: Фролова ( Часть первая)

Наташка Фролова — кровь от крови и плоть от плоти дитя ленинградских коммуналок и дворов-колодцев к тридцати пяти годам обзавелась темно-бурым загранпаспортом, испестренным десятками въездных виз, и в паспорте том на двух языках значилась, как Кросби Наталья Владимировна.
Не смотря на то, что все по жизни складывалось ладно, на душе было как-то муторно. Шесть лет замужества за хилым большеголовым гражданином Канады Стивом Кросби дали ей некий покой, уют, элементарные бытовые удобства, но не сделали ее счастливой.
Ей повезло тогда, в восемьдесят седьмом. Он ее выхватил у барной стойки валютного ресторана гостиницы «Прибалтийская» в самом-самом начале ее путанской карьеры. Она ему даже представилась, как учитель английского языка. Ага, простым учителем, случайно зашедшим после работы на чашечку кофе в валютный ресторан интуристовской гостиницы. Канадский сорокалетний олух поверил. Это было во время его первого посещения меховой выставки в Ленинграде.
Сейчас чудаковатый Стив летел первым классом в Канаду к своим швейным цехам и норковым фермам, дав жене три дня на разграбление Большого Яблока. Отпрезентовав нью-йоркскую выставку, он решил не задерживаться в шумном и суетливом мегаполисе. Меховой король сильно уставал от всего этого. Он оплатил Наташеньке хилтонский полулюкс с видом на Центральный парк и двинулся восвояси. Он ждал любимую жену к выходным. На тещин черничный пирог. Красота!
— I love you, honey. See you soon. Don’t cry. Say cheeeeeeeese……. – прощаясь, проблеял противным фальцетом канадец и дебильно ощерился всеми своими искусственными зубами.
Наташа, с плохо скрываемым безразличием послала ему воздушный поцелуй в зеленый коридор выхода на регистрацию. Вымученно улыбнулась. Все — иди уже, ради всего святого, Мистер-Твистер, бля…
Как все надоело, боже, как все надоело, размышляла Наташа, целеустремленно чеканя шаг, прочь к выходу из аэровокзала. Ну, да, дом в спальном районе Торонто, и не дом вовсе, а так, пятикомнатный домишко из каких-то там фанерных плит, облицованный панелями под псевдокирпич. Искусственный газон на двух сотках. Декоративный электромангал на заднем дворе. Фарфоровые лица соседей и мужниных сослуживцев с навечно припечатанными неискренними улыбками-оскалами. Все эти получеловеки приходили на барбекю-пати по пятницам, разговаривали о последних биржевых новостях, ели безвкусные, но безумно красивые колбаски-гриль, которые в первый раз подверглись заморозке еще в далекой Аргентине лет пять назад. Запивали все это светлым пивом. После двух бутылок безумно веселились, играли в дартс или в фанты. У русской жены от зевоты выворачивало челюсть.
По воскресеньям муженек тащил ее в протестантскую церковь на чуждые ей аллилуйные песнопения. Пресный секс под одеялом, два раза в неделю, загонял живую и некогда темпераментную русскую бабу в самые дальние тупики фригидного забытья. Одинаковые дни пролетали, как колбаски в желудки этих восковых канадских тел с признаками человеческой жизнедеятельности. Бля, какая искусственная и декоративная жизнь. Тошно. Как тошно…
Только вот, шуба в пол была далеко не из искусственного соболя, а в витоновской сумочке покоилась вовсе не декоративная, а очень даже настоящая платиновая «Visa» Ситибанка с пятизначным лимитом в американских долларах. Это и примеряло ее с окружающим глянцевым псевдомиром. И еще, она помнила их с мамой 18-метровую коммунальную комнатку на Рубинштейна, помнила одну уборную на шесть квартир, помнила соседа — отставного майора Пинчука, который все норовил ущипнуть Наташку за гладкую подростковую задницу в беспросветной тьме общего коммунального коридора и ссал исключительно мимо унитаза. И туда — на Рубинштейна ей, ох как, не хотелось.
Не вырваться тебе ни хуя, не вырваться из этого золотого круга — сама себе твердила красивая русская женщина Наталья Владимировна Кросби, в девичестве Фролова.
