hemof : Серые блики на серой стене

Жгучая боль терзала суставы маленькими острыми зубами. Наташа лежала с открытыми глазами, растворившись внутри своего мучительного мира. Мира, в котором боль таилась в каждом уголке её восемнадцатилетнего, а может быть восьмидесятилетнего тела. Ноет тело, ноет душа, ноют мысли и образы воспоминаний о давно минувшей жизни. Её ли жизни и жизни ли вообще? Может быть, всё, что хранится в её горячечной голове, ей всего лишь приснилось во время одной из тоскливых больничных ночей или было прочитано в книге, описывающей жизнь молодой беззаботной девчонки.
Металлические спинки кровати выкрашены в серый цвет. У изголовья стоит белая больничная тумбочка, покрытая паутиной царапин и отметинами выщербин. На тумбочке стакан и белая эмалированная кружка, наполовину наполненная чаем; кучка порванных упаковок из-под таблеток, раскрытая умершая книга.
Вечерняя медсестра сделала Наташе обезболивающий укол в вену, поправив одеяло, поставила градусник. На кровати у окна сухо покашливала бабушка Сима шестидесяти восьми лет.
Наташа с трудом перевернулась набок. Суставы изнутри пожирало пламя. Хотелось плакать, но слёзы, как будто выплаканные долгими ночами, оставили её.
В двенадцать лет она самостоятельно залезла почти на самую вершину огромного кедра-великана. Наташа отчётливо вспомнила корявые прочные ветки. На верхушке порывами налетал сильный ветер. Ухватившись за ствол, она раскачивалась вместе со скрипом большого дерева. Когда закрываешь глаза становится жутко страшно, кажется, что качнувшись, дерево не сможет остановиться и будет падать бесконечно долго, увлекаемое всей своей тяжестью на землю, или обломится под твоим весом верхушка. Глупые страхи, что может быть прочнее большого сильного кедра?
К горлу подкатила тошнота, выступил пот на лице. Наташа провела рукой по прилипшим ко лбу волосам. Локоть пронзила острая боль. Она громко со стоном вздохнула. К кровати подошла Надя. Рыжие длинные, почти до пояса, волосы.
- Наташа, Наташа, ты слышишь меня? – позвала её Надя, тихонько трогая плечо. – Может, ты удобнее лечь хочешь? Как тебе хочется лечь?
Наташа еле заметно качнула головой. Закрыв глаза, видишь неясные блики света, россыпь светящихся мизерных точек. Полной тьмы не существует, глазом всегда воспринимается какое-то движение теней.
- Надя, Надя, — шёпотом позвала Наташа.
- Что случилось?
- Я в туалет хочу.
Надя, приподняв лёгкое тело, подсунула судно. Она обратила внимание на Наташины ноги. На бледной, почти с голубым оттенком коже проступили маленькие чёрные точки.
«Надо врача позвать»,
Накатила странная полудрёма. Одна часть Наташиного сознания, как бы оставалась всё в той же больничной палате, а другая погрузилась в мир беспокойных, часто меняющихся образов. Лица, прикосновения, страшный непонятный шёпот, десятки губ.
«Что у него с лицом? Какое-то белое пятно. Я просто, наверное, забыла его очертания. Как же так? Просто взять и забыть. Как грустно».
Они с Жанкой копаются в куче жёлтого сырого песка. Жанка – противная девчонка с вечно грязным лицом. Песок сырой и прохладный, очень приятный на ощупь. Когда ляжешь на него лицом, отчётливо видишь каждую песчинку, находящуюся перед глазами. Каждая песчинка – это отдельный камень, только очень маленький. Жанка любит толкаться и сыпать в волосы песок, который потом невозможно вытрусить, пока тебя не искупает мама.
Открыв глаза, Наташа увидела двух врачей и медсестру Олю. Женщины о чём-то тихо переговаривались между собой. Оля внимательно слушала, изредка кивая головой. Наташа снова закрыла глаза. О чём они говорят? Почему-то не слышно слов. Боль, под воздействием обезболивающих уколов, немного уступила свои позиции. Она, как будто спряталась поглубже в тело. Теперь она не терзала суставы, она притаилась внутри, выжидая время, когда можно будет снова наброситься на свою жертву.
