Никита Зайцев : Палас

— О, Виталик?! Заходи! Какими судьбами! Да в такое время? Случилось чего? — удивился Серёга позднему визиту своего старого кореша.
— Да вот, Серёга, случилось — переночевать негде… С женой совсем переругался. Ушёл… Можно у тебя перекантуюсь тут? На пару дней, пока квартиру сниму?
— Конечно, не вопрос! Хоть пару дней, хоть месяц, хоть сколько понадобится! Короче, заходи, не парься. Пойдём пока на кухню, выпьем, расскажешь — что там у тебя и как.
Выпили, закусили.
— Ну, рассказывай, что у тебя случилось? — начал разговор Серёга.
— Погоди, давай ещё по одной — такое там...
Выпили ещё по одной, Виталик немного успокоился и стал рассказывать:
— О том, что я тебе сейчас скажу — дай слово пацана, что дальше тебя это ни к кому не пойдёт. Просто ты мой кореш и тебе сказать могу...
— Да ладно, ты меня, что ли, не знаешь? Не скажу никому… Слово пацана!
— Тогда слушай: у меня жена — ведьма, и она меня со свету сжить хочет!
— Слышь… А ты уверен? — с опаской посмотрел на друга Серёга. — А то, мож, белочка у тебя?
-Какая, нахуй, белочка! — чуть не плачет Виталик. Прикинь, я у себя в куртке, в кармане, землю нашёл, в бумажку завёрнутую, а бумажка вся какой-то хернёй непонятной исписана, иероглифы какие-то! А в другом кармане — перья чёрные, красной ниткой связанные. Кажется, вороньи. А может и куриные — хуй его разберёт — я тебе не орнитолог, бля… — Спрашиваю у неё — что это такое? Откуда? А она мне так напрямую и отвечает — это я тебя, мразь, со света сжить хочу колдовством!!!.. Вот я и хочу пару дней у тебя в деревне пожить, пока квартиру не найду. Что так смотришь — не веришь?
— Верю я тебе, братан, верю… Я, честно тебе скажу, уж ты прости, несколько раз того… с твоей Маринкой было. По пьяне вышло… Ты уж, Виталя, прости, брат...
— Да ладно, Серый, не парься, сам знаю — блядина — каждую ночь её по кустам разыскиваю. Даже в голову не бери — дело обычное и я претензий к тебе никаких не имею, в натуре! По ночам домой без трусов, сука, приходит. Раздевается, смотрю — а она без трусов! Спрашиваю — «А трусы где?». А она на меня такими невинными глазами смотрит — «Ой, не знаю, может, дома где лежат?». Ага, дома! Только не у меня, блядь, дома, а хуй знает у кого! Однажды, прикинь, трипаком меня наградила, пизда триперная! Мало того, что блядь, так ещё и ведьма.
— А что ты её не выгонишь? Квартира твоя, вы с ней не расписаны — и пусть нахуй на все четыре стороны пиздует!
— Выгнал бы уже давно — не могу! Приворожила, рвань подзаборная! Давай ещё выпьем… Да ты побольше наливай, побольше… Просвета не видно от такой ёбаной блядской жизни! Ну, не молчи, рассказывай, у тебя-то что с этой курвой вышло?
Выпили, Серёга помрачнел и продолжил свой рассказ:
— Хуйня полная, Виталь, у меня вышла. Я ведь, когда с твоей, ну, того… прости, брат, в
натуре… Каюсь. Так вот, однажды у меня не встал, а она так разозлилась, позеленела вся, затряслась и выкрикнула какую-то хуйню не по-русски. Потом сразу успокоилась и сказала, что наложила на меня какое-то древнее и очень мощное проклятье, а что от него будет — я узнаю следующим утром, но жизнь у меня теперь будет очень хуёвая. Так и сказала. Оделась и ушла. Я-то подумал — хуйня это всё, понты бабские, но на следующее утро, бля буду, узнал, почему жизнь хуёвой будет! И охуел! У меня теперь на паласе каждую ночь стали вырастать хуи. Как, блядь, овощи на грядке!
— Какие, нахуй, хуи?! — побледнел Виталик. И это ты мне говорил — «мож, белочка»?
