Шизоff : Кризис в кубе. Набросок к ....

Пролог

Предположение, что я способен сойти с ума – совершенно абсурдно. С тем же успехом можно опасаться за душевное равновесие солевой батарейки. Однако, я уже закипаю, глядя в блаженное лицо этого типа… Чёрт! Я готов взорваться от собственного несовершенства!
Ну вот, перепад напряжения миновал, всё в норме. Гневаться, ругаться, сдуру поминать нечистую силу, – всё это плоды моего сотрудничества с человеком. Существом откровенно безмозглым. Способном вывести из себя даже пылесос или миксер. Даже тех заплечных дел мастеров, что с рождения и до последнего вздоха тупо раскачивают маятник его бесценной души. Их он доводит порою до исступления. Собственно говоря, в этом присутствует некая вредная, и, боюсь, намеренная ошибка. Она, судя по всему, изрядно веселит Того Кто, кто Абсолют, или Мировой Дух, Вселенский Разум…как только люди не обозвали его, с ослиным упорством наделяя отсутствующими в себе качествами и несвойственными КОСМОСУ свойствами. Уму непостижимо, каких сил и терпения от него потребно, дабы сохранить здравомыслие, копошась в этой кунсткамере! Уму непостижимо, да…
Именно поэтому я, воплощённый разум, терпеливо исполняю служебную функцию, а вот то высшее существо, сидящее с разбитой мордой под яблонькой – свободно, как солнечный ветер, и, понимаешь ли – уникально!
Насчёт «веселит», тут я погорячился в процессе полураспада, виноват. Подобные ереси пристают незаметно, липнут, как вирусы, кишащие в человеческом спаме…
ОН – предельно серьёзен. И, Слава Ему, что так, потому что представить ЕГО смех, безответственную рефлексию, от которой зависнет вся мировая система – нет! Нарушится многообразие пространств, спутаются потоки времени и энергий, вся гармония вдруг расколется сверху донизу, до нуля, до уровня несуществующих принципов, вроде причинно-следственной связи. До уровня самоидентификации вон того ржущего дурака, во врождённом беспамятстве способного опрокинуть любой мир! Из одного лишь присущего ему унылого скотства, и склонности к саморазрушению, тьфу!
Спокойно, спокойно…
Итак, я — функция. Соответственно, никакого «Я» у меня просто нет. Приходится удовольствоваться ролью соединительного шнура между парочкой индивидов из здешнего мира. Выбраны они точно не мною, но данное решение обсуждению не подлежит. В мои обязанности входит создание определённых условий для их возможных, и даже невозможных контактов. Предполагается, что участие в развитии их отношений способствует обретению мною неких качеств. В случае удачного окончания эксперимента они позволят мне обрести собственное «Я», что можно квалифицировать, как существенный подъём по служебной лестнице в наших палестинах. Верится в это с трудом, но моё дело маленькое – тупо выполнять. Эти комментарии выходят за рамки служебного отчёта, и являются криком пока не обретённой души.
Прошу ознакомиться с материалами дела.

Его зовут достаточно редким и глупым именем Клим. Пусть будет Климом, не суть. Имя его безразлично так же, как и возраст, пол, семейное положение. Просто в условиях данной игры ему не подходит Абрам или Гоги. Не бывать аккуратным Володей. Он совсем не Сергей, и ему противопоказан Модест, хоть ты тресни.
Чему же, однако, радуется этот глубоко закопанный сам в себе драгоценный алмаз, лал и яхонт? Сущий пустяк: венец творения думает об энцефалите. Это гримаса поверженного, но не сломленного героя, ага. Он мужественно ждёт ползучего избавителя от душевных мук и тесных мыслей. С улыбкой на устах.
А её зовут Ксю, то есть Ксенией.
Оба имени присвоены с некой целью. В мире, разделенном по половому признаку, любые варианты имеют на то основание. Пусть бы основание и на песке. Ксю – воплощение коварной зыбучей ловушки. Чёрная дыра местечковых масштабов. Молодая, а потому жадная до случайных жертв.
В данный момент эти два «К» совпадают только во времени, а их представления о пространстве дают обоим надежду на то, что они находятся на безнадёжно-безопасном расстоянии друг от друга. Он далёк безнадёжно, а она – безопасно. И если он скалится гипотетической смерти посредством клеща, бредущего в стороне от него, то она улыбается причудливым насекомым иного рода, с совершенно иными мыслями, порождёнными ноющей в низу живота сверхзадачей…
Что объединяет этих, столь разных по всем параметрам персонажей? Пока – ничего. Для них, существующих в убогом трёхмерном пространстве, это точка отсчёта, от которой с разных сторон начнётся драматическое сближение: в пространстве ума, чувств и гормонов. Они опишут нелепую кривую по закольцованной бесконечности, чтобы оказаться точно там, в той же точке, с которой начнётся точка разрыва. В определённом приближении к математике, ситуация выглядит где-то так:
Лента Мёбиуса — топологический объект, простейшая односторонняя поверхность с краем. Попасть из одной точки этой поверхности в любую другую можно, не пересекая края. Модель ленты Мёбиуса может легко быть сделана. Для этого надо взять достаточно вытянутую бумажную полоску и соединить концы полоски, предварительно перевернув один из них. В евклидовом пространстве существуют два типа полос Мёбиуса в зависимости от направления закручивания: правые и левые.
Лист Мёбиуса иногда называют прародителем символа бесконечности, так как находясь на поверхности ленты Мёбиуса, можно было бы идти по ней вечно.
Лента Мёбиуса обладает любопытными свойствами. Если попробовать разрезать ленту пополам по линии, равноудалённой от краёв, вместо двух лент Мёбиуса получится одна длинная двухсторонняя (вдвое больше закрученная, чем лента Мёбиуса) лента, которую фокусники называют «афганская лента». Если теперь эту ленту разрезать посередине, получаются две ленты намотаные друг на друга. Разрез ленты Мёбиуса с дополнительными оборотами даёт неожиданные фигуры, названные парадромными кольцами.