Нина Фёдоровна, дежурившая на этаже этой ночью, выходя из палаты, тихо давала последние указания Ольге:
- Больше мы тут не в силах ничего сделать. Будешь подходить к ней через каждый час. Если, что-то изменится, в любую сторону, сразу же сообщишь мне. Под утро сделаешь ещё один обезболивающий. Да, кстати, передашь завтра с утра, если я забуду, чтобы сообщили родным, пускай приезжают. – Нина Фёдоровна двумя пальцами поправила очки. – Ужас какой, как стремительно прогрессирует лейкоз.
- Да, ещё два дня назад она выглядела нормально.
- Господи, пожалей хоть детей.
Нина Фёдоровна медленно пошла из отделения. Обращение к богу повисло в тишине пустого коридора, и непонятно было – просьба это или укор.
Ольга взглянула на часы, время близилось к полуночи. Из палаты вышла Надя.
- Иди спать, Оля. Я всё равно этой ночью не усну. Баба Сима тоже не спит. Если что, мы тебя позовём.
Ольга молча кивнула. Постояла некоторое время, словно бы собираясь что-то сказать. Слов не было. Ещё раз кивнув, она пошла укладываться на кушетке в коридоре. В отделение с лестничной площадки зашёл Симоненко Сергей.
- Что, никак не накуришься? – сердито спросила его Оля. – Почему не спишь?
- Нога побаливает. Что там с Наташкой?
- Плохо. – Ольга вздохнула, пожав плечами. – Очень плохо.
- Сколько ещё протянет?
- Откуда я знаю? – разозлилась Оля. – Я что, господь бог? Иди лучше спать.
Надя, вскипятив воду маленьким кипятильником, заварила два стакана чая. Усевшись с бабой Симой на одну кровать, они молча прихлёбывали обжигающую жидкость.
Наташа никак не могла выбраться из полудрёмы. Чёрный потолок в ночной палате уступал место необычайно синему небу с плывущими по нему мохнатыми облаками. Внезапно появился огромный спортивный техникумовский зал. Бег по кругу. Ноги сами несут твоё тело. Молодое здоровое тело, молодые сильные ноги. Только что-то очень трудно дышать, как будто воздух вливается в лёгкие тяжёлой жидкой массой, которую невозможно вытолкнуть обратно. И снова чёрный потолок. В какое-то мгновение боль с новой ужасной силой разодрала суставы, прошлась по внутренним органам, обожгла воспалённую голову с потемневшими от пота волосами. Наташу затрясло мелкой, противной дрожью. Слёзы скатывались из глаз крупными прозрачными шариками, она всхлипывала, как маленький ребёнок. Постель под ней мгновенно стала мокрой, то ли пот катился градом, то ли она мочилась под себя. Ей уже было всё равно. Чувства присущие здоровому человеку покинули её. Стыд, удивление, интерес, покинули того, кто одной ногой переступил границу мёртвых.
Надя побежала за медсестрой.
Бабушка Сима жалобно запричитала старческим надтреснутым голосом:
- Господи, горе-то какое. Наташенька. Господи, горе-то. Да за что же он тебя так мучает? – По старым морщинистым щекам потекли солёные струйки слёз.
Оля пришла с уже набранным шприцом. Глаза сильно напухли от прерываемого сна.
- Сейчас, миленькая, сейчас тебе станет легче.
Наташа уже плакала беззвучно, не находя сил для всхлипов. Жёлтое лицо искажала застывшая гримаса боли и отчаяния. Что же так жжёт изнутри, что так безжалостно выкручивает суставы? Как же долго это будет длиться?
Укола она не почувствовала. Она уже была по ту сторону реального мира. Существовала только её внутренняя боль и иллюзии, плывущие, когда отступала боль, в её мозгу. Тише, тише. Тело постепенно перестало дрожать, зверь снова спрятался глубоко внутри. Мозг наполнил громкий зуммер, жужжание тысячи зелёных мух и сквозь это – тихие, еле слышные голоса. «Кто это? Очень плохо слышно».
