norpo : про карму

Был прекрасный солнечный день. Оля вышла из дома и отправилась, как всегда, в лес на утреннюю пробежку. В плеере легкая попса. В голове сияющим клубком вьются мысли о будущем. О прекрасном будущем для нее, для ее мамы. Институт закончен с отличием, работа с достойной оплатой найдена без проблем. Витя ее любит. Жизнь прекрасна!
— Через несколько дней приеду к маме и все все ей расскажу, — думала вслух Оля по своей детской привычке – Мама, а ты знаешь, что мы в отдельной квартире живем, что у меня зарплата сто тысяч рублей! А Витин папа сказал, что в следующем году он подарит нам дом в Подмосковье и ты сможешь там жить! С нами рядышком!
Мама улыбнется конечно, сядет у окна и изобразит шок и радость одновременно. И не надо будет доить этих полудохлых коров и с утра до ночи ковырять огород.
— Мама! Мама! Скажу я ей. Мы с Витькой женимся!
И мама заплачет, а я подсяду к ней и буду шептать ей в ухо:
— не плачь мама, не плачь, ну что ты, не надо, все же хорошо.
— Девушка, а где здесь лодочная станция?
— Прямо идите по дорожке и там увидите.
— Спасибо
***
Нина Егоровна ехала в Москву на автобусе. Слезы не высыхали у нее на лице. Она сильно сдала за эти страшные дни и даже поседела. Соседка Арина отпаивала её корвалолом и ухаживала за ней, она же купила билет на этот автобус и проводила ее до остановки. А после долго махала вслед и крестилась.
***
Вите позвонили к вечеру, когда поиски уже зашли в тупик.
— Алло, кто это?
— Вы меня не знаете. Вы Виктор?
— Да.
— Она в старом дзоте закопана.
— Кто вы такой? Кто?
— Я тот, кто знает, — в трубке раздались гудки.
Витя немедленно добежал до кухни, где сидел отец и его друг полковник МВД Самойлов.
— Петр Сергеевич, мне только что звонили и сказали, что ее закопали в старом дзоте.
— Кто звонил?
— Номер не определился.
— Мы определим, — устало бросил Самойлов и медленно встал, — скажу хлопцам, что бы проверили всё.
***
Нина Егоровна вышла на автобусной станции и села на остановке. Сердце бешено колотилось. Слезы душили ее. Ребеночек мой, ангелочек, как же так, господи, как же так…
На ее плечо опустилась рука. Она подняла глаза и увидела Сашу, племянника своего, который уже давно осел в Москве.
— Пойдемте тетя, — сказал он тихо, — я отвезу вас домой.
— Поедем в больницу Сашенька, — умоляюще сказала Нина Егоровна и снова заплакала, — не могу я больше так, не могу…
Саша кивнул и, придерживая ее за руку, повел к машине.
***
Виктор подошел к машине «скорой помощи» и только сейчас понял, как же сильно его знобит, руки трясутся, а время от времени слезы льются из него просто ручьями и их невозможно остановить. Это была она, ему быстро показали ее голову, всю в крови, с ужасными синяками, но все же это была она. Он узнал бы ее, несмотря не на что. Те же странного оттенка русые волосы, те же глаза… Он опять заплакал, вспоминая ее. Он опять не мог сдержаться, а ведь он сильный, он думал так. Он хотел так думать и всегда сохранял ясность мысли, не терял голову. Витя спасал людей на работе, вытаскивал их с того света, видел и боль и страдания и никогда не терял голову, никогда не плакал, был хладнокровен, не бесчувственен, но абсолютно спокоен, всегда все держал под контролем. А теперь он рыдает так, как никогда в жизни не рыдал, в три ручья, подергивая плечами, размазывая кулаком слезы по лицу. Он ее больше никогда не увидит, свое солнышко, свою девочку, свою подругу, маму их будущих детей, он плакал и плакал, а потом его вырвало и тут к нему подошел врач.
***
В морге Нине Егоровне стало очень плохо и вызвали «неотложку» Виктор никогда раньше не слышал столь пронзительных воплей и стонов. Когда выносили гроб, что бы положить его в «пазик», он опять заплакал, но в этот раз ненадолго.
До кладбища ехали молча. Отец за рулем. Мама рядом, держит его за руку. За окном проносится залитая солнцем Москва. И где-то в этой Москве ходит он, тот, кто лишил его радости, жизни, тот, кто выпил из него счастье. И Виктор понял, что он найдет его. Найдет и разрежет на тысячи кусков и будет смотреть, как жизнь медленно уходит изуродованного тела. Виктор впервые за много дней улыбнулся и крепче сжал мамину руку.
***
Оле не понравился этот странный парень, что спросил у нее про лодочную станцию. Взгляд у него был страшный, глаза бесцветные. Оле не нравилось, когда у людей бесцветные глаза. Но она отбросила все дурацкие мысли и сосредоточилась на обдумывании своей будущей радостной жизни.
Она бегала уже два часа и неожиданно поняла, что перестаралась. До дома она уже просто шла, улыбаясь и смеясь. Счастье настолько переполняло ее, что она готова была его выплеснуть и залить им всю округу! В подъезде было темно, не успели еще все отладить в новом доме. В их квартире, где все окна выходят в лес и где из мебели есть только кровать, шкаф и кухонный гарнитур.
Оля нащупала ключи и потянулась к замку, но дверь была не заперта!
— Витя! – закричала она радостно – ты дома?!
Но в квартире стояла мертвая тишина.
Странно, что дверь не заперта, подумала Оля и открыла дверь в спальню. От увиденного ее немедленно вырвало. Она упала на колени и ее рвало и рвало. Вся их спальня была в крови. Руки, ноги, куски плоти, кишки – все было разбросано в хаотичном порядке. А на кровати, лицом к ней, лежала Витина голова. Лицо его было жутко перекошено, зубы все выбиты, а выражение было такое, будто бы он до сих пор кричит!
Олю так трясло, что она не могла долго набрать номер на телефоне, а потом сбивчиво, очень невнятно и заикаясь, она объяснила полицейским, что же произошло.
Оля села на кухне и стала ждать полицию. Ее мир рушился на глазах. То, что еще недавно казалось осуществимым – разрушилось в момент. И тут она неожиданно увидела над холодильником небольшую фотографию в рамке. Странно, они с Витей никогда не вешали никаких фотографий. На снимке был запечатлен лес и какое-то сооружение из бетона, торчащее прямо из земли. Оле фотография не понравилась и она выкинула ее в помойку. А потом села у окошка и заплакала, что же я теперь маме скажу?
— Мама, мне страшно, мама…