Александр Русанов : Путник

21:44  27-02-2012
Часть 1 Встреча.

На берегу Ладоги, недалеко от Разорванного кольца, сидел юноша. В нескольких метрах от него, на небольшой полянке, стояла палатка, и лежал нехитрый туристский и рыбацкий скарб. Четыре донки-резинки стояли в ряд, и настороженные колокольчики ждали с нетерпением, когда смогут сообщить хозяину о поклёвке. Хоть и дул лёгкий ветерок, водяная гладь была на удивление спокойной, лишь небольшая рябь от берега нарушала водное зеркало. Молодой человек приехал на великое озеро отдохнуть от суеты и поудить рыбу.

— Моё почтение парень, — услышал он за спиной.
Обернувшись, рыбак увидел позади себя мужчину довольно преклонного возраста. Его одежда была изрядно поношенная, но достаточно чистая и опрятная. В руках он держал ошкуренную палку, на которую опирался, а из-за спины выглядывал старенький сидор средних размеров. Рост чуть выше среднего, борода, почти полностью седая, волосы, забранные в пучок на затылке, тоже пепельного оттенка, даже брови подёрнутые серебром, дополняли почти канонический образ. Серо-голубые глаза смотрели на юношу с интересом, добротой и надеждой.
— И вам не хворать! — ответил парень.
— Как улов?
— Да сегодня что-то не очень. Почти штиль и тепло. Рыба двигается мало и, видимо, поэтому не клюёт. Несколько дурных полосатиков попалось, и всё.
— Ну, это не беда. — улыбнулся мужчина — Ближе к вечеру, думаю, расклюётся.
— Ваши слова, да Богу в уши! — улыбнулся в ответ юноша. — Я коптильню сделал и сегодня привёз её на испытание, — неизвестно почему, признался рыбак. — А тут на уху-то не наловить.
— Не расстраивайся, Ладога сейчас добрая, без рыбы не будешь.
— Надеюсь.

Неожиданно колокольчик на одной донке разразился радостным звоном. Резкая подсечка, несколько десятков энергичных взмахов руками и на берегу уже прыгал небольшой судачок.
— Ну вот, а ты волновался. Грамм 700-800 будет! — вновь улыбнулся мужчина.
Его улыбка была открытой и искренней.
— Вы кудесник! Я здесь первый раз судака ловлю. Обычно окунь, плотва, иногда налим прилипнет, бывало, щучка червяком позарится, подлещик частенько попадается, но судак первый раз.
— А меня рыба любит. Как и я её.

Вторая донка огласила берег победным сигналом. Рыбак подсёк и начал вытаскивать, но тут ещё одна снасть забеспокоилась, и парень с мольбой посмотрел на собеседника. Тот опять улыбнулся и бросился на помощь. Поклёвки следовали одна за другой. Казалось, что рыба ждёт очереди на крючок. Иногда даже попадалось по две на одну донку. Через несколько минут, пришлось даже одну снасть не ставить. Вдвоём еле успевали ловить на три. Так продолжалось около часа. Рыба клевала разная, но мелочи практически не было. Горка улова увеличивалась на глазах. На берегу прыгали судачки, окуни, подлещики, плотва. Даже несколько сижков, под килограмм, радовали глаз серебряным блеском чешуи.