***

Володя Игнатенок, по-индющачьи вытянув кадыкастую шею, рыскал среди прилетающих пассажиров. Цветастая, с вензелями, шелковая рубаха расстегнута на три верхние пуговицы. Всенепременная массивная золотая цепь нехитрой вязки елозила по скудной растительности игнатёнковской плоской груди. Поверх петушиной рубахи — новомодная в конце восьмидесятых дубленка цвета кабачковой икры на некогда белом меху. Сиреневые слаксы, заправленные в серебристые дутики-луноходы, гармонию образа доводили до всецелого постсовкового совершенства. Наверное, точно такой же бомбила сейчас выискивал клиентов на другой стороне земли, где-нибудь в Пулково…
— Лакшери кар, лесс прайс, онли фоти долларс ту манхэттэн, фифти ту бруклин – полушепотом, рязанским речитативом, хрипел он намертво заученный текст. Полушепотом, потому что могли побить таксисты из желтых кэбов.
Ушлый Вова демпинговал и вообще не имел никакого права тут находиться. Пронырливому парню все же удалось взять четырехдверный Кадиллак в аренду и между официальными сменами в кар-сервисе, он успевал еще подшакаливать в Ла-Гвардии.
Ебаный свет, думал Игнатенок, ну где на хуй эта американская мечта. Жру чуть ли не с помойки, пиво ворую в супермаркете, сплю на продавленном диване, найденном на гарбидже, денег на проституток нет. Хватает только на двадцатидолларовый минет у беззубых черных наркоманок в подворотнях Брайтона. Эх, бля, только случай, фарт, лаки кейс, счастливый случай может вырвать меня из этого порочного круга нищебродства. А ведь весной уже тридцатник, вспомнил Вова и направился искать свой шанс ближе к выходу.
***

Они и столкнулись прямо под светящейся табличкой EXIT — красивая статная блондинка в соболиной шубе и дерганный небритый русский нелегал со смутным криминальным прошлым.
- Лакшери кар, лесс прайс, онли фоти долларс ту манхэттэн, фифти ту бруклин – монотонно, как молитву, прогудел Вова.
- Русский, что, ли?- спросила женщина, лучезарно осветив Игнатёнка улыбкой.
- Угу, русский. Недорого довезу. Дешевле, чем такси. Тебе куда?- затравленно басил бомбила.
- Да, погоди ты. Откуда сам?
- Из Питера…
- Да ты что! И я из Питера! Где жил?!
- На Стремянной. А че?
- Бля, а я на Рубинштейна! Соседи ведь! Тебя как звать? Я Наташа.
- Володя…
- Все! Поехали. Мне в Хилтон.
- Поехали. Это, как его…сорок…то есть пятьдесят баксов…
- Погнали, земляк. Не бзди, расплачусь!
Уже через пять минут, в теплом кожаном чреве белоснежного Кадиллака, Наташа прыгала от счастья, задора, радости, нахлынувшей на нее теплой волны сладостной ностальгии, от этого чудаковатого, по родному угрюмого русского извозчика в нелепой, но такой знакомой ей одежде…
- А помнишь, какую окрошку готовили в кафешке на Ломоносова? – лучилась от счастья девушка.
- На Энгельса лучше делали — оттаивал душой Вова.
- А хинкали… Хинкали на Гороховой, помнишь, армяне лепили. Бля, какие были хинкали!!! – визжала Фролова-Кросби.
Экскурс в прошлое, продолжавшийся добрые полчаса, взбудоражил попутчиков до невозможности. Наташа была на грани душевного оргазма. И хитрый Володя этим умело воспользовался.
- Может, ко мне поедем, посидим, вспомним прошлое, Ленинград, выпьем там…закусим. Я в Бруклине живу, в Боро-Парке.
- Конечно, поехали Володь. Чего мне в этой чаморной гостинице делать.
«Йес!» — воскликнул про себя Игнатенок, а вслух деловито произнес:
- Надо на Брайтон заехать – затариться. Только у меня пока с деньгами не очень.
- Я угощаю, Володь. Сегодня такой заебательский день. Гони в свой Борный парк.
В «International Food» на Брайтоне купили три пакета неимоверно вкусной и не менее вредной русской еды. В отдельном пакете позвякивали бутылки.
Подкатили к дому. Убогая кирпичная пятиэтажка цвета высохшего говна, была густо опоясана нехитрыми узорами ржавых противопожарных лестниц. Таких в старом Бруклине — тьма. Узкие марши подъезда. Прогорклый запах пережаренного лука. Девушка созерцала пространство с нездоровым блеском в глазах. Так же пахло в их родной коммуналке.
