Чхеидзе Заза : Пенициллиновый бум

Веселитесь, пациенты, доктор с вами лег в постель!
Ф. Кафка (Сельский врач)

В тысяча девятьсот десятом году решением XI съезда научного общества Н.И. Пирогова «О вопросах медицинского образования в западных регионах России и проблемах земской медицины», группа опытных врачей отправилась в Грузию для научных изысканий. Дальний переход через Армению, без конной тяги, сильно переутомил доктора Ицхака Кацовера. Оттого он намеренно проглотил кусок мыла с несколькими горстями изюма, запив все касторовым маслом. По причине тяжелого обезвоживания его организма и явного упадка сил, компания вынужденно оставила его вместе со старшим братом Йоной вблизи селения Абастумани. А остаток группы в поисках какой-то лечебной глины, продолжил следование к месту, где река Чорох впадает в Чермное море.
Господин, служивший управляющим Абастуманской резиденции Императорa Николая второго, оказал почтение отбившимся врачам, выделив им небольшой лесной участок с фруктовыми деревьями. Там они мастерски сплели из прутьев лесного ореха укрытие – пацху и сделали долгожданную передышку.
Несколько дней погодя, к дереву пришел пьяный турок — месхетинец на обвешанном садовыми корзинами муле.
- Чего тебе надо? — Вошел в разговор Ицхак.
-Мой дед посадил это дерево, а теперь я пришел собрать с него поспевший инжир, — Ответил тот.
- Если у тебя есть совесть, — Продолжил разговор старший брат, — Не делай этого. Что тебе несколько корзин инжира в это время года, а мы живем почти впроголодь, без хлеба и кукурузных лепешек.
- Еще не хватало, чтобы вы говорили, что мне здесь делать. Бродяги блядь! — Едко добавил местный!
Братья приняли эти слова как звук боевой трубы, и когда тот влез на дерево, Йона взял из пацхи почтовый наган, и хладнокровно застрелил невежу. Потом он раскурил свою трубку, и они дали ходу в том направлении, куда потянулся дым.
Первые две недели они ходили по краям ущелий и пропастей, подгоняя мула, который оказался смирным и не боявшимся глубин обрывов. Потом они все-таки нашли, какую-то дорогу, но шли по ней только при лунном свете, а днем прятались в лесу. Достигнув забросанной болотными камышами чахлой равнины, они продолжали двигаться пока не дошли до какого-то села.
Вдоль плохенькой дороги тянулся неглубокий арык, в котором сонно, журчал ручей. Из крытых желтой черепицей, приставленных друг к другу домов, слабый ветерок разносил острые запахи жареного на костре мяса, солонины, конского пота и навоза. Увидев странных незнакомцев, на дорогу со звонким лаем выскочил крупный белый пёс с чёрными, отметинами на лапах. Появился тянущий длинные четки, пожилой, сухой, медлительный дьякон с ухоженной кучерявой бородой. Братья поздоровались.
- Привет-привет. Чем могу помочь? — мужиковато, но учтиво ответил он, смерив их чуткими блеклыми глазами бывалого церковного служителя.
- Может быть, кому — то требуются услуги врача? Залечить раны, лекарства какие приготовить, — Спросил Йона.
Выдохнув с облегчением, старик изъяснил, что у князя заболел жеребец редкой горной породы.
- Вас сам Бог послал. Хотели уже за доктором в Озургети ехать.
- Ну вот, теперь у нас есть заказ и работы на три дня, — подметил Ицхак просто, чтобы что-нибудь сказать.
- Да и сам Князь стал какой-то странный. Раздражается, мало говорит, не пирует. Хотя прежде, мотался по гостям, пил как буйвол и съедал зараз почти целого жареного поросенка. — А потом добавил дрогнувшим, пониженным голосом, — И знаете, иногда кажется, что он вообще не дышит.
* * *
Гурийский князь Тельмак Гуриели вел роскошную и утонченную жизнь, устраивая блестящие пиры и возлежания на бухарских коврах с курением кальяна и слушанием граммофона. У него также не бывало недостатка и в голосах красивых крестьянок. Но ему также нужно было и ядреное близкое окружение и много крепких работников. И после того как Ицхак с Йоной изгнали из его любимого, хворого жеребца плоских червей, а ему самому изготовили несколько травяных подушек от ночных кошмаров, князь уговорил их погостить подольше. Для начала он пригласил их в пустовавшую постройку из каштанового дерева с жилыми комнатами и погребом.