Клёв прекратился также внезапно, как и начался. Колокольчики заняли своё привычное, настороженное положение, и четыре донки опять замерли в ожидании. Пока клевало, разговаривать было особо некогда, а фразы «Где черви?», «Ух, хороша!» и некоторое количество нецензурной лексики, скорее служили для выплеска эмоций, чем для общения. Когда же рыба умерила свой пыл, настало время неспешной беседы.
— Ух ты, едрит твою через колено, — выдохнул облегчённо парень — Спасибо Вам! Это же надо, такое сумасшествие. Даже руки дрожат. Во, надрали-то. Теперь до утра коптить буду. Да и уху тройную замутить можно.
— Это тебе спасибо. Давно я так не развлекался.
— А вы на Ладогу отдыхать приехали?
— Ну, как тебе сказать. Во-первых, я не приехал, а пришёл, во-вторых, я и не пришёл, я иду. Я уже давно иду.
Парень с интересом посмотрел на странного собеседника. Его умное, доброе лицо, никак не походило на лицо сумасшедшего. Взгляд был спокойный и понимающий.
— Не думай, я не пациент Скворцова-Степанова, — улыбнулся мужчина, — просто ТАК сложилась жизнь.
— А как вас зовут? Меня Александр.
— Зови меня просто Путник. Своё настоящее имя я уже давно забыл.
— Вы потеряли память?
— Нет, Саша, я помню всё, кроме имени, да и его я забыл, потому что хотел этого. Но давай сначала почистим рыбу. Чем раньше мы её приготовим, тем она будет вкуснее. А когда закончим дела, я тебе расскажу свою историю. Если, конечно, ты этого хочешь.
— Конечно, хочу. Но сначала надо набрать побольше дров для костра и нащипать ольхи для коптильни.
— Давай тогда я буду чистить, а ты заготавливай дрова и ольху. А то у меня уже желудок урчит от голода.
— Так у меня есть бутерброды и чай, можете заморить червячка.
— Нет, Сань, тройную уху надо есть на голодный желудок, да и если я сейчас перекушу, на копчёную рыбу места уже не останется, а мне очень хочется копчёного сижка. Ты же не зажмёшь их? — лукавый взгляд и открытая улыбка были обращены на парня. — Я потерплю.
— А как я их зажму? — засмеялся молодой человек. — Сам хочу копчёного свежачка.

И работа закипела. Путник собрал улов и подтащил его к берегу, а Александр достал нехитрые инструменты (топор и пилу) и отправился за сухими дровами. Приготовления к таинству рыбацкой кухни заняли больше часа, но наконец-то костёр горел, внушительная кучка дров закончила свой рост, а коптильня была смазана и загружена щепой. На костре уже закипала в котелке вода, и можно было приступать к магии приготовления ухи.
— Кто-то собирался поведать мне интересную историю, — немного ехидно, но с огромной заинтересованностью начал разговор молодой рыбак.
— Ох, и нетерпеливый ты. Давай хоть мелочь сварим и картошку засыплем. У меня уже живот свело. Чур, уху я варю. Хоть юшки похлебаю.
— А я предлагал бутерброды.
— Прекращай совращать, я сейчас на людей кидаться начну. Жрать охота, до ненависти к себе. Зато, с каким кайфом упадёт в живот первая порция.
— А вы гурман! – засмеялся парень.
— Да, ты знаешь, Александр — задумчиво промолвил Путник — Еда это жизненная необходимость, но если есть возможность, почему бы не получать от неё удовольствие? Не так много их осталось в моей жизни.
— Ну, вы наверно правы. Занимайтесь котелком, а я пока займусь коптильней.

И опять началась бурная деятельность. Путник колдовал у костра. Мелкая рыба отправилась в кипящую воду, и из сидора появился на свет второй котелок и кусок марли. Через пару минут первая засыпка рыбы была выловлена из бульона и отправлена в приготовленную тарелку. Ей на замену последовала рыба немного покрупнее, а также плавники, головы и хвосты той рыбы, что была приготовлена на третью засыпку. Второй котелок уже был покрыт марлей и ждал, пока приготовится бульон. Много времени это не заняло. Через несколько минут булькающий сосуд с варевом был снят с костра и жидкость процежена в свежую ёмкость, а разварившаяся рыба снята с марли и отправлена к первой партии. Затем начались чудеса. С нежным шуршанием в котелок переместилась картошка, порезанная аккуратными кубиками. Через непродолжительное время туда же отправились специи, лук и куски крупной рыбы. Над Ладогой разлился нежнейший аромат настоящей, рыбацкой, тройной ухи. В довершение ко всему, перед самым снятием с огня, в блюдо упало небольшое количество икры плотвы, пара стопок водки и в котелке была погашена небольшая головня. На это действо два живота ответили радостным, даже не урчанием, а рыком.
— Ну вот, вроде и готово! — сказал Путник, снимая варево с костра. — Садись, будем пробовать.
— А чего там пробовать? — засмеялся Александр. — Лопать надо. У меня уже слюней, больше чем ухи в котелке.

