goos : ПиГ

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным…
(с) Д. Хармс

- …и вам мой слог витиеватый…витиеватый…витиеватый. Сохатый, мохнатый…нет, чёрте что получается…витиеватый…урод горбатый…навоз мешать лопатой. Да что это со мной такое?
Пушкин взмахнул рукой, и с пера на бумагу упала жирная клякса, похожая на раздавленного осьминога, залив половину написанного стихотворения. Александр Сергеевич, стараясь не выказать раздражения, скомкал лист и швырнул его на пол в уже порядочную кучу таких же бумажных шариков. Посидел неподвижно, уставившись в стол, затем смял перо и отправил его вслед за испорченным шедевром. Схватил было чернильницу, но передумал. Снял со стопки чистый лист, достал новое перо, аккуратно подточил его и, подперев рукой голову, направил взгляд в потолок и замер в раздумьях.
- Муза, ау! – позвал он, поняв, что такая поза ничем не поможет.
И тут загремели засовы, со скрипом открылась тяжелая дверь, и в камеру вошёл Гоголь с довольной улыбкой на губах.
- Что, брат Пушкин, всё крючкотворствуешь? Всё бумагу мараешь? Да на тебя чернил не напасёшься. О, пока меня не было, обед принесли?
Гоголь сел за стол, подвинул к себе миску с супом, помешал ложкой, попробовал.
- Нет, это невыносимо, чем нас здесь потчуют. Ещё и остыло. Помнится, мы с Тургеневым любили захаживать в ресторацию на Тверской, так там подавали суп…
- Ну, как прошло? – перебил его Пушкин.
- Что прошло? Допрос? Замечательно. Хоть какое-то развлечение.
- А мне вот не по душе эти допросы. Они меня сбивают с мыслей, и потом ямбы и хореи разбегаются кто куда, и найти их затруднительно.
- Да брось ты изводить себя? Кому это здесь нужно? Это ты раньше был поэт, а здесь ты говно. Я «Мёртвых душ» таки дописал, и что? Вон валяются в тумбочке, никому не нуные. Оставь это занятие к чёртовой бабушке… Арине Родионовне, — Гоголь противно засмеялся и принялся за суп. Ел он шумно, с аппетитом, громко чавкая и вытирая время от времени рот рукавом.
- Вот не трогай ты бабушку, ладно? – обиделся Пушкин. — Скажи лучше, не слышно там, когда суд? А то эта неопределённость хуже самого страшного наказания. Уже бы или туда или сюда. А то сидим неприкаянные и будущее наше туманное. Ещё и допросы эти.
- Да что тебе допросы не нравятся. Я получаю массу удовольствия. Главное, творчески подходить нужно. Я сегодня, например, начал посуду бить, так меня быстренько отпустили. А намедни одного чуть до инфаркта не довёл. А может, и довёл. Не знаю. Смешно так – сидел-сидел, всё выспрашивал, а потом ворот стал рвать, галстук сдёргивать и на пол заваливаться. Обо мне сразу позабыли.
- А я так не могу. Я серьёзно отношусь. Странно вот, Фета вообще не водят никуда и Некрасова тоже, а нас по несколько раз на день. Может, жалобу написать?
- Ну, напиши, раз стихи не пишутся.
Опять заскрипела дверь, и в камеру зашёл вертухай.
- Пушкин, на выход.
- С вещами?
- С чем хочешь. Давай, пошевеливайся.
Пушкин тяжело вздохнул, встал, одёрнул сюртук, повязал на шею шарф, надел цилиндр, взъерошил бакенбарды.
- Ну, как надоело, — проворчал он.
- Хочешь, я вместо тебя схожу?
- Это как?
- Да вот так. Им какая разница? Откуда они узнают – Пушкин, Гоголь…
Гоголь отклеил усы, положил аккуратно в ящик тумбочки, оттуда достал бакенбарды, приклеил наспех. Снял с Пушкина цилиндр, из под нар достал трость.
- Ну, как? Похож?
- Давай, Пушкин, ждут уже… — поторопил вертухай.
- Вылитый я, только волосы у меня кудрявые.
- Нормально. Я готов.
- Лицом к стене, руки за спину, — охранник надел на Гоголя наручники, и они пошли по узкому длинному коридору.
Они остановились возле двери, оббитой красным дерматином, ромбами перетянутым проволокой, с табличкой «124» и ручкой в форме львиной головы.
- Лицом к стене.
Охранник снял наручники, открыл дверь и втолкнул туда Гоголя.
Комната была большая и захламлённая. Старая мебель, потёртое пианино, везде стояли статуэтки, вазочки, книжный шкаф задыхался от пыли. Окна закрыты тяжёлыми шторами, из освещения только десяток зажжённых свечей, расставленных там и сям. Посреди стоял круглый стол, за которым сидело шесть человек, взявшись за руки.
- Дух Пушкина, мы вызывает тебя. Дух Пушкина, приди к нам, ответь на наши вопросы, — бубнела толстая женщина с шалью на плечах, напряжённо сверля взглядом доску для вызывания духов.
Гоголь злобно улыбнулся, задул одну свечу. Затем подошёл к серванту, взял чашку и швырнул её в стену.
Нет, определённо, это развлечение получше, чем пытаться остаться тем, кем ты был при жизни.