Никита Зайцев : Поп

Алексей лежал в постели, не в силах подняться — рак лёгких, да ещё с метастазами в бронхи и поджелудочную. Онкология в последней стадии. Четыре курса химиотерапии тоже сказались — мало того, что не помогли, да и не могли помочь — только хуже стало — вставать он уже не мог, сил хватало лишь на то, чтобы воды попить. А это, как говорят святые отцы, проявление милости Божией к христианину, которая подается ему для очищения грехов покаянием.
Сестра Алексея, женщина очень набожная, решила, что исповедоваться ему надо. Для совершения Таинства исповеди был приглашён священник — отец Николай — напутствовать перед смертью, как полагается всякому христианину.
— Вы уж, батюшка, исповедуйте его, а то, врачи говорят, уже сегодня помереть может. Самое большое — два-три дня дают… — плачет сестра. — Из больницы выписали — домой умирать отправили.
И суёт батюшку в руку две тысячных купюры;
— Вот, возьмите, пожалуйста!
— Да что вы?! Какие деньги! — деланно возмутился отец Николай, привычным жестом засовывая банкноты куда-то в рясу и отправился к больному.
— Сын мой...
— Иди нахуй, — перебивают его еле слышным хриплым голосом, — Не до тебя сейчас — не видишь, сука, еле говорить могу! А уж с тобой, падло, говорить точно нет никакого желания! — прохрипел Алексей.
— Сын мой...
— Иди нахуй, мразь!
Тут батюшку понесло:
— Все мы много согрешаем — сказал апостол Иаков. Что же другое можем сказать мы. Согрешаем, но сознаем, каемся, сокрушаемся об этом, припадаем к Господу и просим прощения, и...
— И иди нахуй, паскуда, наконец! Ни о чём я не сокрушаюсь, и прощенья ни за что не прошу! И, тем более, припадать ни к кому не собираюсь! Дай же ты хоть сдохнуть спокойно! — вновь перебивает Алексей.
— Господь прощает, прощает, снимает тяготу греховную, как снимают тяжелую ношу с плеч, — и ясно чувствуется облегчение. — упорствует батюшка. — Нам надо чаще благодарить Господа за все, что Он сделал и делает постоянно всем, а особенно верующим в Него, принадлежащим Святой Православной Церкви. Всякое дыхание — да хвалит Господа! — начал снова нести околесицу отец Николай.
— Иди нахуй отсюда, пидор бородатый! Ещё раз повторить?! Нахуй!, Нахуй пошёл! Нахуй!!! Как, по-твоему, восхвалять мне Господа своим дыханием? Мне эти твои проповеди в хкй не впились! Не видишь что-ли — умираю! Ещё твоих баек про покаяние не хватало! Не буду я исповедоваться! А чтобы имя Божие дыханием своим восхвалить — так вот — на! — прокашлялся и плюнул кровавой мокротой в отца Николая. — Так и восхвалю твоего блядского Господа…
Отец Николай смиренно утёрся и отошёл от больного.

— Не могу исповедовать — будто бес в него вселился! — оправдывается отец Николай перед сестрой Алексея. — Лишь материться и о покаянии предсмертном даже думать не хочет...
— Ну Вы ещё попробуйте, может слово Божие до него донесёте, — сестра протягивает пятитысячную купюру батюшке, тот молча прячет её в рясу.
— Конечно, попробовать надо — нельзя же человека с таким горем оставлять...
Лишь подошёл отец Николай к Алексею, как тот, собрав последние силы, прохрипел:
— Иди отсюда нахуй, падло! — на большее его не хватило- что-то буро-коричневое потекло изо рта, началась агония. Наступила смерть. Умер Алексей без покаяния…

Тело безвременно усопшего Алексея привезли в храм вечером. Всю ночь гроб находился в церкви, над ним читался Псалтырь. Усопший Алексей в последний раз пребывал на вечерне, утрене и Божественной литургии, когда все прихожане соборно молились о нем. После окончания Божественной литургии принялся отпевать его отец Николай. Да так отпел! Начал молитвы читать, да что-то под конец совсем не то вышло:
— Во имя Отца, и Сына и С… с-с-с-с… — С-су-у-ки!!! — пропел, а сам стоит, побледнел весь, смотрит непонимающе — совсем не это он хотел произнести! Не на шутку испугался отец Николай! Пробует снова:
— Во имя Отца, и С… с-с… Сволочи Поганой! — вновь пропел отец Николай против своей воли, будто кто-то говорил за него.
Люди в церкви волноваться начали — нужно как-то положение поправлять.
— Во имя Отца, и С-с-… Събитесь все отсюда! И мертвеца своего уберите! — проорал батюшка. Говорит, и сам ушам своим не верит!
Прихожане — кто с интересом, кто в недоумении, слушали его. А отец Николай сам не поймёт, что с ним творится — не может молитву закончить:
— Во имя О… О… Во вымя овцы, и С… с-с-Сволочи Поганой, и...
Дьякон, улучив момент, увёл отца Николая и привязал к кровати.
— Дьякон, не помню, как тебя зовут… Раньше помнил. А теперь забыл… Дьякон, зачем та меня к кровати привязываешь? Отвяжи меня, Христом-богом молю! И почему на тебе ряса белая?!
— Ебало завали, падло! — ответил дьякон.
— Михаил Иванович! — донёсся голос откуда-то со стороны. — Аминазин-то что-то не работает! Опять бредит!
— Да-а… Препарат-то неплохой, хоть и старый, но для него, видимо, не подходит. Начинай-ка, Анатолий Васильевич, тизерцин, тридцать миллиграмм парентерально, с пятипроцентным раствором декстрозы. Ну или с физраствором — что под рукой будет… На всякий случай, если продуктивная симптоматика не пройдёт, бредить опять церковью будет, добавь галоперидола, по пять миллиграммов. Два раза в сутки будет достаточно. Да, ешё: реланиум внутривенно, два куба — если крутить сильно будет… Только смотри! Нейролептики циклодолом не корректируй пока — а то сейчас он священник, а после циклы, глядишь, космонавтом станет! — посмеивается Михаил Иванович. Пока поставь ему релаху внутривенно, четыре куба, и тизерцин, как я сказал. Поспит хоть… И скажи этому дьякону… Чё ты ржёшь, ну, санитару, которого он за дьякона принимает, чтоб пока не отвязывал. А то опять по палатам ходить будет, отпевать кого ни попади. Отпевальщик херов…