Арлекин : Ебля

Мы нашли новую подопытную в угольной шахте. Шахтёры вынули свои хуи и стали тыкать ими ей в лицо. Она брала в рот то один, то другой и притворно стонала. Потом один из шахтёров лёг, и она, устроившись на его коряге попой, спиной к нему, развела ноги и впустила в себя другого, чей хуец был покрупнее. Третьему она сосала, и мы вынуждены были отвернуться, чтобы не видеть его отвратительных мохнатых яиц. Шахтёры несколько раз перестраивались, так что в конце концов кто-то оказался не у дел, но она этого даже не заметила. Всё так же громко вскрикивала, пока её ебали остальные двое. Мы решили, что она идеально подходит для последнего эксперимента перед тем, как осуществить Великое Зачатие.

Когда мы устаём смотреть на дружное стаккато лоскутов эктодермы, что-то в наших негасимых импульсах перемыкает: пространство наполняется петлями из мяса, которые извиваются и вибрируют подобно психоделическому осьминогу африканской радуги на закате душных дней. Полнолуние в перигее и аккреция снежным комом рулеточного шарика наяривает спиральный геликоид вселенского пракрити. Существо появляется в нашей лаборатории из пота и дыхания испытуемой и пялится на зеркальное отражение в наших зрачках своими чёрными блестящими лукошками. Плоть вокруг его лохматого ануса испещрена дерматоглифами и рубцами. Короткий бурый хвостик совершает пищеварительные движения. Края хитинового макинтоша пожухли и свернулись в трубочки. Мускулистые шиповатые клешни неспокойно волнятся. Желатиновый затылок выражает недоумение. Шамкает жвалами, влажно переступает с ноги на ногу и разбивает лампу, полоснув по мембране бритвою усов. Осколки медленно оплывают на ворсистый от мышиного дерьма пол. Яростный клёкот вырывается из его пасти и резонирует от каждого разбитого кусочка. Мы встаём, подходим к стене, упираемся дырами зрачков в клон стилизованной розочки на обоях – всматриваемся в изящные дуги сгеометрированных лепестков, взглядами оглаживая трескучую нежность промышленного дизайна. Мы думаем об этом, пока не осознаём, что сгусток слюны, набухшей с подбородка пациентки, остыл и сделался суховато-грязным, как мёртвая паутина. Мы не дышим, а только умиляемся чертятам с обритыми наголо носами, что пляшут и цокают на изнанке слизистой оболочки её промасленного глаза. Влажно чавкает её упругая пиздёнка, когда существо нагнетает в ней давление не струганным осиновым колом, а мы хохочем над пневмостатическим парадоксом. Мясистый кронштейн судьбы нежно оплетает паутинка липких выделений, этих милых в своей непосредственности подражаний молочно-серому мицелию неизъявленного тестикулярного советника, демонического фаллосоносца с остывшей периферии ада. Коитальные экзерсисы входят в завершающую стадию. Следующие клиенты – Кира и Бактриан с Дромедаром. А пока вялоокая пациентка льёт свою прозрачную мочу существу на уретру с тем, чтобы белые комки его генетических помоев разбили ласковые струи на мириады шлаковых брызг. Разъярённый монстр наносит на карту её патологий черепно-мозговую травму, отхлестав ночным скипетром по ушам. Он лишь хочет проучить бестию, эту маленькую озорницу, преподать ей спорадический урок благочестия и щенячьей верности, но вместо этого запечатывает своей смрадной слизью горячую, плотную щёлочку, такую ароматную и уютную, сводящую с ума. У нас взрывается внутреннее ухо, и растопыренные клешни слухоловки являют нам благоухающую пионами Пизду Жизни.

