Шева : Ужопужатые

Первый раз сердце у Савушкина заболело в одиннадцатом часу.
Заболело тупой, ноющей болью в левой части груди. Нельзя сказать, что Савушкин испугался. Нет, сначала он удивился.
Потому что третий день как не пил, на работе все было спокойно, поэтому, казалось бы, откуда?
Должно пройти. Херня какая-то случайная.
Но боль не проходила. Было как-то…Не то чтобы хуйово…Но хуевато.
Стараясь не обращать внимания на боль, Савушкин тупо продолжал растачивать до нужного размера кучу наваленных для него заготовок.
После обеда вроде стало легче.
Но вдруг их собрал Федотыч, мастер, и нахмурив брови, объявил разнарядку — от каждого участка по одному человеку надо идти на похороны. В соседнем цеху умерла крановщица. Любаша. Давно работала, хорошая тетка была, в их цеху все ее хорошо знали.
Савушкин отказался наотрез.
Самому хуйово.
- Когда я отброшу, мне будет глубоко фиолетово, кто ко мне прийдет! — с каким-то даже вызовом заявил он Федотычу.
- Коллективу себя противопоставляешь, — неодобрительно заметил тот.
- Ну и хуйсним, — буркнул Савушкин.
Так и осталось непонятным, кого он имел в виду. Процесс или коллектив?
- Смотри, Савушкин! Пожалеешь еще! — с дальним прицелом бросил Федотыч ему вдогонку.
- Да ладно, нечего меня стращать! – не задержался с ответом Савушкин. И добавил, — Мы ужо пужатые!
Фразе этой — «Мы ужо пужатые», он научился у своей жены Лидии. Ну, как жены — гражданским браком они жили. Но уже почти десять лет.
Сама она была белоруска, из Полесья. И говор, и прибаутки ее у незнающего человека обычно всегда вызывали удивление.
А фраза эта нравилась Савушкину потому, что на нее он всегда незлобиво, по-семейному так, отвечал, — Это уж точно! У жопу жатые.
К концу смены Савушкин уже почти и забыл, что с утра сердце побаливало. И в голове у него возник план. Причем нельзя сказать, что он специально его придумывал.
Так, само собой вызрело — а может, потому ему хуйово было, что как раз не пил три дня? Может, не надо так резко?
Рядом с домом зашел в стекляшку и принял. Думал попервах сто, но пришлось повторить. Два раза. Поссать решил уже дома.
На улицу мело, да и мороз прихватывал будь-здоров. Перед подъездом пришлось таки снять перчатки, и притоптывая от нетерпения озяблыми ногами полезть в карман за магнитным ключом от двери, — консьержка их опять, видно, загуляла.
- Сука такая! — ругнулся Савушкин, закрывая дверь в подъезд и стуча сапогами по плитке пола перед лифтом, чтобы отряхнуть снег.