Люди в селе Супса, что у реки с одноименным названием, были кроткие и привычные к капризам погоды. Спасаясь от свирепствовавшей малярии, они жили в бесконечной, нездоровой чехарде, от одной весны до другой. Выкинув в реку наган, братья стали лечить тех, кто еще не успел соскочить вперед ногами на кладбищенский участок. С течением времени они обзавелись полосками с избранных княжеских наделов и по новым личным данным сделались Нафанаилом и Исааком Каикацишвили. Там же и предстояло им создать семейные очаги и счастливо прожить средь аромата цитрусовых.
* * *
Возмужалый сын Исаака, Бичико хоть был кирным и глючным, но обладал редким и своеобразным даром ладить с женщинами. Годы его учебы в Московском государственном медицинском университете пролетели словно дни.
Будучи складным в жизненных делах аспирантом, Бичико и в свободное от учебы время много размышлял и вычислял. Даже стоя на ресторанном якоре, он всегда имел при себе химический карандаш и блокнот размера церковного поминальника.. До того сильной была эта его страсть, что когда бумага у него заканчивалась, он писал на салфетках или прямо на деньгах.
На случай вино — водочного помрачения разума, на титульном листе блокнота было указанно место его жительства: Москва, ул. Островитянова, общежитие № один, этаж третий, комната № тринадцать. А ниже был тщательно выведен непонятно кому адресованный оборот:
Дамы и господа! Чтоб вам получить на ваши головы все те беды и горести, которые вы желаете грузинским евреям, приумноженные во сто крат! Амен веамен!!!
* * *
Уже через год после окончания учебы, браку Бичико с красивейшей женщиной, профессором медицины Зинаидой Ермолаевой, помешала пришедшая в страну с суши, воздуха и моря Великая Отечественная война. Учреждение, где он работал, эвакуировали в Казань, но видя под боком множество изуродованных и умирающих людей, он решил остаться в столице. Самой нещадной и причиняющей урон болезнью того времени, как известно, была гангрена и общее заражение крови.
Пришедшая в упадок фармацевтическая промышленность практически не поставляла главному военно-санитарному управлению необходимых препаратов. Кроме кустарного морфия или самогона помочь человеку, как правило, было почти нечем. Для помощи раненым Бичико стал применять рассказанные отцом и набросанные в свои «священные блокноты» народные секреты пользования.
В ход пошли пересыпанные солью листья подорожника, прожеванные со свиным салом мякиши ржаного хлеба, а также так называемые «красные продукты»: вытяжки из свеклы, вишни, ежевики, винограда, клюквы, красно кочанной капусты. Лук все недуги лечил, да чеснок все недуги изводил.
Как — то раз в одной из бумажных связок он наткнулся на написанный без умного вида на грузинский язык, исчавканный временем отцовский вензель. В нем он давал распоряжение своему денщику взять в избе жестяной короб и соскрести в него плесень с камней отдаленного княжьего винного погреба. Причем взять налет, зело пошедший белизной, а не любой, да во избежание повторного получения « трясучей », не попадаться на глаза недавно вышедшему из запоя виночерпию Дурмишхану Гужбани.
При тщательном исследовании Бичико заключил, что удача вот-вот под рукой и решил подключить к этому делу свою будущую супругу. При ее поддержке, было возможно в кратчайшие сроки осуществить биосинтез и опытные испытания аналогичного вещества.
Резво пораскинув мозгами, профессор Зинаида Ермолаева, без труда убедила, кивал Томского ученого комитета в необходимости использования грибковой плесени для медикаментозной помощи действующей армии. Идея почти сразу была подтверждена делом и белый налет стали соскребать с каменных стен бомбоубежищ, дореволюционных пивных погребов и тюремных гильдымОв.
К тысяча девятьсот сорок второму году, когда английский ученый Говард Флори официально объявил о наличии первых синтезированных порций пенициллина, испытания этого препарата уже были проведены в советских фронтовых госпиталях и давали отличные результаты.