Вот почему уху никогда не получается налить в миску медленно и степенно? Каждый раз поварёшка аж дрожит от нетерпения. Так и в этот раз, миски мгновенно наполнились вкуснейшим блюдом, и ложки радостно зачерпнули обжигающее яство. Но не тут-то было. Отправить в рот раскалённый деликатес не так-то просто. От нетерпения первая ложка, поднесённая ко рту, дрожит, и остывать не торопится. Несколько секунд дутья ничего не дают, терпение заканчивается, и лакомство отправляется в рот. Обожжённый язык протестует против такого обращения, но поняв, ЧТО на него упало, радостно затыкается и начинается трапеза. После нескольких ложек, следует блаженный вздох, и взгляд падает на открытую бутылку водки, из которой в уху добавлялась пара стопок. Не сговариваясь, мужчины достают кружки и разливают прозрачную жидкость, молча чокаются и, выпив залпом, закусывают очередной ложкой ухи.
— Ух!
— И не говори.
Трапеза продолжается, уже более степенно, но молча. Только позвякивание ложек и ещё одно бульканье в кружки нарушает тишину. Наконец миски пустеют, и мужчины блаженно вытирают рот ладонью. Саша откидывается на траву и лёжа начинает разговор.
— Кто-то обещал поведать интересную историю?!
— Ну, теперь можно!
Путник садится поудобнее на бугорок и, расстегнув ворот рубашки, начинает свой рассказ.

Часть 2. Обретённое счастье

Я родился и вырос в Питере. Учился в обычной советской школе, был октябрёнком, пионером и комсомольцем. Нам постоянно вдалбливали, что общество намного важнее, чем любой конкретный человек. Что незаменимых нет, и что человек — это только винтик в механизме общества.

Меня отправили учиться в школу с шести лет, семь исполнилось уже поздней осенью. По этой причине я был самый младший в классе и практически самый слабый. Видимо это и послужило началом моего одиночества. Все десять школьных лет я почти ни с кем не дружил и постоянно дрался. Отца у меня не было, а маме рассказывать свои горести было как-то неудобно. Так и сформировался характер одинокого волка. Нет, мне очень хотелось найти родственную душу и друга. Я мечтал о любви, желал заботиться о ком-нибудь, но, увы …. После школы я подружился-таки с одним из одноклассников, и мы весело проводили время, кутили, гуляли с девушками, ездили вместе на рыбалку. Мы были «неразлейвода». Так продолжалось пять лет, пока мой друг не женился. На его свадьбе я был свидетелем и тамадой, и праздник удался на славу. Все пили, веселились, иногда воровали невесту, и даже драка была, как и положено на таком мероприятии. Я радовался за друга, но уже через пару месяцев стало понятно, что ему семья намного важнее.

Так пришло понимание, что пора и мне остепениться и создать ячейку общества. Кандидатур было много, но мой вспыльчивый характер и непомерная гордость отпугивали претенденток через пару недель. Прошёл год. Мы с другом изредка встречались, организовывали мальчишники с обильными возлияниями, но они происходили всё реже и реже. И вот появилась девушка, которая очень понравилась мне и, как мне казалось, это взаимно. Она жила в другом городе, а в Питер приехала в гости, к знакомым. Мы встречались всего неделю, но я решил, что она и есть моя судьба. На восьмой день наше заявление легло на стол работника ЗАГСа, а на десятый она уехала домой готовиться к свадьбе. Когда я сообщил об этом маме, она была в шоке, но со вздохом благословила. В начале осени моя холостяцкая жизнь закончилась и началась семейная. Мама выхлопотала себе комнату от завода, на котором работала, а квартиру оставила нам. Мы были на вершине счастья. К тому времени я уже окончил институт и работал мастером в одном из отделений связи. Недостатка в деньгах мы не испытывали, но проблемы были. У нас с женой было очень мало совместных интересов. То, что нравилось мне, не нравилось ей и наоборот. Первые несколько лет это было не столь важно. Эйфория от самостоятельности и секс почти заменяли нам всё остальное. На второй год после свадьбы у нас родилась дочь, ещё через год вторая. Забота о них сплотила нас ещё больше. Я летел с работы домой как на крыльях. Даже бессонные ночи воспринимались мною как счастье. Но время шло и дочурки росли.