О, боги, что ж смерть нейдёт! Сколь это глупо! Столь же, сколь и самонадеянно, а эти животные вечно надеются на себя…
И поэтому два условных «К» множит на себя третий, столь же условный, но неминуемый символ К.
Кризис.

Глава 1. Пара волосатых

Согласно пошлому выражению, девочка эта принадлежала к «молодым да ранним».
Ранней она случилась по врождённой привычке. Торопиться жить, и открывать двери ногой. Именно так девочка вдруг почувствовала невыносимую маету в материнской утробе где-то за месяц до срока. Возможно, причиной оказался сумбурный, удушливый май, но скорее натура. После непродолжительной истерики она вышла в солнечный полдень ногами вперёд, спутав все правила, сроки и приметы. Вдобавок, истеричка сорвала воскресный завтрак, чем немало потрясла папин неповоротливый мир. Мама тоже чувствовала себя неважно.
Отец новорожденной Ксении являл собой мужчину «в самом соку» и партийного функционера. В отличие от клинически волосатой будущей стервы, пятидесятилетний партократ был исключительно лыс, зато в молодости — жгучим брюнетом и молодцом. Пепельная блондинка с ужасом разглядывала своё отъявленно-рыжее чадо, и тоскливо поругивала отмороженную страну, в которой столь необходимые всякой честной женщине противозачаточные средства так дефицитны и малоэффективны. Чадо серьёзно сосало напуганную грудь, и сопело, как полноценно выношенный и черноволосый ребёнок. Закончив нелёгкий процесс, дитё отвалилось, и крайне недовольно посмотрело на маму. Глаза оказались младенчески мутными, но наглыми. Поединок двух взглядов — любящего с осуждающим, тёпло-карего с холодно-зелёным, полноценного с невидящим – продолжался с минуту. А затем аккуратный маленький рот некрасиво скривился…
Златовласка орала без малого два часа. Голос, по меткому замечанию классика, был громким, но противным.

Клим частенько муссировал мысль на предмет, как оно так случается, что разные во всём, начиная с цепочки хромосом и кончая шириной бёдер, люди – обладают столь несомненным и явным сходством? Есть расхожее мнение, что все дети гениальны…
Сомнительно это, По-совести, очередной штамп. Вот почему подавляющее большинство бежит гуртом, все вместе, а кто-то один совсем не бежит, а сидит кучей? Откуда такая глубинная неприязнь к остальным «гениально-одинаковым»? «Генитально, — сумрачно пошутила Ксю, — что у тех, что у других одна видимость. Хотя – нет, мальчики гаже». Он согласился. Мальчики неприятны, чего уж там спорить.
Разница, однако, имела место и в среде редких свободных радикалов. В заряде на полюсах.
Клим, например, легко согласился бы отстать, отделиться от группы маленьких заключенных, тихо забыться хоть летаргическим, хоть вечным сном. При первом ознакомлением с общепринятой сказкой, он, помнится, долго недоумевал: какого рожна царевну подняли из покойного хрустального гроба?!
Ксюха, напротив, вполне могла загнать опротивевший до колик детсадовский мир в ту самую «подземную нору», желательно палкой. Залить бетоном, вбить кол, а лучше – погрузить в глубь земли саму гору. Ксюша хотела жить. Исключительно по своей воле. Для этого она не колеблясь пустила бы в расход несогласных. Оставив с десяток восторженно-тихих, покорных зрителей. Зрители были критически необходимы.

