tianara : Связанные одной лентой.

Влад уставился в мерцающий экран. По комнате разливался негромкий гимн РФ на фоне далекой пулеметной очереди. Белоленточники напряженно молчали. Наконец, заставка трехцветного флага сменилась лучезарным ликом 1-ого Генералиссимуса Объединенных Российских Республик (сокращенно ГОРР). После пластических операция Владимир Солнцеликий Путин стал похож на Бреда Питта:
— Мои верно подданные, — ГОРР Путин плаксиво сморщился, — В наступившие смутные времена, когда адские Церберы Мирового сообщества разрывают на части плоть наших сельскохозяйственных пашен и пьют кровь из нефтяных вен Сибирских месторождений, я призываю вас не дать зеленым купюрам валюты и гуманитарной герчки погасить наш патриотический запал!

Путин достал резиновое изделие, с усилием надул и пронзил иглой, как Георгий Победоносец пронзает змия. Шарик лопнул. Влад вздрогнул. Раздался грохот, стены затряслись, за стеной зарыдала женщина. А нет, это всего лишь взорвался снаряд неподалеку.

— Народ сошел с ума, устраивает оргиастические митинги, грабит палатки с гандонами! Очевидно, что на нашу благополучную страну наслала порчу мировая сионистская ложа. Сибирь оккупировал Китай, Урал — США, войска Имарат Кавказа объединенные с Украинским Народным Фронтом дошли до Волгограда, моя Питербургская область стала Ингерманладнской республикой в составе Лапландии (бывшей Финляндии), в Москве действут террористические группировки миротворческих сил ООН. Что я могу вам посоветовать, мои верно подданные? За нами Москва! Отступать некуда! — глаза солнцеликого увлажнились и он возвел вдохновенный взор к источнику электрического света.


— Сукин сын! — Влад выстрелил в экран, телевизор взорвался. Из продырявленного ящика поднялась серая струйка дыма. Повисло молчание. Костер на полу смердил пластмассовой гарью.
— Что вы встали, как бараны? — Влад пытался походить увернностью и внутренним стерженем на бывшего предводителя, — Рыжков! Ты же в звании старшего сержанта дембельнулся! Какого ж ты хуя Эдика на Юго-Западной кинул?!

Рыжков промямлил, что он демократ и либерал, а не револлюционер:

— Я… я говорил ему. Он же бесбашенный, ты знаешь… Нацбол… Поперся с кучкой смертников… на толпу вооруженных ОМОНовцев. Я… я просил...

— Плохо просил! — оборвал Влад. Он вдруг устало опустился на стул и обмяк. В дверном проеме в грязной камуфляже, запыхавшийся появился Касьянов, под руки его поддерживали два ополченца (по-крайней мере, мечта Влада о народном ополчении осуществилась). Он выкатил на Влада залитые потом красные глаза и проскандировал: «Широпаев поджег себя».

— Что? — обомлел Влад.

У Касьянова подкосились ноги от долго пути, с трудом сдерживаясь от рыданий, он протянул обгоревший лист. Влад взял и прочел:

Будет рядом толпиться отчизна,
Лузгать семечки, жадно смотреть…
Я сгорю на костре византизма,
В золотую посаженный клеть.

И закаркает стая воронья,
И запляшет на черных костях…
А тебя в заревую Болонью
Унесет лебединый косяк.

— Какую Болонью? — еще больше оторопел Влад.

— Он прочел это, облился бензином и поджег, — Касьянов не выдержал и заскулил, давясь нитками слез.

Влад с сотраданием посмотрел на сломленных однопартийцев, а ведь он был в два раза младше.

- Отдохните Касьянов. Пойду Лешу проведаю.

Посреди комнаты стоял матрас, на котором в горячечном бреду метался Навальный. Рядом сидела девушка в грязных фиолетовых угги и переодически вытирала отхаркиваемую больным кровь полосатым хипстеровским шарфиком.
— Ань, оставь нас.
Влад осторожно, как святыню, приподнял голову Алексея, промочил ваткой иссхошие губы и тихо позвал по имени. Леша разлепил глаза, сначала его взгляд был бессмысленным, словно безумные бесы лихорадочного бреда не отпускали сознание узника, но потом зрачки сузились, радужная оболочка приобрела чистый голубой цвет. И Леша вопросительно уставился на Влада:

- Как Женя?

— С ней все хорошо, — оба знали, что Влад лжет. Лицо Алексея снова потухло и приобрело выражение каменной маски, он потерял сознание, поспешив вернуться к утешительным демонам бреда подальше от сумасшедшей реальности. Чирикова хотела сдаться. Она шла, гордая и одинокая, с белым флагам к неприступным стенам Кремля. Ворота открылись. Ее схватили. Что было потом Влад смотрел по телевизору. В тот момент он был рад, что Леша в бреду. Ее вывели на Красную площадь; сначала Кургинян, Говорухин и Сурков над ней надргуались, потом пригвоздили к столбу позора с табличкой «Шлюха ГосДепа» и оставили истекать кровью на глазах у равнодушной толпы, которая после пережитых ужасов не испытывала ни ужаса, ни радости, ни злобы, ни возмущения.

Алексей умрет. Влад знал. Надо было бежать. Через два дня он в одиночку полз по уши в грязи, прижав к груди Макаров с двумя пулями. Усталость разливалась по телу свинцовым умиротворением. Влад перевернулся на спину. Серое русское небо. А как они мечтали с Алешей, сидя в чистеньком кафе на глянцевой улице Вашингтона среди счастливых и свободных людей о том, что подарят смысл жизни этим бездумным, безвольным, нищим скотам, именуемым русским народом. Как он потом создал блог, как разоблачал зарвавшихся ворюг, как был Робин Гудом. РосПил, РосЯма и вот итог: грязь, Макаров, смерть, изгнание, забвение — закономерный конец любой идеи. Что же, по-крайней мере, он умрет на земле родной под пенье птичье, а не ранчо в Колорадо. Влад закрыл глаза.

Утром сельская бабулька нашла труп молодого человека. По белой ленте на плече она опознала последнего из народных ополченцев. «Хоспади, — перекрсетилась бабулька, — Ишо один тут. И чего им, молодым, неймется. Што Сталин, што царь-батюшка, что Путин — какая разница, лишь бы печечку были дровишки топить, да пенсию плотили… Ну ничего. Хосподь усех просит… Усех..»