Когда первой дочке исполнилось пять лет, произошло событие, которое положило начало нашему отчуждению. А началось всё из-за пустяка. Дочка нашкодила, за что была наказана запретом гулять в течение двух дней. Вечером, идя с работы, я увидел её на улице. На вопрос «почему ты не дома?», прозвучало: «А мне мама разрешила». Я не стал оспаривать мамино разрешение и поспешил выяснить причину отмены наказания. Разговор с женой был долгий и бесполезный. Единственный вывод, который она сделала — отменять решения папы надо так, что бы это не всплыло.

Когда младшей исполнилось десять лет, я понял, что дочки воспринимают меня как домашнего тирана, а жену как добрую волшебницу. Они втроем стали часто уединяться в комнате, и когда я туда заходил их разговор обрывался на полуслове.

Конечно, в таком отстранении была большая доля моей вины. Я много работал и уделял дочкам мало внимания, а жена сидела дома и общалась с детьми гораздо больше. Но мне надо было кормить семью. Это обязанность любого отца, и я её исполнял.

В пятнадцать лет дочки совсем перестали обращать на меня внимание и заговаривали только в тех случаях, когда были нужны деньги. Жена перебралась в комнату девочек, и моё одиночество вылезло в полный рост.

Я начал часто выпивать, стал меньше зарабатывать, и это отразилось на отношениях в семье. Если раньше ко мне иногда обращались с просьбами: «Папа купи то, купи это», то сейчас на меня смотрели как на врага.
Однажды я пришёл с работы после получки слегка навеселе. Ко мне подошла жена и потребовала денег. Отдав ей половину, демонстративно убрал остальное в карман. Это её возмутило, и начался скандал. На наши крики из комнаты выскочили девочки и старшая, без разговоров, ударила меня по голове чем-то тяжёлым, и дальше начался кошмар. Меня избили собственные дочери во главе с женой. Больше того, они отобрали у меня все деньги и вызвали милицию, которая, не разбираясь, забрала меня в отделение. Это была самая страшная ночь. Я был посажен в аквариум и на какое-то время забыт. Через пару часов необходимость справить естественные нужды заставила меня постучать в стекло. Никто не отреагировал. Постучал ещё раз, тот же результат. После того, как начал стучать громче, к камере подошёл здоровый бугай в милицейской форме и пригрозил мне дубинкой. В его глазах я прочёл только удовольствие от осознания своей значимости. Но мочевой пузырь заставил меня опять напомнить о себе. Я просился выпустить меня в туалет около часа. Наконец дверь открылась, но вместо того, чтобы проводить до отхожего места, на меня надели наручники и вывели в коридор. Рядом с дверью, на уровне глаз, к стене была приделана скоба. Её назначение я понял через несколько секунд. Наручники сняли и заломили руки за спину. Затем пропустили современные кандалы через скобу и опять застегнули их на моих руках. Я оказался вздёрнутым на древнюю дыбу. До пола доставали только пальцы ног. Сильная боль в вывернутых руках заставила мой мочевой пузырь опорожниться. Но это было только начало. У наручников есть одно свойство. Если на них оказывать давление, они сжимаются сильнее, а я стоял на цыпочках и постепенно увеличивал на них нагрузку. Они начали сжиматься. Через пятнадцать минут я уже плакал как младенец и просил меня освободить. Кость на кисти правой руки не выдержала напора железа и переломилась. От сильнейшей боли я потерял сознание …. Очнулся я опять в камере.