* * *
Сразу после войны на руку и сердце Зинаиды стали молниеносно претендовать многие звездохваты — карьеристы. Тогда, в первый и в последний раз за свою деловую карьеру, Бичико был обманут той, которую любил. Осыпанную пиастрами, помолвленную профессоршу, а вместе с ней почет и уважение, сумел ухватить его близкий друг, хирург Коля Бурдейн.
До веку далеко: боль прошла, но тоска осталась. И вскоре он женился на миленькой акушерке медицинского пункта Екатерине Амосовой. Женился не по любви, а чтобы спулить с себя память о Зинаиде. Супруга же представляла для него собирательный образ из воспоминаний о лучших чертах всех бывших любовниц.
Уже через пять лет после окончания войны Бичико Каикацишвили был пыженным профессором Московского университета им. М.В. Ломоносова и заведующим лабораторией Института биохимии Академии наук СССР. От подарков в виде денег или дорогих вещей за оказанную помощь он отговаривался, давая понять, что в его интересы входят только женщины.
« А любовницы в таком государстве нужны, прежде всего, для алиби, — шутил он. Женщин на свете намного больше, чем мы в состоянии их пере целовать…». Неисправимый бабник Бичико ловко восьмерил между семьей, рюмкой и дамским сословием.
Тяжело переносившая измены мужа, беременная Екатерина била посуду, разрывала на себе одежду, выла, визжала, впадала в ярость, проклинала, грозила братом рецидивистом. Причем « славила » она его в полный накал и до абсолютного изнеможения. И вот в один прекрасный, солнечный день, не выдержав ее долдона, Бичико забрал кожаный саквояж с инструментами и уехал в Тбилиси.
* * *
Через несколько лет после прибытия в Грузию, Бичико улучшил свои жилищные условия. Работал он Главным научным сотрудником центра биохимии и биофизики, медицинской школы Грузии. Лекарствам предаться — деньгами не жаться! Вот и сбывал он импортные дефицитные лекарства, вседневно утюжа карманы заказчиков. В тот период, даже дома он постоянно был одет в пенжу с перламутровым жилетом и шелковый узорчатый шарф вместо галстука.
Единственным отрадным «результатом» его женитьбы, был приезжающий к нему на каникулы сын Тариэл.
- Почему вы с мамой живете порознь, — спросил он однажды отца.
-Видишь ли, сынок, так сложились особые обстоятельства.
- Папа, а что такое Куннилингус? — продолжил ребенок, очевидно вычитав это слово из какой-то латинской книги с отцовского письменного стола.
- Это сынок, научное слово, обозначающее «худо», — Не спешился Бичико.
- Папа, а ты делал, когда — ни будь Куннилингус кому-то?
- Бог миловал! — круто ответил отец, — И ты никогда его не делай. Запомни, это очень, очень плохо… Куннилингус!
- А почему мама говорит, что ты с ней обошелся, ну… не совсем хорошо?
- Зачем ты все время спрашиваешь? Это было уже давно. Много, много лет назад.
- Еще она сказала, что у тебя любовниц, как камней на пляже, — сказал мальчик, подсыпая серый корм в аквариум со скаляриями,- А я здесь не видел ни одной. Куда они делись?
- Знай! Когда ты состаришься и умрешь, то каждая женщина, с которой ты здесь прелюбодействовал, на том свете написает тебе в ухо …
Потом Тариэльчик рассказал отцу о том, как он будет служить на флоте и угнав эсминец, вместе с группой проверенных друзей, проникнет в американскую военную базу что на далеком острове «Diego Garsia». Там он захватит модуль управления и знающий все тонкости наводки ракет с ядерными боеголовками, большой спец своего дела, нацелит их на Арабские Эмираты.
Условия ультиматума будут простыми: пять миллиардов долларов, можно и фунтов стерлингов. А если арабские шейхи не пойдут на их условия они включат пусковые устройства. Получив же деньги он улетит на самолете на один из островов Океании, где тепло и красиво. Там он будет ходить с закрученными вверх большими черными усами и двумя золотыми пистолетами. Будет играть на гитаре из розового дерева, и петь песни туземкам и раз мама ему солгала на счет папиных любовниц, он пришлет для него много, много красивых, загорелых бикс. Это он уже решил окончательно.
Бичико поднял сына на руки, и крепко прижав к груди, сказал: «Весь в Йону пошел засранец »,- и это была правда.