Мы с Павликом : Политическая устойчивость

Назойливый дверной звонок разбудил меня очень некстати. Вначале этот звонок я принял за театральный, из сновидений, ночью мне непрерывно снилась любовь и отношения с овдовевшей актрисой. Но звонили все-таки в дверь. Кутаясь в жабо, я нехотя пошаркал на звук.
На пороге стоял запыхавшийся Павлик. Он был одет в старенькую, но теплую пехору, из-под которой выглядывал отцовский жупан. На руках надеты самодельные варежки, которыми он постоянно поправлял огромную меховую шапку.
- Ты что, спишь еще? Одевайся быстрей, растяпа, я давно готов — Павлик уперся руками в бока и выставил ногу вперед. На ногах друга сидели белоснежные угги с нарисованным Микки Маусом.
- Конечно, сплю! Заслужил я спать! Всю неделю служил — для убедительности я перекрестился.
- Сегодня же суббота! Митинги! – Павлик затряс указательным пальцем у меня перед носом – Ты что, политический импотент?
И Павлик, оживленно жестикулируя, поведал последние новости. Оказывается, Россия взбунтовалась. Банкир бастует за налоги и ВТО, фельдшер бастует против выборов и перевыборов, учителя люто переживают за утраченную демократию, рыбаку и агроному тоже не плевать, их притесняют тот, что с ВТО, и все остальные. Интернет пестрит шаржами, ориентированными против жуликов и воров, чередуясь прелестницей из Иванова и дрочащим Рыжковым. Взломанные почты рассказывают о том, что Навальный самый главный шпион, а Потупчик честная и порядочная женщина. Нацепив на нос очки Вассермана, норвежский тролль Другой размещает очередной призыв к мобилизации. А сам Анатоле, тем временем поочередно вырывает волоски из своей куцей бороденки и с помощью заклинаний на чистейшем русском языке пытается засуспензить аккаунт Навального. Но Навальному насрать, он яростно хуесосит Office Excel, в надежде высчитать, сколько все-таки напиздили чиновники Саратовской области в ноябре прошлого года. Иначе крышка – на РосПиле катастрофически не хватает контента. Божена тоже хочет побыть на передовой, но вот беда — именно сегодня отключили за неуплату интернет. Немцов вызвался помочь, однако, после инцидента у посольства США, прижимистый Макфол в целях конспирации деньги кладет только на телефон.
- Я нихуя не понял – сказал я, нихуя не поняв.
- Одевайся! Первым делом на Поклонную двинем. Туда на транспорте свозят, сэкономим на проезде. Кипяточку дашь? – Паша выудил из штанины резиновую грелку.
— Что это?
- Средство от простатита. Минус двадцать пять в тени, а мать, пока внуков не увидит, помирать отказывается.
Поклонная встретила нас праздничным стрекотанием. Повсюду сновали различные деятели, по периметру маршировали скауты, пенсионеры ебашили лук с почтальоншами, румяная девица хвасталась подругам о переменах в ее жизни, водители автобусов бурчали и факелами прогревали замерзшие мосты. Мы пристроились недалеко от сцены.
Неожиданно рядом высрался очкастый старичок и сдернул с Павлика шапку.
- Не ссы юнец, отдам! Дай выступить перед электоратом – гнусяво гаркнул он и, напялив шапку, полез на сцену.
- Пидоры! – заверещал со сцены старикан – Пидоры, собрались на Болотной!
Плохо ориентирующаяся в Москве толпа недоуменно молчала. Старичок задергал рукой, указывая куда-то в сторону. Толпа осознала на кого намекает гражданин и одобрительно загудела. Удовлетворившись, старичок затряс брылями и стал исходить на говно.
- Пиздец шапке, такой не отдаст. Исполин! – я обнял приунывшего Павлика.
В подтверждение моих слов, очкарик плюнул в толпу, но не доплюнул и ушел за кулисы.
Тут же объявили Леонтьева и мы с Павликом ритмично забились в танце, напевая «Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут…» Однако на сцену выскочил какой-то мудак в одежде таксиста, лицом напоминающий нестриженную подмышку, и, стараясь не дотрагиваться до микрофона, захрипел про пидарасов, сепаратистов и хохлов.
-В хорошей стране живем – Павлик растирал уши – в демократической. Демократии пиздец кругом насрато. Я демократ, ты демократ, она демократ…
С этими словами Павлик наотмашь хлопнул по заднице впереди стоящую фигуру, закутанную в женскую шубу.
- Э, слющяй, кто тут? – фигура повернулась к нам лицом, обнажая восточные усы.
- Обознались, товарищ – я поспешил уладить межнациональную рознь.
- Арманин тебе таварищь, чюрка ёбаная! — таджик отвернулся и поднял транспарант повыше.
Павлик бегло глянул по сторонам и насадил кастет.
***
- Эх, если бы не разнарядка, не трогать сегодня вас, упырей, ночевали бы в петушатне – толстый майор изучил наши паспорта. Особенно старательно Павлика, даже в фотоснимок ножичком потыкал. Но все-таки отпустил. Для этого пришлось отстоять в очереди к пареньку, весьма сомнительного вида, который щедро выдавал по пятьсот рублей. Благодаря окоченевшим ушам, Павлик выторговал целую тысячу.