Рано утром меня выкинули из отделения. Вся моя гордость была сломлена в считанные минуты, и я понял, что никому не нужен.

Физические травмы заросли, а душевные только увеличились. В семье я прожил ещё полгода. Отдавая жене строго фиксированную сумму, которая составляла меньшую часть моей зарплаты, остальные деньги сразу относил в банк. К весне там накопилась приличная сумма, на которую я смог купить машину. Это была БМВ 520. Год выпуска был древний, но бегала моя ласточка бойко. Она на некоторое время заполнила пустоту в моей душе. Жена узнала о покупке через неделю и устроила скандал. Я молча смотрел на неё и улыбался. Уже было глубоко наплевать на все её упрёки и угрозы. Увидев моё безразличие, она произнесла: «БУДЬ ПРОКЛЯТА ТВОЯ МАШИНА, ВМЕСТЕ С ТОБОЙ» … На следующий день я попал в аварию. Машина сделала три диагональных переворота после столкновения и осталась лежать на крыше. Спасатели работали почти час, извлекая меня из кучи искорёженного металла. Как ни странно, но я отделался лёгким сотрясением мозга и незначительными ссадинами и царапинами, а вот машина восстановлению уже не подлежала. В больнице провёл всего один день, и врачи, убедившись, что всё в порядке, выписали меня домой. Вот только идти туда совсем не хотелось. Оказавшись на улице, я пошёл, куда глаза глядят. Денег у меня почти не было, вещей тоже, но думать об этом не хотелось. Ноги просто начали работать сами по себе. Так я шёл несколько дней. Иногда со мной заговаривали люди, и я им что-то говорил, предлагали еду, и я её брал, пил из колонок, иногда из ручьёв, спал под кустом. И тогда пришло понимание, что моё предназначение просто идти. И я иду. Уже пару десятков лет. У меня нет конкретного направления. Когда просыпаюсь и открываю глаза, направление появляется. Я иду туда, куда был направлен мой первый взгляд. Если кому-то нужна моя помощь, помогаю. Когда нужна помощь мне, получаю её. Я научился понимать природу, и она научилась понимать меня. Когда я голоден, она меня кормит, когда хочу спать, она даёт мне уютное место для отдыха. Когда замерзаю, она указывает место, где согреюсь. Я стал её частью. Меня не кусают насекомые и не нападают звери. Они меня уважают, и я счастлив.

Путник замолчал и откинулся на спину. Парень, с открытым ртом слушавший рассказ, смог сказать только многозначительное «Да-а-а-а», и надолго задумался. Через несколько минут тишину нарушил Путник.
— Саня, я не понял, а где копчёные сиги?
— Вот чёрт, совсем забыл! Костёр почти погас.
— Ну, костёр не проблема.
С этими словами мужчина небрежно подбросил на почти остывшие угли несколько поленьев, и они практически сразу занялись.
— Вот тебе и костёр. Дерзай, а то уха уже почти переварилась.
— Да у меня всё уже заложено. Осталось только поставить коптильню на огонь.

Саня поднял железный ящик с крышкой и поставил его на камни, которыми было обложено кострище. Ещё одним булыжником он прижал крышку. Через полчаса носы рыбаков защекотал нежнейший запах копчёной рыбы. Ящик покинул костёр, и из него были извлечены золотистые и ароматные тушки. Опять появилась водочка, и под стуканье кружек началось уничтожение ещё одного рыбацкого деликатеса.

Наевшись до отвала, мужчины немного поболтали «ни о чём», и отправились спать. Александр устроился в палатке, но как он не уговаривал Путника, тот улёгся рядом с костром. Когда горизонт окрасился красным, парень открыл глаза, вчерашнего гостя уже не было. Видимо его взгляд уже указал ему путь, и он по нему пошёл. Юноша встал, умыл в озере лицо и тихо сказал:
— Удачного пути тебе, Путник. Будь счастлив, и пусть твоя дорога будет всегда лёгкой: