я как пьяный.
Этот день был самым лучшим моим днём за пятилетнюю учёбу в институте. Этот день научил меня больше, чем пятилетняя учёба в институте (бля, его же в университет перерисовали). И эти сссуки не дали мне красный диплом!