— Да ты успокойся, не кипишуй, утром проснёшься — сам всё увидишь. Ладно, давай ещё по одной — и спать, а завтра подумаем, что с Маринкой твоей делать.
— Давай. Погоди! А ты с паласом-то что потом делаешь? И с хуями?
— Скажу — не поверишь! Совком их в пакет собираю и на помойку отношу. Не, ты не думай, я об эти хуи не законтачился — только в резиновых перчатках всё делаю! Не, Виталь, ты даже не парься! Не законтачился ни разу, бля буду! Пробовал ими собаку кормить — сожрала все, но к вечеру издохла. Жалко пса.
— А ты палас этот выбросить не пробовал?
— Да всё я пробовал… — махнул рукой Серёга. — Только он, падло, на следующую ночь обратно, сука, приползает и обрастает хуями.
— А сжечь?
— Да сказал же, всё пробовал — и жечь тоже пробовал, а он, сука, не горит. Даже бензин не помогает.
— Охуеть… Надо с Маринкой моей что-то делать. А вот что — хуй его знает. Сука! Блядина подзаборная!
— Давай, Виталька, ещё грамм по семьдесят накатим, да и придумаем что-нибудь.
— Давай, хули ещё делать. — согласился Виталик.
Выпили. Даже закусывать не стали.
— Так! — решительно сказал Серёга. — У тебя вся эта хуйня, ну, земля, там, перья, — с собой?
— С собой — решил вот принести, тебе показать, если не поверишь...
— Да ты ёбу дался совсем! Ещё мне это говно принести додумался! Думаешь, мне тут хуёв, растущих на паласе, мало!? Вот что: немедленно всё сжечь надо, а пепел выкинуть! Эх, жаль, сука, святой воды нету, бля… С ней бы лучше помогло. Ну что молчишь, согласен?
— Согласен, только если жечь будешь ты — сам не могу, руки не поднимутся. Приворожила меня, паскуда! — а у Виталика уже слёзы по лицу текут.
— Ладно, давай сюда, сам сожгу!
Серёга положил землю, бумажку и перья на сковороду, поставил на большой огонь и сжёг, вышел на улицу со сковородой:
— Чтобы я на этой мерзости ещё когда-нибудь яичницу жарил — да хуй вам на рыло — не будет этого! — проорал Серёга неизвестно кому в темноту, выбросив пепел на сковороде вместе со сковородой.
— Ну как, Виталь, легче не стало? — участливо интересуется Серёга у друга.
— Не, не стало. Только ещё хуже сделалось — сердце вот-вот из груди выпрыгнет, воздуха не хватает и тошнит!
— Давай граммов по двести выпьем, закусим — и спать! А то полночь близится, сейчас опять на паласе хуи расти начнут — не могу на это паскудство смотреть! Да и тебе не советую. Я тебе раскладушку поставлю.
Сказано — сделано. Раскладушка была поставлена и друзья, уже порядком пьяные, улеглись спать. Серёга отвернулся лицом к стене и почти сразу захрапел. А Виталику не спится — хочется ему посмотреть, как хуи расти будут. Спустя минут двадцать он это увидел. И пожалел, что увидел. Над паласом поднялось какое-то зеленоватое марево. Комната наполнилась мертвенным зелёным светом, и Виталик позавидовал Серёге, мирно храпевшему на тахте. На паласе стали проступать пятна слизи, всё гуще и гуще. Вонь была такая, что глаза резало. «Вот почему, оказывается, Серёга уже неделю не просыхает! — догадался Виталик, — я бы на его месте в первую же ночь пошёл бы в туалет и удавился нахуй! Кстати, пахнет-то серой!». Ужас сковал его. Между тем, слизь окончательно загустела и вверх потянулись столбики. Виталика вырвало прямо на раскладушку, и он лишился чувств, упав мордой прямо в свою блевотину.
Солнечные лучи разбудили друзей. Хуи, уже полностью сформировавшиеся, украшали собой палас. Было их всего штук двадцать или чуть более. Они все были разные — большие, маленькие, толстые и тонкие, нашлась даже парочка обрезанных.
— Ну что, — размышлял Серёга, сидя на тахте, — опохмелиться сначала, или хуи убрать?
— Ты ебанулся среди такой мразоты похмеляться!? Да мне стакан в горло не полезет! Бери свой совок и убирай нахуй эту поеботину!