– А теперь, пиздуйте отсюда, — пересчитав деньги, напоследок бросил майор и полез в теплый автобус.
***
Нужную станцию мы проспали, поэтому пришлось возвращаться пешком. Зайдя на Болотную со стороны сцены мы первым делом столкнулись с небритым мужичком, одиноко сидящим в стороне и бренчащем на старенькой гитаре.
- Возьми шапку, товарищ – мужичек стянул вязанный гандончик и протянул Павлику.
Павлик бережно взял его. Шапка была очень теплая и дымилась на морозе, от нее пахло махоркой и свободой
- Спасибо, товарищ! — повеселел Павлик и по-приятельски хлопнул музыканта по плечу. Тот охнул и осел в сугроб.
На всякий случай мы смешались с толпой, которая довольно существенно отличалась от предыдущей. Здесь многие заправляли брюки в носки, у каждого был собственный транспарант с непонятными лозунгами. А если лозунги вдруг совпадали, то их хозяева начинали обзывать друг друга «Повторюха-муха» и неумело драться, визжа и царапаясь. Полиция лениво наблюдала за происходящим, но старалась не вмешиваться. Павел толкнул меня в бок и указал на целующуюся парочку. Судя по тому, что это были два мужика, я понял – на этом утреннике возможно все. Павлик снова потянулся за кастетом, но я придержал друга.
Неожиданно, откуда-то сверху, закричали – Один за всех!
А толпа ощетинилась – И все за одного!
- А что, парни, парни кокарни – ловко рифмуя слова, к нам подошел красномордый усач, в богатом овчинном тулупе. Распахнув который он извлек наружу литровый флакон.
- А может хересу? До опупересу? – не унимаясь, рифмовал кучерявый толстячок
- Валяй, — удивляясь стихотворному таланту пузача, я потер ладони
Толстяк зажал между ног плакат с нарисованным грызуном, разболтав содержимое, приложился к горлышку. Мы с восхищением смотрели на нашего нового знакомого.
- Грамотно воронку сделал, смотри, как течет — Павлик завистливо смотрел на булькающую красную жижу.
- Ага, даже не кривится – я почесал шею
- Э, слышь, с усатик, ты нам-то оставь! – Павлик заметно занервничал
- В самом деле, падла, ты че творишь! – опомнился я, когда содержимое практически исчезло
Эээхх! – допив остатки, крякнул толстяк, и разбил тару о мостовую. Вытер рукавицей тараканьи усы, взметнул над головой ватман с крысой и пьяно завопил – ХУТИН ПУЙ!
Толпа бесновато поддержала клич. Дремавшие в сторонке полицейские вздрогнули. Один из них посмотрел на часы, отрешенно зевнул и полосатой палочкой показал выступающим- мол, закругляйтесь. Однако оратор не обратил особого внимания и, сбиваясь, продолжил спич про телевидение, свободу слова и гласность. Зрители поддержали его призыв и заметали в воздух головные уборы, метнул свою и Павлик. Но поймал уже другую, оранжевую женскую шляпку. Друг спрятал ее в карман, и мы продолжили слушать выступление.
Неожиданно на сцену вышел тот самый мужик с гитарой. Мужичек докурил, щелчком выбил окурок в сторону полицейских и забренчал знакомые мотивы. Толпа загорланила про родину, чертей и порванные рты. Все обнимались и целовали друг дружку, прижимаясь красными морозными щеками. Лишь один так и остался не целованным – большинство доставало ему лишь до подмышек, пару раз пробовали, вставали на цыпочки, подпрыгивали, но вскоре забыли и о нем. На площади царила любовь.
И неизвестно, сколько она могла царить, но Павлик, отошедший по нужде за сцену, оросил оголенные провода на трансформаторном блоке. Тот недолго думая с грохотом пизданулся и обесточил район. Со страху зрители выпустили из рук воздушные шарики, а музыкант, не ожидавший такого западла от звукорежиссеров, и поэтому не выучивший слова, бессвязно затралялякал и заулюлюкал. Организаторы сердечно заверяли, что придут еще раз. Главный полицейский свистом привлек их внимание и скрестив руки беззвучно объявил: Все, заебали, рассасывайтесь! Толпа расходилась.
Мы ехали в забитом вагоне метро, и каждый думал о своем. Я про не выключенный утюг. Павлик про утерянную шапку. Усач, укрывшись плакатом, спал. А уголке стоял музыкант и добрыми глазами смотрел на окружающих. Он снял очки, протер их, и снова стал рассматривать пассажиров. Когда наши взгляды пересеклись, он мне подмигнул. По-доброму так. По-человечески. И от этого на душе стало тепло и уютно. Я снял свою шапку, растолкал усача и попросил передать ее музыканту. Но этот гандон неправильно понял мой жест, раскрыл шапку и молниеносно заблевал ее доверху. Музыкант улыбнулся. Я тоже заулыбался и толкнул задремавшего Павлика. Павлик испуганно дернулся и от неожиданности пукнул.
Еле слышно так — ПЖиВ…