Михал Мосальский : Бесноватый.

Непримиримый холод – враг всего живого, с легкостью добрался и до костей моих.


Пожалуй, это был самый трудный день в моей жизни. Загнанный кровожадными цыганами с одной стороны и полицейскими ищейками — с другой, я сидел под оливковым деревом, прощаясь с глупой жизнью. В этот момент себя явил – ОН.
Черная широкополая шляпа, насаженная на маленькую сухую голову, скрывала лицо незнакомца, подошедшего ко мне из-за спины. Высокий, сухой как жердь. ОН открыл мне свое имя. Старое, сложное и крайне опасное для живых имя. ОН сказал, что избавит меня от всех проблем. Всего двумя театральными актами.
Из темноты забытья вылетел крылатый бес. Отрыгивая из пасти перемолотые кости, бес схватился короткими, когтистыми лапами за мои веки, оттягивая их наверх.
Черный бархатный занавес открывается.

Просыпаюсь в бассейне, заполненным до половины грязной, ледяной водой. Огромное помещение бассейна давит мне на плечи черной пустотой. С несвойственной мне ранее ясностью мысли, в три движения выбираюсь на мраморный бортик. Из неосвещенной душевой комнаты, слышу, как пищат обозлённые голодом крысы.
Босыми, посиневшими от холода ногами, обхожу заледенелую плесень, скопившуюся практически повсюду, на вечно холодном полу. Поворот при выходе из бассейна резко забирает налево, выводя в соседнее крыло здания.
Перед глазами мелькают кадры нарисованного коридора, с множеством одинаковых дверей, тянущийся в бесконечность. Где-то вдалеке, не понимаю, где именно, слышны громкие хлопки похожие на взрывы авиабомб. Облезлая, выцветшая краска со стен сыпется оземь от каждого моего шага. Я чувствую себя колоссом, столпом божественного света, имеющего право убивать и возвращать жизнь.
Коридорный узорчатый линолеум, расползается из-под ног лабиринтом маленьких ядовитых змеек. В пространстве коридора, открывается одна из дверей, откуда выходят двое мужчин с ясными глазами, одетыми в железные рубахи с высоким воротом. Глаза мужчин по яркости, сродни маякам.
Смотрят на меня. Съедают глазами мою душу. Нагло читают мои мысли. Прогнозируют моё поведение. Изо всех сил стараюсь затушить мысли, перенаправить их куда угодно, только не оставлять при себе, как улики.
Бесполезно. Читают меня.

Маленькая черная змея — часть напольного лабиринта, испещренная потёртостями, обвила мою ступню, а уже через секунду обернулась кольцом вокруг моей головы.
Черная тошнотворная волна, ввинченная мне в голову змеей, ломает сознание, заставив провалиться в безмерную, холодную бездну.
Теперь я — сосуд из плоти и крови, заполненный до краев короткими радиоволнами. Я, словно немой радиоприемник, работающий только на прием сигнала.
Ф-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
Двое людей в железных рубахах медленно погасили огонь в глазах, полностью утратив интерес к моей персоне. Уходят в ту же дверь, из которой вышли пару минут назад.
Змейка, петляя по телу, словно пастуший кнут, обжигает кожу, оставляя за собой запах горелой плоти.
— Повинуйся воле хозяина твоего. – змея изменила оттенок на зеленый, окунулась в напольный линолеум и выпрямилась стрелой, указывая на одну из дверей.
В воздухе плотной стеной поднимается пыль, сотрясаемая со стен и потолка моей поступью. Я — сын Божий, ниспосланный в этот грешный мир, чтобы избавить землю от язвы.
— Убей его, убей. Он смеется над тобой, Клеомен, так же, как и смеется над твоим хозяином. Его имя – Легион. – змея, повернувшаяся ко мне, высунула раздвоенный язык.
Необузданная ярость скидывает повязку с моих глаз, оставляя лишь красный фон.
Змея изогнулась кольцом и резко бросилась на дверь, силясь проникнуть внутрь.
— Не могу войти. Сквееерна. Убей. – шипит змея, исчезая навсегда, растворяясь в коридорном линолеуме.
Из глаз моих летят молнии, грозя развалить все стены вплоть до основания. Серая металлическая дверь с крупным пятном желтой краски посередине. Он здесь. Его имя- Легион. Да очистится сия земля от демона.
С трудом открываю дверь настолько, чтобы свободно пройти внутрь. По ощущениям дверь, словно вытесана из цельного камня.
Первое, что бросается в глаза – пробоина огромного размера, соединяющая в себе часть стены и крыши, открывающая доступ наружу. Пустой проём заполнила собой снежная ночь с яркой бляхой-луной.
К противоположной от пробоины стене, прикручен дощатый лист железа, покрытый матрацем, с тонкой, почти прозрачной подушкой. От койки неумолимо веет резким запахом прогнившего сена и клопами. В дальнем углу комнаты зловонная дыра, вырубленная в полу, по краям которой видны следы въевшейся в камень мочи.
Рядом с койкой, на полу сидит мужчина с сильно заросшими, взлохмаченными волосами, в синей робе, затёртой до дыр на локтях и коленях. По фигуре узника можно было принять за ребёнка, с ростом в полтора метра.
— Узри, демон, смерть свою. Я здесь. – говорю очень глухим голосом, совсем не похожим на мой обычный.
Подхожу к узнику вплотную.
На секунду поток лунного света иссяк, закрываемый высоко в небе двумя гигантскими крыльями, соединенными в узком, как у червя теле.
— Это ты его позвал? Фу! Рядом с тобой, отродье ада, дышать нечем. Почему не смотришь на меня? – одной рукой хватаю его за твёрдые, почти несгибаемые волосы и задираю голову демона назад.
Несоразмерные с лицом маленькие прорези глаз, (наверное, на мир больно смотреть) и длинный бородавочный нос. Рот и подбородок попали в плен к густой лицевой растительности. Кожа демона, под которой не осталось ни грамма мяса, истощала легкий неоновый свет.
В пробоине стены закрутился снежный вихрь, раскидывая маленькие кусочки льда по всей комнате.
— Это снова ты? – устало прошептал демон и закатил глаза в изнеможении.
Я отпускаю его голову, медленно убирая руку за спину.
— Мы встречались с тобой раньше? – немного поиграю, прочувствую сладостную минуту.
Синяя пижама, словно по воздуху перемещается на койку. Даже кости почти прозрачные. Сухой, продолжительный кашель, исходивший от демона, был больше похож на агонию.
— Не лги мне. Ты встречаешься нашему роду в седьмой раз. И в последний. – демон закашлял с такой силой, что я на секунду испугался, что не успею убить его сам.
— Я вижу тебя впервые. С чего бы мне с тобой встречаться? – я не спеша, достаю из-за пояса короткий посох, замотанный в бежевое махровое полотенце.
— Мой давний предок совершил очень большую глупость. Твой хозяин в курсе дела. Предка прокляли твоим именем. Его и семерых потомков по мужской линии. Я – последний. – демон отвернулся от меня лицом к стене, подложив под щеку кулак.
— Ты лжец. Ты насмехаешься надо мной? – я заношу над головой полуметровый изогнутый посох. — Сдохни, нечисть.
Несколько раз опускаю орудие своей войны на голову узника. Еще раз и еще и еще. Потом упал черный занавес и свет потух.