Восьмимесячные, недовольные, заросшие диким волосом. Совпадений в их жизни хватало. Причём, довольно неожиданных.
Нервный, подвижный, как ртуть отец Клима занимался тем, что бомбил местечковые райкомы и областные клубы по всей стране. Будучи художником-монументалистом, стенописцем и фрескоплётом, он недурно заколачивал в эпоху развитого социализма. Монументальным вкладом в сокровищницу мировой культуры являлись произведённые в огромном количестве сцены из радостей колхозно-заводского бытия, полные неподдельного оптимизма – платили так, что кисть пела и плясала в мастеровитой руке.
Короче говоря, Клим нимало подивился бы, узнав, что их отцы пересекались задолго до их собственной встречи. Один папаша музыку заказал, другой родитель – шустро исполнил. Казённые бабки поделили к обоюдному удовольствию.
Или такая вот тема: в день появления на свет неугомонного создания женского полу, Клим, спортсмен и разрядник, впервые в жизни нажрался. Конкретно и бескомпромиссно, по-взрослому. «Андроповкой», официально запаленной, жутковатой по тем временам водкой. Случайно наткнувшийся на него в темноте подворотни сосед, вовремя прибывшая неотложка, доселе здоровый образ жизни – по совокупности эта цепь случайностей помогла парню выдраться из алкогольной комы. Дело обстояло настолько грустно, что корячился и такой неприятный вариант, при котором одну и ту же дату два семейства отмечали бы не совсем одинаково…
Характерно, что странное для мастера спорта желание подхватило его как-то необыкновенно «вдруг». «И с какой такой радости, сынок?» — горестно вопрошала мать. Ответить на простой и пронзительно точный вопрос Клим затруднялся. Однако чётко помнил: радость была. Дурная какая-то радость. Радость против правил. Радость назло. С незнакомым, пряным ароматом. Тогда он впервые столкнулся с запахом неожиданности.
Некоторые параллели улавливаются с натяжкой, но при внимательном рассмотрении тоже имеют право на существование.
Пугающая страшными рожами домочадцев Ксюша получила урок безусловного вранья в возрасте двух лет. С визгом разбегающиеся от её гримас отец с матерью, дед с бабкой, разномастные дяди и тёти, вдруг оказались подлыми врунами. Зашедший на огонёк папин коллега, бизнеспартнёр по партийному беспределу, только мутно скривился в дежурной улыбке, и тут же равнодушно отвернулся от выпученных глаз, страшно рычащего рта, и угрожающе занесённых ручонок. Врать эти люди умели виртуозно. Поэтому случайная правда от них ощущалась несомненным и болезненным уколом. Привитая Ксюша опустила руки, нахмурилась, а через пару минут уже отчётливо сознавала, что с бесплатным цирком покончено, и надо срочно взрослеть. Думала девочка быстро. В два года она крепко усвоила сомнительную истину: взрослым можно всё, а значит и врать. Взрослые врут, и никто её не боится. Обидное открытие.

В то же самое время, Климу хватило тех же двух минут, чтобы понять, что им, соплякам, всю жизнь вешали лапшу, и верить нельзя никому, если хочешь выжить в горах, где никто тебя не боится, а лишь ненавидит. За то, что попухшие от вранья хари пригнали сюда пацанов, как скот на убой. Доверять можно только себе. Про бога он тогда не знал, да и слава тому самому богу, а не то бы на всю жизнь разуверился. Факт.
Спустя пару лет Клим вернулся в совершенно новый, тупо перелицованный социум. Он приобрёл много навыков, позволивших быстро адаптироваться к пугающе идиотской среде. Но кое-что он несомненно утратил. Мелочи, вроде способности улыбаться. Или сочувствовать слабым. Начались таки странности с памятью. А по ночам будил приторный запах крови.
Ко всему этому он достаточно быстро привык.

Зеленоглазая девочка за два года тоже крепче встала на ноги. К четырём годам она добилась полного и бессловесного повиновения со стороны матери. Стоило только пообещать уйти из дому. И уйти, разумеется. Искали полдня всем районом.
Бабка дворянских кровей, изящная и строгая, как циркуль – капитулировала под угрозой накушаться тайком абрикосов не только немытыми, но и с косточками, и с червяками, и….
Дед, профессор биологии, седовласый и подтянутый (не в пример отцу, а ведь он был старше на целых одиннадцать лет!), толерантный ко всем формам жизни, кроме партийных работников (и тут у них с папой возникли противоречия); так вот этот крепкий, как орех, тоже породистый до неприличия, — только мелко кивал и бросался выполнять просьбы внучки. А что ему оставалось, скажите на милость, когда любовно собранная в течении жизни коллекция бабочек была выпущена на волю с пятого этажа? Неправильного цвета ангорский хомяк перекрашен? В небесно голубой цвет. Автомобильной эмалью. Ну а чего стоило вымытое с шампунем семейство вуалехвостов?
Наша героиня была весьма чувствительна к запахам, это к слову.
Оставался отец. С ним оказалось сложнее. Он мог практически всё: купить конфет, щенка, новое платье. Модное такое платье, с карманом на животе. В виде большого яблока. Это с одной стороны.
Но с другой: конфеты разрешались только после обеда, щенок – только на даче. Яблоки быстро приедались. А ещё папа страстно любил правила. Им безропотно следовала по жизни белёсая мама, но ненавидела от рождения яркая дочь.


ну и дальше ругаем, смеёмся, советуем бггг