Лишь бы успеть до конца рабочего дня, пока эти дурачки с работы не вернулись, судорожно подгонял мысли и шаг возбудившийся духовно и физически Игнатенок. Лишь бы успеть. Он делил убогое сорокаметровое жилище с Кириллом и Славой. Своей, случайно упавшей ему на ладошку русской звездочке он об этом умолчал. Зачем? Он должен все успеть. Должен! Стрелки его командирских часов показывали четыре часа пополудни.

***

Кирилл выскочил из вагона подземки, вприпрыжку преодолел платформу, быстро-быстро сбежал по кованной металлической лестнице вниз. Перепрыгивал по три-четыре ступеньки к ряду. Он торопился домой. Даже не домой. Что там было делать в их двухкомнатной тесной лачуге. Смотреть, как противный долговязый мелкий аферист Игнатенок пьет сворованное в супермаркете пиво? Кирилл спешил больше всего к почтовому ящику. Сегодня, по всем расчетам должно прийти такое долгожданное письмо от Марины.
Кирилл четко для себя решил. Нечего ему тут в Америке делать. Еще полгода каторжных работ на ненавистной стройке и все — домой. Заработаю денег на маленькую однокомнатную квартиру в родном городке в центре среднерусской возвышенности и амба — свалю на хрен из этого капиталистического дурдома, размышлял парень, выскочу из этого круга, как не хуй делать.
Половина суммы уже хранилась в подкладке старого уродливого чемодана. В самом чемодане были аккуратно уложены добротные кожаные, на классическом каблуке, полуботинки-казаки, с выстроченным суровой нитью узором, оригинальные стодолларовые джинсы Levis 501, с металлическими заклепками, пара отутюженных гэповских рубашек-поло, набор женских кружевных трусов и белые капроновые колготки. Именно в этом одеянии и с этими подарками Кирилл собирался предстать пред светлы очи девушки сразу по приезду. Вкупе с однокомнатной квартирой это должно было произвести эффект бронебойной силы.
Марина, Маринка, Мариночка… Они даже не были парой. И целовались-то всего один раз – под июньским звездным небом в хмельном винном дурмане студенческого турпохода. Затем, каждый из них жил своей личной жизнью. Марина более насыщенной, Кирилл попреснее. Но какая-то тонкая ниточка неуловимой душевной близости связывала их всегда. Они писали друг другу письма, как бы их не разбрасывала судьба-злодейка. И непременно в постскриптуме своего письма Кирилл добавлял обязательное и вечное «Я тебя люблю». Так, безответно, как в космос…
Параллельные прямые, как известно, не пересекаются. А 22-летний парень не верил в абсолютную аксиоматичность дурацких математических постулатов. Свою параллельную прямую он намеревался изогнуть в дугу.
Почтовый ящик был пуст…
- Ссссука — неизвестно в чей адрес просипел Кирилл. И с грохотом захлопнул жестяную крышку.
***

Володя Игнатенок торопливо разливал «Московскую», спешно накладывал закуски, коих в этой квартирёнке не было с года постройки дома, то есть с тысяча девятьсот двадцатого. Сам не пил, в полвосьмого начало смены в кар-сервисе. Суетливо пытался ухаживать за русской королевой бала. Стрелки часов бежали неумолимо. Королева бала в огромном махровом халате в виде звездно-полосатого флага, сидела на табуреточке, поджав под себя босые ноги. Халат Вова стянул летом на пляже, пока законный правообладатель плескался в Атлантике. Хороший халат, дорогой. После душа Наташе в нем было до мурашек уютно и тепло. Как дома. Когда долгими зимними вечерами мама ее укладывала на кресло-кровать и читала «Двенадцать месяцев».
Все же нет закуски лучше, чем свежая докторская колбаса и ломоть хрустящего дарницкого хлеба, хмельно и плавно текли мысли в Наташиной блондинистой голове — и как хороши, все же, эти хрустящие изумрудные малосольные огурцы. И этот волшебный перламутровый холодец…ах, какой холодец, боже — высшее кулинарное мастерство…с красным хреном. Это пиздец. И водка…такая мягкая…это злаковое послевкусие и сразу квасом хлебным холодным запивать…ммммм. И опять всем носом втянуть в себя душистый запах «Дарницкого». Зачем этот дурачок Стив изводит водку на пижонистые коктейли. Идиот. Ее ведь только в чистом виде надо. Только в чистом…
«Russian,russian,russian girl,my baby,give me give only love.