В квартире было тепло и хорошо. Уже в прихожей пахло чем-то вкусным. Савушкин понял, что ужин уже ждет.
Разделся, разбулся. Сунул ноги в тапки. И тут же с раздражением крякнул — Опять!
Их кота звали Басик. Ну как их — Лидия притащила как-то. Занималась и забавлялась с ним как маленькая. Детей-то у них не было. И называла кота любовно — Баська.
Савушкин тут же переиначил кота в Бацьку.
На что Лида страшенно обижалась.
А кот, собака такая! будто чувствовал это, и Савушкина тоже невзлюбил.
И пошла у них, как говорится, столетняя война. В которой с обеих сторон применялись все средства, а хули — на войне, как на войне! кроме взятия в плен и убийства противника. Раны и потери были с обеих сторон.
В тапки Савушкину Бацька ссал регулярно. За что потом этими же тапками был бит нещадно.
- Лид! Ну что за йобтвуюмать? — уже из прихожей начал возмущаться Савушкин.
- А что такое? — невозмутимо спросила вышедшая в коридор жена. Работала она в пельменной поварихой, и сама с возрастом стала похожа на толстый пельмень, а то и вареник.
- На вот, нюхай! — сунул ей под нос обоссанный тапок Савушкин.
- Вань, а чего мне его нюхать? И так все понятно. Бедной животное как чувствовало, что ты пьяный прийдешь! И заранее пометило тебя! — спокойно ответила Лидия.
Продолжила — А ты опять нажрался! Глаза мои б тебя не видели! Сколько раз тебе говорила — нельзя тебе! Сам же говорил, что сердце хватает. А у меня вон — проблемы!
- Какие там у тебя, нахуй, проблемы? – начал закипать Савушкин.
- Баська вон не жрет!
Из-за выговора у нее получалось скорее не «не жрет», а «не жрот».
- Не жрот! — повторил, заводясь еще больше, Савушкин, — Зато ссыт хорошо!
- Так, а что же, он ссать не должен? – возразила жена, — Ты ссышь, и он должен!
- Но нахуя в мои тапки?! – вызверился Савушкин.
- Да они и так воняют! – попыталась вступить в диспут Лидия.
Это была роковая ошибка, последняя капля и что там еще бывает. Когда пьяного на ровном месте обижают.
С криком — Сука! В моей квартире…! Савушкин забежал на кухню, схватил мирно дремавшего под батареей Баську, рывком открыл окно застекленного балкона, и с таким замахом, будто бросает гранату, швырнул кота за окно.
В соответствии с канонами жанра, по дороге в вечность Бацька даже не мявкнул.
Лидия сначала метнулась к окну. Видно, чтобы проследить траекторию полета Бацьки. С целью вычисления места посадки и ориентации на местности по поиску и спасению любимого существа.
Попавшего, из-за Савушкина, во внештатную ситуацию. Десятый этаж, как-никак.
Затем, так же быстро, накинув на халат только старую куртку, как была, в теплых носках и домашних тапочках, хлопнув входной дверью, побежала к лифту.


Как говорится, война-войной, а обед — по расписанию.
Савушкин переоделся в домашнее, тщательно, а он всегда так делал после трудового дня, вымыл руки, прошел на кухню.
Нервы-то — не железные, поэтому достал всегда стоящую в холодильнике — такой порядок он завел! бутылку водки. Ясное дело, открыл. Много не пил — половину, может, выпил.
Нормально поужинал, чего там.
Было насторожился — а чего это Лидии так долго нет? Не может быть, чтобы Баська далеко по снегу убежал! Коты — они умные! Особенно, когда мороз жопу щиплет. Потом решил, что дуется на него, наверное, и к соседке с котом пошла. Та была одиночка, любила, когда к ней в гости заходили.
Ну и хуйсними! Прийдет, куда она денется.
Покурил, повтыкал в телевизор, с удовольствием послушал тезку в «Интернах». Во мужик, вот его бы в президенты!
Любые проблемы решил бы! И усмехнулся – и даже если кот не жрот!
Вспомнив почему-то Бацьку, Савушкин замурлыкал мелодию.
Новогоднюю, веселую такую. Про снежинки что-то.
Вот она была и нету…
Взглянул на часы — Ого! Пора уже и спать ложится!
Встал из-за кухонного стола, вышел на балкон, взглянул на градусник за окном.
- Ох, ты ж епты! Минус двадцать восемь!
Когда шел в спальню, зачем-то, хрен его знает, зачем, включил свет в прихожей. Глянул — на нижнем ящике вешалки валяется его магнитный ключ от двери в подъезд.
- Непорядок! — сам себе сказал Савушкин. Подошел, взял ключ и сунул в карман своей куртки. Рука в кармане на что-то наткнулась. Савушкин вынул это что-то.
Это был второй ключ.
Его ключ.
- Бля…- прошептал Савушкин.
Ему стало херово. Он вдруг очень отчетливо почувствовал, как стучит в груди опять напомнившее о себе сердце. Будто пытаясь вырваться. Из-за внезапно охватившей его слабости он сполз по стенке на пол.
И вдруг понял.
Той, прежней жизни, уже не будет.
Никогда.