Никита Зайцев : Отец Арсений

— Дим, ну давай съездим к отцу Арсению! — в который раз уже просит Маша. — А то и с работы выгнали, и отец у тебя умер, и болеть ты начал, и пить начал, и всё у тебя наперекосяк идёт! Порчу на тебя навели! Поехали — от долгих молитв была дана отцу Арсению благодать — будущее видит и от болезней лечит, и порчу с тебя снимет.
— Да хватит, Маш, ерунда всё это! Ну не верю я во всю эту чушь… Просто неудачная полоса в жизни...
— Веришь-не веришь, а съездишь — и сам всё увидишь! — уже неделю уговаривает суеверная Маша Диму.
Наконец Диме это надоело — достала его Машка, поехали они в Ореховку, к отцу Арсению, авось ехать недалеко.
К отцу Арсению вообще много народу ходило, даже из соседних областей приезжали — почитался целителем и предсказателем, чуть не святым. Кто болезни к нему лечить ездил, кто порчу снять — и всем помогал. Хоть священником был, но по дряхлости службу справлял редко. Говорили, больше ста лет ему, Николая I ещё застал, и революцию помнил. А как Советская Власть пришла, с тридцать седьмого до пятьдесят третьего года, как Сталин умер, в лагерях провёл. Но от веры не отрёкся.
Жил теперь отец Арсений при монастыре и молился, отчего дар прозорливости и целительства обрёл. Людей, что называется, с того света вытаскивал силой своей молитвы.

Приехали Дима с Машей в Ореховку, нашли отца Арсения. Дождались своей очереди, народу-то к Арсению много идёт, заходят в келью. Арсений, сидящий на простой деревянной лавке, лишь взглянув на Диму, говорит:
— Недоброе с тобою, Дмитрий! — и откуда только имя узнал? — Порча на тебе сильная. Вот, вижу, батюшку своего схоронил недавно...
— Вот видишь, видишь! — шепчет Машка, — прозорливость какая! А ты, дурень, не верил! Даже про отца твоего сказал!
А Димка стоит, от удивления слова вымолвить не может.
— Отмаливать тебя надобно, порча-то твоя на смерть!
Тут Димка совсем ошалел со страха.
— Ну ничего, силой Божьей, отмолим. Сам-то ты, вижу, неверующий? — с укоризной спрашивает Арсений, — нехорошо это, ой как нехорошо!
Димка со стыда сквозь землю провалиться готов.
Старец встал с лавки, пал перед образом на колени, молитву сотворил, говорит:
— Приходите ко мне завтра, а я за вас всю ночь молитвы творить буду.

Следующим днём приехали Димка с Машкой к отцу Арсению, тот ласково встретил их, начал перед иконой молитву творить, пробует, а язык не слушается — только мычание выходит, и слюни по бороде текут. Будто нашло на него что-то. Вскочил, смотрит вокруг, словно не поймёт, где он, побледнел, затрясся, лицо его перекосил нечеловеческий ужас, сменившийся радостью:
— Ой, бля! Ёбись-провались! Благодать-то какая! — а до этого благочестием всегда отличался, дурного слова от него не услышишь. И так чудно ему от этого сделалось!
— Невъебенная благодать на меня снизошла!
Дима с Машкой опешили: старец, которого почти святым считали — матом кроет, да ещё как!
— Отец Арсений… — испугалась Машка.
— Ёбаный ты нахуй, блядь! Радость-то какая!
Арсений, поругавшись матерно, удивился, испугался, но такую радость и силу в себе почувствовал, каких ни одна молитва не давала! Сел он на лавку, сидит, слюни в бороду пускает, переживает благодать снизошедшую. А борода в слюнях вся уже.
— Х-у-у-у-й! -с наслаждением пропел басом на церковный манер Арсений и восторг переполнил его. — Ёбаный Христос! Пиздато-то как, блядь! Блядь! Как пиздато-то! — весело матерится Арсений.
— Порча, Дима, что на тебя навели… Да то хуйня, а не порча, сегодня же всё как рукой снимет! — Всё, нахуй идите теперь!
Присутствующие возле кельи подошли ближе и в ужасе услышали всякое непотребство. Ничего не понимающие Дима с Машей вышли, посмотрели по сторонам и удалились.
.- Что, умом тронулся, не дай Бог, Арсений? — говорили пришедшие к нему за духовным напутствием и исцелением.
— А что, с кем не бывает, больше ста лет ему...