Russian,russian,russian girl, you take my sououououl !!!»
- лихо подвывали русские девки из дребезжащей китайской акустики. Суетливый Игнатенок в такт музыке выпрыгивал вокруг Наташки. В руке держал бутылку водки. Мадам Кросби, счастливо закатив свои бездонно зеленые глаза, приплясывала попой на табуретке и дожевывала жопку малосольного огурца. Ноги ее были беспардонно оголены чуть ниже линии бикини.
Вот такую веселую картину увидел Кирилл, когда зашел на порог своего съемного жилья. Вернее, порога никакого не было. Входная дверь открывалась сразу на кухню.
«Блядь, не успел, не успел, не успел» стучала гулким метрономом в голове Володи всего лишь одна мысль. Как ее тут оставить — хмельную, полуголую, на самом апогее ее ностальгического куража. Как?!
Кирилл недоуменно хлопал глазами. Самым прекрасным до сей поры, что он видел в этой квартире, был десятилетней давности цветной телевизор, где выпуклый экран был вмонтирован в резную деревянную тумбу. А тут такое… Казалось, от загульной русской женщины исходило волшебное свечение.
Наташа нисколько не смутилась появлению нового персонажа в сюжете сегодняшнего вечера. Наступил тот благодушный момент веселья, когда глаз и душа радовались даже пролетающей мимо мухе, не то чтобы симпатичному молодому человеку с длинными ресницами вокруг голубых, с поволокой, глаз.
Игнатенок метнулся к Кириллу, оттянул его за рукав в комнату и скороговоркой, брызгая слюной, начал тараторить:
- Послушай, Кир, эта баба — моя. Моя — понял? В аэропорту снял. Я сейчас на смену. Вернусь к утру. Не вздумай к ней приставать. Славе, этому полупидору, тоже скажи, чтоб пальцем ее не тронул. Пусть она спит на моей кровати. Моя баба. Моя.
- Да, понял, я понял. Не плюйся, ёптыть. Не трону я твою бабу. Пожрать-то с ней и пиздануть сто грамм можно? Или тоже запатентовано, Вов? — вытирая лицо, с ехидным смешком спросил Кирилл.
Ухажер почесал за оттопыренным ухом и дал свое согласие:
- Жри, конечно. Только не лезь к ней. И Славе, Славе скажи. Самое главное — Славе.
Игнатенок глянул на часы и начал одеваться, пугливо зыркая своими колючими кроличьими глазками то на мотающую головой в такт музыке Наташу, то на застывшего посреди кухни Кира.
Через минуту дверь хлопнула. Временный обладатель Кадиллака посеменил вниз по ступенькам, бубня себе под нос какой-то нелепый набор фраз: «знаю я этого полупидора…в питере…всех ебал… козел…моя баба сказал…не дай бАже…сука…выебу и высушу….главное, сам снял…а им на халяву…бабу мою… хуй вам всем…»
В оставленной квартире русская красавица Наталья Кросби-Фролова посреди убогой кухни, вульгарно виляя бедрами, в одиночку отплясывала ламбаду. Кирилл спокойно пошел принимать душ…
Потом была хрестоматийная русская пьянка в формате один на один. Пара пила и закусывала, спорила о вечных ценностях, ругала тупых американцев (куда априори входил Стив вместе со всей Канадой) и возносила офигительно духовно богатых русских. Когда почали вторую литровку в ход пошли воспоминания о старых советских фильмах, где уж если роль, так ролище, а если актер, то уж актерище.
Хорошо было Кириллу и Наташе вот так вот сидеть на этой кухоньке, просто пить, просто спорить, просто вспоминать, просто радоваться и смеяться своему прошлому и настоящему. У парня такого вечера не было чуть больше полугода, у женщины чуть меньше семи лет.
Из колонок протяжно вступила гитара и Гарри Мур заплакал свой самый знаменитый блюз.
- Давай потанцуем…- чуть хрипловатым голосом предложила Наташа и взметнула взгляд на Кирилла, прямо в глаза. Свои зеленые в его голубые.
Кирилл не отвернулся. Просто встал и взял девушку за руку…