Кряхтя с похмелья, Серёга принёс совок и пакет.
— Бля, целая грибная поляна, сука...
При этих словах Виталик бросился на двор, где его вывернуло чуть ли не наизнанку. Когда он вернулся в дом, палас был уже чист, а пакет с хуями мирно стоял в углу.
— Ну что, Виталь, давай-ка сразу по полному, что ли накатим? Ты только блевотину с ебла вытри.
Выпили они по полному стакану самогона, рукавом занюхали и закусили вчерашними помидорами.
— Ну что? Надо с Маринкой твоей, паскудой, решать что-то, невозможно уже так — каждое утро хуи с паласа убирать.
— Может, в церковь сходить? Спросить у священника?
— А что, мысль! Заодно святой воды попросим. Попробуем палас с молитвой святой водой окропить, вдруг хуи расти перестанут? Точняк, Виталик, сейчас по пятьдесят ещё дёрнем и — в церковь!
Так и поступили. Пришли в церковь, нашли священника и изложили суть своей проблемы. Батюшка их послушал-послушал, под конец рассказа сидит, молчит, сам — мрачнее тучи. Ничего не говорит.
— Ну, что посоветуете, батюшка?
— Идите отсюда вон, похабники! Чтоб духу вашего здесь не было! — вскочил из кресла священник, на дверь показывает, а самого трясёт всего. — Додумались — в храм Божий пьяными придти, да с пьяных глаз такую околесицу нести! Вон!!!
— Ну хоть святой воды дай — палас окропить...
— Что-о-о?! Вон пошли!!!
Что тут началось! Виталик с Серёгой так батюшку отмудохали — еле жив остался! Серёга об него весь иконостас разбил! Ну, ничего, будет ему наука, как просящих и страждущих из храма Господнего изгонять. Оклемается — думать будет.
Вернулись они домой ни с чем, сидят, думают, что дальше делать?
— А что, может, пойти к Маринке, по-хорошему попросить?
— Да ты чё?! Только хуже будет!
— А куда уже хуже! Пойдём к Маринке! Тебе что, палас с хуями нужен?!
— Ну ладно, пойдём, чем чёрт не шутит...

Приходят — а Маринка их на пороге уже поджидает:
— Идите обратно, откуда пришли, больше вы оттуда не придёте! — и дверь закрыла.
Мужики стоят, какое-то на них отупение нашло, мысли путаются. И абсолютное безразличие ко всему. В деревню к Серёге ехали — словом не обмолвились. Вошли в дом, а там, на самом видном месте, сковорода стоит — та самая, на которой Маринкино проклятье жгли, даже пепел весь там.
— Серёг, ты же эту сковороду, вроде, выбросил?
— Ну да, выбросил.
— А почему она опять тут стоит? И пепел в ней весь остался?
— Пепел-хуепел… Стоит — да и хуй с ней — пусть стоит… Давай-ка лучше выпьем.
— Давай… Опа! А закуски-то у нас нет!
— Да, закуски нет.
— Серёг, помнишь ты говорил, что собаке хуи скармливал, а она подохла?
— Ну да, сглупил. Жалко Рэкса. А что?
— Ты же пакет с хуями, что утром собрал, выбросить забыл.
— Да, точно, забыл. А что?
— Я тут подумал, что для человека они и не смертельны, а?
— Ты, бля, оху… — только успел произнести Серёга, как им вновь овладело полное безразличие ко всему. — Ну давай попробуем, хуй с ним, может и не отравимся. Как раз сковородка есть.
Нажарили хуёв, выпили, закусили.
— Ну что, Виталь, как тебе?
— Да обычно — хуи как хуи...
— А тебе что, раньше жареные хуи есть доводилось?
— Нет. А тебе?
— И мне тоже нет.
— Ну вот я и говорю — хуи как хуи. Давай ещё по одной.
Выпили, закусили жареными хуями.
— Виталь, что-то устал я, пойду вздремну пару часов. — а Виталик уже на стол облокотился и храпит.
Серёга отнёс спящего Виталия на раскладушку, а сам повалился спать на свою тахту и тут же уснул мёртвым сном. К вечеру оба скончались во сне. А хуи на паласе после этого расти перестали.