— Маш, я не понял, что там у старца-то твоего было? Ничего не помню… — спрашивает Дима на обратном пути.
— И я не помню! Как приехали — помню, потом — как отрубило. Только что в себя пришла, будто проснулась… Мы же вчера только у него были, что такое за ночь с ним случилось?
— Маш, ты чё? Мы же вчера весь день у Сафроновых на даче шашлыки жарили, прикалываешься?
— Да? А мне казалось… Да ладно, за дорогой лучше смотри...
Спустя некоторое время вообще про поездку в Ореховку забыли оба. Между тем, Дима на хорошую работу устроился, пить бросил. И вообще, жизнь у него складывалась как нельзя лучше.
— Ну вот, а ты всё «порча, порча...», — посмеивается он над Машкой, — просто неудачный период в жизни был — вот и всё!

В Ореховке тем временем странные события происходят. Приехал к отцу Арсению из райцентра Михаил Платонович, глава администрации — язва желудка у него была, врачи ничего путного сделать не могут. Посоветовали ему знакомые, кто у Арсения уже бывал, в Ореховку к старцу съездить. Съездил...
Сидит Арсений на лавке, улыбается, слюни в бороду пускает — Благодать и Радость ему так лучше чувствуется; от благочестия и следа не осталось.
— Ебать и резать! Платоныч припиздовал! — радостно воскликнул отец Арсений. — Что, язва подзаебла? — хохочет Арсений.
Михаил Платонович был не на шутку ошарашен — не ожидал такого приёма. Страх на него нашел — стоит, слова сказать не может.
— Что молчишь, язык в жопу засунул? — со смехом спрашивает старец.
— Д-да…
— Да? Вытаскивай, нехорошее это дело! Иш чё надумал — язык в жопу засовывает! Ну что, вытащил? Язву твою залечить не могут?
— Д-д… Да. Я… Язва проклятая замучила...
— Переебись она в пизду конём, язва твоя! — продолжает веселиться Арсений, — нихуя с тобой не сделается — сегодня же заживёт! Всё, теперь съебись отсюда нахуй! Глава, блядь, администрации… Тоже мне, хуй каков выискался...
Пулей вылетел из кельи Михаил Платонович после этих слов, против своей воли даже.
«Ну, думает, пиздец этому козлу! И монастырь закрою нахуй! Что бы мне, Главе Администрации, какой-то дед слюнявый такие вещи говорил! Пиздец! Ладно, хрен с ней, с работой, здоровье-то дороже, беру отпуск и в стационар ложусь. Давно мне предлагали, а я всё — «работы много, то да сё». Дурак, блядь! Сразу надо было ложиться».
А язва-то его действительно зажила — стал анализы сдавать, чтобы в стационар положили, а врачи: «Быть такого не может! Даже рубцов не осталось!».

Братия монашеская недоумевает: из ума старец выжил? Но, хотя монахов в смущение вводил Арсений своими речами, из монастыря его не выгоняют, будто наваждение на них какое нашло — боятся его все. А почему боятся — сами не знают. Если прежде отец Арсений отличался благочестием и человеком был набожным, всё время проводил в посте и молитве, да больных лечил, то теперь… Это был уже совершенно другой человек! Вместо молитв из его кельи днями и ночами слышалась матерная брань, безумный хохот и разная похабщина. Несмотря на всё это непотребство люди к нему даже с ещё большим уважением относиться стали отчего-то. И такой дар целительства у Арсения открылся — разве что, мёртвых не воскрешал. Раньше сутками молиться надо было, чтобы Господь исцелил, а сейчас, бывает, принесут к нему тяжелобольного, сам ходить уже не может, а отец Арсений такими матюгами крыть начинает — слушать тошно. Благодать почувствует и прогоняет всех из кельи. Что он там делает никто не видел — боязно было, но через четверть часа бывший лежачий больной выходил сам, бодр и весел, и уже к вечеру выздоравливал полностью. Спрашивали у него потом: «Ну что там отец Арсений с тобой делал-то?». А он и не помнит ничего, как будто только проснулся, смотрит — Арсений на лавке сидит, вся борода у него в слюнях, а на лице — блаженство невыразимое.

