Чхеидзе Заза : Побочные эффекты перемен

Врач Тбилисского военного госпиталя, Тариэл Каикацашвили любил свою работу, правда, всегда приходил на нее с опозданием. Удовольствие от лечения сыновей и дочерей земли закономерно проистекало в нем из глубоко укорененной в душе, дерзкой гордости и щепетильности, исходящих из династического принципа принадлежности к медицине.
Кроме занятия хирургией, должность и военное звание, ставили его перед необходимостью ознакомления с штабными директивами, под грифом « для служебного пользования». Несмотря на то, что информация в них под нажимом высоких начальств искажалась, обретая не действительное, а желаемое содержание, они то и дело сообщали о непрекращающихся происшествиях, преступлениях и гибели людей:
«Распространение пьянства, а в последние годы наркотизма среди офицеров и прапорщиков звена, дивизия – полк – батальон, приводит к участившимся случаям рукоприкладства. Причем пьянство особенно характерно для военнослужащих Закавказского военного округа и является своего рода негативной военной традицией… ».
Особое беспокойство Генералитета вызывали положения этих документов, с отзывами на происшествия во время проводимых учений:
«В период учебных танковых стрельб в районе озера Караязы был зверски убит прапорщик медсанбата Вартанян Рачик Ервандович. Расследование показало, что смерть наступила вследствие нанесения ему побоев двенадцатью военнослужащими разных званий. Их отрицательную реакцию вызвала попытка Вартаняна перед употреблением медицинского спирта высказать длительный тост, тогда как на все двенадцать человек в наличии имелся всего лишь один стакан».
Словом, с учетом « дисциплинированности» дислоцированных в Грузии войск, в изувеченных и простреленных военнослужащих недостатка не было. Оперировал и шил Тариэл быстро, но тщательно, хотя кое-когда случались и констатации смерти.
* * *
18-го августа 1991-го года в одной из операционных госпиталя, с проникающим в душу синим и зеленым освещением, стояло два стола. На одном из них лежал стройный туркмен, со свешенной набок головой и судя по лежавшему на каталке мундиру, старлей. Двое санитаров, ассистент, ординатор и анестезиолог стояли рядом. Тариэл в марлевой повязке и очках что-то резал в его пожелтевшем от ожога животе и время от времени говорил: кровотечение… зажим Федорова, присуши… присуши быстро… три узла на печеночной артерии… Нина, ты мне какую нитку дала? Короткая нах…
Наркоз на пациента, почему то не действовал. И вдруг, приподняв свое широкое, будто красный кованый щит лицо, с приплюснутым носом и маленькими раскосыми глазами, он рванулся, дернулся и завыл пронзительно — протяжным звуком как будто волк на луну…
Все находящиеся в комнате навалились на грудь страдальца и с трудом удержали его. Не покорявшийся туркмен вдруг зарыдал и захлебываясь надрывно завопил: « Горбачев, еджен амина сикен! Так тебе и надо, бар сиктир, все пиздец тебе...»
Ноги больного быстро и часто, дергались и лихорадочно трепетали. Два бледных санитара, посмотрев друг на друга, тихо хихикнули. Находящийся в операционной медперсонал еще не знал, что слышит голос новой жизни…
В тот вечер Тариэл лег спать, когда еще чуть смеркалось. Проснувшись сразу после полуночи, он никак не смог заснуть. Всплывали в его воспоминании поведанные в детстве дядей Йоной рассказы о живущих на севере человеческих особях, покрытых серебристым звериным мехом; о людях карликах в Кавказских горах у которых борода растет прямо из бровей, и такими длинными ушами, что в холодное время они ими как шарфом укутывают шею; о племени людей в Араратской низменности, что в жару ложатся на спину и в тени их выдающихся носов, от горячих лучей солнца, как под зонтом, укрывается все семейство; о их женщинах, которые способны сломать пальцы домогающемуся мужчине, так как вместо грудей у них крепкая пара зажатых в кулак рук…
Так и прорезал он в полудреме, до рассвета. А рано утром позвонивший с Москвы свояк Кукури оповестил его о том, что президента СССР во имя какого-то высшего общественного интереса отстранили от власти.
То, каким образом, находящийся под общей анестезией туркмен мог заранее знать о попытке изменения политического устройства страны, навсегда осталось для Тариэла загадкой…
Следующие месяцы протекли в ожиданиях, огорчениях, растерянности, беспокойстве, раздражении. Вследствие политико-экономического коллапса, региональная военно-медицинская система еще некоторое время функционировала. Но вскоре опытный хирург, автор около 20-ти научных работ, в том числе 10-ти монографий, по вопросам заболеваний сердца и сосудов, нагноительных заболеваний, проблемам биологической, медицинской и психологической кибернетики, остался без работы.
Захватив кожаный ренцель с инструментами, он вышел на улицу как новоиспеченный лейтенант медицинской службы после первой в жизни операции в надежде, что свежий воздух поможет ему избавиться от неестественного переутомления. Все вокруг казалось ему каким-то зыбким. Он почему-то ощущал, что над городом нависает угроза.
* * *
Но усталость и тревога скоро прошли, и Тариэл осознал, что за несколько дней жизнь человека может измениться до неузнаваемости и раньше он не менял ее только потому, что ему было лень. Имел он для встреч с красивой замужней женщиной, на ул. Генерала Леселидзе соединенные между собой через смежную стену две квартиры, с выходами в разных подъездах. Чтоб плоть свою питать, пришлось ему переделать одну из комнат под хирургический кабинет и приниматься за частную медицинскую практику.