— Боже милосердный. – пролепетал молодой грек в униформе санитара и трижды перекрестился, стоя на пороге комнаты. — Гордей, быстро сюда.
— Бомбят же! – с трудом выговаривал, подбежавший мужчина также в форме санитара. Гордей – мясистый грек с бессменной гримасой глупости на блядском, изнеженном лице. Кажется, такими были актеры театра в древности, кому легко давались женские образы. — Бежать надо, Панфил. Хоть и к моему дядьке Афанасию. Партизанами пойдем. Здесь только смерть.
— Загляни, Гордей, в комнату Капитана. – Панфил отступил на шаг назад от двери, прикусив от досады кулак.
— Боже, спаси и помоги. – Гордей попятился из комнаты, крестясь дрожащей рукой. – Он же превратил голову Капитана в кашу!
В центре комнаты, рядом с бездыханным телом в синей пижаме, сидел маленький черный человечек, держа в правой руке красный гвоздодёр.
— Мы же его еще в самом начале бомбёжки видели, Гордей. Он бродил по коридору в прострации. – Панфил от досады заломил руки за головой.
— Поверь, Панфил, мне тоже искренне жаль Капитана. Он был человеком с большой буквы не только в Греции. А эта дикая мразь добила стареющего великана гвоздодером. – Гордей прислонился спиной к стене.
Где-то рядом с больницей разорвался снаряд, заставив пошатнуться стены и потолок.
— Я читал его дело в сестринской. – сказал Панфил, показывая пальцем на убийцу. – Он шарлатан, гастролировавший по Греции с сеансами темной магии. Как-то ограбил дом старого цыгана, за что угодил в немилость всему потустороннему. Его нашли неделю назад, причем, недалеко отсюда. Словно сам шел сюда. – Панфил прервался и трижды перекрестился. – Главный врач сказал, что он — бесноватый. Не принадлежит себе.
Гордей отошел от стены и по-братски обнял Панфила за плечи.
— Уйдем к моему дядьке. Немцы до утра здесь камня на камне не оставят. Больных не спасти, это не в наших силах. Да поможет им пресвятая дева Мария.
— Да, Гордей, ты прав, но я хочу здесь, кое-что закончить. – Панфил сжал кулаки. – Давай-ка, Гордей, его в душевую оттащим и простим ему все грехи.

Снова крылатый бес заставил меня подняться для второго акта.

Когда из головы демона вытекла вся его сущность, в комнату вошли двое мужчин в железных рубахах. Их глаза, направленные на меня, больше не источали чистого, яркого сияния. Это две пары красных огней. Аидовы псы. Хватают меня под руки и выносят в коридор.
Я чувствую, как лечу над узорчатым полом, где каждая змейка норовит укусить меня за ногу. Вбрасывают мое тело в комнату, выложенную белым кафелем.
Люди в железных рубахах – это одно целое, разбитое природой на две самостоятельные части. У каждого из них в руках по длинному шлангу с железным наболдажником. Раскручивают над головой и прицельно бьют по телу, переламывая мои кости.
— Вот и все. Кончаюсь я. Да пребудет с вами хозяин. Занавес опускается.