Приходят как-то к старцу, просят его:
— Отец Арсений! Бабка Прасковья при смерти лежит, просила, чтобы непременно ты дал ей напутствие духовное и исповедал! Не откажи уж умирающей-то. Машина на улице, поехали, не успеем же — вот-вот дух испустит!
— Успеем, не испустит… Пропердится разве, вот и весь её дух. Ладно, поехали.
А Прасковья-то уже и не дышит. Вокруг люди собрались, плачут, причитают… Иконы вокруг, свечки горят...
— Ох, не успел ты, Арсений, опоздал! — причитают родственники, — без покаяния померла! Горе-то какое, горе!
— Дышит-не дышит — какая, нахуй, разница! — хохочет старец, Благодать свою переживает. И страшным голосом заорал: «Что, курва старая, не дышишь, говорят, сука рваная?! Сейчас ты у меня так, блядь, задышишь, что сама охуеешь! На том свете помнить будешь, паскуда!!! А вы, — обратился он к присутствующим, — чтоб вас как хуем сдуло отсюда! Когда надо — позову...»
Все послушно из избы вышли, дверь за собой прикрыли.
«Дальше, блядь, отойдите, к калитке! Мешать мне будете!» — послышался голос отца Арсения из-за двери.
Отошли. Ждут стоят. Видят — свет во всех окнах померк, темно стало, и тут же ярко вспыхнул. Жуть всех взяла, крестятся со страха. Тишина кругом, даже собаки не лают, только слышно, как старец во весь голос такую похабщину орёт, что и не передать… Не больше получаса прошло — дверь открывается, выходит бабка Прасковья, живая, будто даже помолодела немного. А следом за ней — отец Арсений. Мрачен он был и суров. Перед ним на колени падают: «Святой! Святой! Мёртвую воскресил!». А старец внимания ни на кого не обращает, к машине идёт:
— Везите меня, откуда привезли!
Отвезли его обратно в монастырь. Сидит отец Арсений на лавке, мрачнее тучи.
— Батюшка, а что же ты сделал-то с ней? — робко спрашивает находившийся при нём монах.
— Выебал, блядь!!! Иди нахуй отсюда!!!

С самого утра у кельи Арсения народ собрался — чудотворцу поклониться. Увидели его — и диву дались: стоит на коленях благообразный старец, перед иконой молится. Вид его тих и смиренен, длинная седая борода аккуратно расчёсана — ну, точь-в-точь такой, каким был до той странной перемены его. Смотрят и поверить не могут.
— Оставьте меня помолиться, братья и сестры, — тихим голосом говорит Арсений, — покинула меня Благодать!
— Как покинула?! Как такое могло случиться?! — удивляются все.
— Покинула, покинула… За грехи мои, видать.
Сел Арсений на свою лавку, продолжает:
— Слюни изо рта течь перестали, видите — борода вся сухая! — сокрушается старец.
— Да что же случилось-то?
— Говорю же — слюни течь перестали, я уж пускал-пускал их всю ночь — ничего не выходит, только плевки получаются, да и те слабые...
— Так причём тут слюни?!
— А при том, что Благодать-то — в них была, в слюнях… Да со слюнями вся и вытекла. И дар браниться матерно тоже покинул… Исповедуйте меня, дайте последнее причастие, сегодня к вечерне покину я вас… А теперь оставьте меня все — молиться буду.
Удивились люди словам старца, но сделали всё, как он просил. И действительно, перед самой вечерней старец испустил дух.

Так закончилась земная жизнь славного чудотворца, старца отца Арсения.