С чем ему только не предстояло столкнуться в тот период: отделение однояйцовых близнецов, операция на зародыше, извлеченном из живота матери с последующим обратным внедрением для донашивания, удаление кисты мозга через рот, тайные восстановления девственности многодетным женщинам. Как-то раз он даже произвел обрезание крайней плоти у тридцатилетнего парня, желающего женится по расчету на девушке из еврейской семьи.
Тариэл не имел склонности искать в своих действиях небрежение или злой умысел, а уверенность ему всегда придавал висящий на груди массивный, золотой медальон в виде звезды царя Давида. Работа, конечно же, была черна, да зато денежка зелена, но его душа жаждала настоящей науки.
* * *
Исцеление заезжего криминального авторитета, уроженца Ярославской области, от запущенной формы водянки живота, полностью перевернуло его жизнь. После этого жертвы стрельбы и резни с прохудившимися частями тела, на костылях и каталках табуном потянулись к нему со всей Евразии. В случаях если кому то надо было скрыться и от Интерпола, он не пренебрегал и операциями по пересадке лица от мертвого донора. Ухаживая за такими больными, он просиживал рядом с ними дни и ночи. Выходя на улицу, он брал с собой револьвер, а жену и дочь отправлял на дачу и приказывал не покидать двор.
Ни от камня плода, ни от беззакония добра. Через некоторое время его вновь стали беспокоить страхи. Причем они исходили не от людей, а от неодушевленных предметов, типа кованных дворовых ворот или лестничных перил, да и многих других вещей на которых он задерживал взгляд. Он уже стал, вихрить от других больных, замазывая им глаза, будто он уролог, сексопатолог и т. д.
- Вы чего, собственно, пришли? У вас нормальная картина.
— А как же аневризма аорты? – Недоумевал больной.
- Да, бросьте. Вы из «Республиканской»? Да ведь там врач вышла в декрет, а все ассистенты заняты. Так и посадили практикантов эхоскопию делать …
- И это же, сколько народу провели, — Возмущался больной, — А цены как пламя…
-Рекомендую: улица Абашидзе 104, третий этаж. Сулико Размадзе. Дешево!
* * *
После 2003-го преступный мир терял позиции в общественной жизни Грузии. Новое, позаимствованное у итальянцев «законодательство по борьбе с мафией», вытеснило сформировавшийся десятки лет назад воровской уклад. Вцепившееся в котел власти, чиновники, ничем не желали делиться с «блатными» и за любое пособничество им были введены суровые меры, после чего и появилась, популярна фраза: «Докажут участие и в убийстве Кеннеди».
Они пришли скоро. Тихим вечерком, когда Тариэл ужинал, радио вещало: «По итогам дня фондовый индекс NIKKEI двести двадцать пятый заработал… плюс четыре целых, семь десятых; Фондовая Америка накануне сумела заработать в пределах одного процента; АДР на российские фишки не догнали рост на локальных площадках; Нефть отступила на два процента, однако продолжили рост металлы; Золото прибавило ».
Вдруг в дверь позвонили условленным сигналом: «три, два, два». Как только он отворил защелку, в квартиру вломилась целая экспедиция вооруженных сотрудников Специального оперативного департамента. Его закацали в браслетки как вездесущего монстра, злодея, вора и чуть ли не убийцу.
Взялся тайно врачевать, да будь добр отвечать. Попавшийся в торбу Тариэл, быстро понял, что следователю не нужно рассказывать того, чем адажио отличается от арпеджио. Почувствовав силы размышлять хладнокровно, он согласился на сотрудничество со следствием.
Шитье распоротых животов, выуживания пинцетом пуль, выведения из наркотической комы посредством инъекций соляного раствора, — все было его рук дело. Он и только он был во всем виноват! Врач преступного мира ослезил признаниями свои многочисленные, нелегальные выполнения Гипократовой клятвы, скупку краденного и незаконное хранение оружия. Выворотивший наизнанку уши следователь, мараковал, потрескивая пальцами, вписывал новые улики, прилаживал под статью.
Сел Тариэл в период когда для закуроченных в Грузинские тюрьмы ситуация поменялась. Хотя и номинально, но с правами человека считались. Арестантов уже не помещали в вентиляционные шахты, чтобы сильные воздушные потоки за несколько дней иссушили связанного человека, превращая его тело в мумию. В Ортачальской тюрьме не загоняли уже в упраздненную многокилометровую канализационную линию, чтобы проползший десятки километров по узкому зловонному тоннелю зек, до костей ободрал руки и ноги, спину и лицо. А если вдруг и остался бы живым, то приобрел пожизненное психическое заболевание — боязнь темноты, ржавого металла и закрытых помещений. Закончилось время, когда вывезенных за город подозреваемых заваривали в металлическую бочку с пробитыми отверстиями и закопав в землю, заливали ее экскрементами. Не кидали уже в электролизные камеры, где от урок оставался один сизый дымок. Некоторых задержанных по ночам неоригинально избивали, и естественно иной раз кое-кто отдавал Богу душу. Старые тюрьмы колхозного типа, в которых для мотивации вхождения в мир изобретений и творчества, заносчивые ученые типа Туполева и Ландау получали «жизненный прогон», сносились.
Милостью небес, и поддержкой пухлого лапотника, попал Тариэл в экспериментальное исправительное учреждение по проекту норвежской пенитенциальной системы. Можно сказать не тюрьма это была вовсе, а трехзвездочное общежитие. И на той люксовой периферии, многие, так называемые, «криминальные авторитеты» должны были позабыть о лоске, ореоле геройства да уголовной славе и, вспомнив о своем рабоче-крестьянском происхождении, без несчастья освоить новые профессии. Находясь там, он вскоре ощутил, что медицина ему смертельно надоела. Перед ним встал вопрос, куда ему девать свою жизнь после освобождения, так как понял, что никогда, никого не будет больше лечить. Но впрочем, на этот счет, он ошибался.