«Поехали, отдохнём, искупаемся. Сколько той жизни!..»
«Кто это? Саша Гребенщиков из параллельной группы или нет».
«Лучше кушай, малыш, вон какая худая, одни рёбра торчат».
«Мама! Милая мама, где же ты была столько времени? Как я рада, что ты наконец-то пришла».
«Какая ты стала взрослая, настоящая невеста. Я и не заметила, как моя худенькая дочь вдруг стремительно стала женщиной».
Зуммер стёр голос. Внутри шевельнулась боль. Наташа открыла рот, пытаясь вдохнуть воздух, вместо этого лёгкие обожгло пламя. Горло наполнилось дымом. Всё горит. Огонь везде, снаружи и внутри.
«Ан нет. На поверку всё выходит гораздо хуже. Ан нет. Ан нет…»
«Кто это? Что-то дорогое и, вместе с тем, безликое. Кто это? Где лицо?»
Огонь съел сердце. Тело вдруг стало лёгким, горячим, без внутренних органов и костей. Боль растерялась, ей больше нечего было терзать.
«Всё. Больше нечему болеть».
На серых больничных стенах играли блики серых теней. Серый мир. Может не так уж и плохо его покидать, может, впереди ждёт, что-то лучшее. Жизнь без боли и разочарований. Наташа поняла, что скоро как раз и наступит её настоящая жизнь, а раньше всё было не то, просто, что-то держало её на этой серой земле. Она почему-то боролась с болью, отчаянием, разлукой и всё время пыталась удержаться в мире серых бликов на серых стенах.
На её лице остались одни глаза, всё остальное уже было старой ненужной маской. За окном еле-еле забрезжил робкий рассвет. Краешек левого глаза улавливал маленький кусочек начинающего светлеть неба, реального неба в настоящем рассвете. Иллюзии отпустили Наташу, боль уже насытилась сполна. Было тихо и спокойно.
Надя уснула рядом на стуле, только баба Сима, казалось, совсем забыла про сон. Наташа отчётливо видела покрытое морщинами лицо с большими старческими мешками под глазами.
- Уже утро? – Губы шевелились почти беззвучно, как дуновение слабого ветерка.
Баба Сима кивнула головой.
- Не хочется умирать.
- Всё будет хорошо, дочка. Ты поправишься. Я ещё на свадьбу к тебе приду.
Наташа закрыла глаза. К ней пришёл сон. Нормальный, спокойный сон, без боли, без бредовых иллюзий. Наверное, уже довольно было мучений. Пора было идти. Дорога маленькой измученной души.
Когда в половину шестого утра, Ольга подошла к её кровати, Наташа уже была мертва. Тело было густо усыпано чёрными точками кровоизлияний. Отчётливо проступали трупные пятна. Умерла больная худенькая оболочка восемнадцатилетней девушки, а Наташа ушла из этого серого мира, ушла куда-то в белый ослепительный свет, далеко-далеко.

Серое утро. Серые тени. Что-то заставило вздрогнуть Фёдорова во сне. Открыв глаза, он резко сел на диване, откинув одеяло. Рядышком негромко вздохнула Маринка. Фёдоров некоторое время смотрел на неё, потом встал и, как был голышом, пошёл на кухню.
«Где-то здесь были сигареты. Твою мать. Где у неё здесь были сигареты?»
Наконец он нашёл начатую пачку. Фёдоров закурил, глядя через стекло на утренние серые цвета. Его сердце стучало, то сильно, редкими толчками, то начинало биться быстро-быстро.
«Тахикардия, что ли? Чё за хрень, надо пить бросать».
- Сергей, — негромко позвала его из комнаты Маринка. – Серёжа, ты где?
- Да щас я!
«Сейчас, сейчас приду».
Он сделал несколько глубоких затяжек, затем прижался лбом к холодному стеклу. Сердце ещё два раза сильно ударило в грудную клетку и стало трудно дышать. Фёдоров скрипнул зубами.
«Да что ж такое-то?»
А на улице светлело. Начинался новый день