Монстр ухмыльнулся и возлюбил тот клей, коим стянуло, словно сапогом, словно корсетом тонкожалых ос, злобно хохочущий из её уст скелет, что суть есть пластина вселенной и пьёт молочно-белый гранул пустоты. Вот и кобурнула знакомством с Точкой Точек, и наши глаза выцветают, а уголки губ напрягаются, словно испуганный женским мизинцем сфинктер. Отражённый эктозарг свирепо повёл антеннами в нашу сторону. Чуть присев, он выдавливает на пол гигантский куриный желток, от которого распространяется землистое зловоние, плотно сжимает хребетные плиты и наклоняет голову вперёд. Его движения явственно выражают дурное намерение в отношении нас. Набрав в грудь побольше воздуха, девочка кричит, и голос её вибрирует, пока стальные антенны чудовища колотят ей по шее. Из его пасти высовывается мыльное щупальце, протирает окуляры и проскальзывает в промежность подопытной. Тонкое и скользкое, как аскарида, оно легко проникает в плоть и принимается лобызать ощетинившийся просак малышки. В это время его член набухает, начинает вздыматься, но упирается в край операционного стола, и дальше наливается вниз, пока не достигает хрящендо. По его бесформенному телу пробегает судорога неудобства. Между тем, антенны по-прежнему хлещут по горлу девочки, рисуя шрамами диковинную клинографию. Две фигуры корчатся на покрывале из струпьев мертворождённого года – две заблудших и заблудивших душонки – девочка прогоркло огрызается в ответ на феллирующие эскапады эктозарга, а тот, в свою очередь, елозит сливовым набалдашником по её истерзанному звёздному нёбу. Он щекочет её тонкий, без бугров, кортекс, обтянутый белоснежной крокодиловой кожей – кожей её метафизических рептилий-собратьев, смытых в унитазы и взросших на канализационной браге темноты и сырости. Они бултыхаются в грязно-розовом дыме предутреннего зимнего купола, позволяя нам исследовать контраст гениталий. То и дело вскрикивая при соударении лобковых костей, пациентка ощупывает языком пресный зефир своих губ, и регулярное звонкое чпоканье диссонирует в четырёх стенах подвала, когда свинцовая мошонка существа шлёпает по оргазмически поджатой жопке. Мы замечаем отвратительную кожистую складку цвета варёного говяжьего языка, ассиметрично набрякшую из-за левой створки вагинального шлюза. Словно пузырь, изъятый из птичьего зоба, или высохший на солнце беспанцирный моллюск, или же подгнивший индюшиный коралл, высунулся из безупречной подопытной манды сей признак крайней разъёбанности. Ствол эктоплазменной коряги брезгливо жмётся к правой стенке, лишь бы не тереться об эту буро-фиолетовую уродину. Складчатый придаток вскрытого порока выпростался наружу ещё более, как бы издеваясь над его ущемлёнными чувствами. Красота этой роскошной, эталонной пизды попрана ехидным намёком суровой физиологичности.

Девушка опускается на корочки перед эктозаргом и берёт его член в рот. Она оттягивает бескрайнюю плоть и одновременно добирается губами до зеленоватых лобковых волос, так, что тот чувствует головкой её гортань. По его телу проходит первый электрический разряд. Она дрочит ему по спирали и щекочет кончиком языка основание пурпурной сливы. Монстр хочет глубокого минета и, придерживая её затылок, начинает ебать её в рот, так что яйца шлёпали по её подбородку. Из её рта вытекает вязкая слюна, она не может сглотнуть, а в глазах, которые девушка иногда поднимает, мы замечаем что-то помимо похоти. Нам нравится думать, что это любовь. Существо поднимает пациентку на ноги, разворачивает и прижимается мокрым хуем к её заднице. Девушка поглаживает свои ягодицы, а потом медленно разводит их в стороны, тяжело выдохнув и прогнувшись в предвкушении дикой потусторонней ебли. Одной рукой эктозарг придерживает свой член, пока вводит его в тугую воронку девчачьего ануса, другой слегка пошлёпывает по её лобку – пушистому, но не чересчур, ровно настолько, чтобы мы не сомневались, что экспериментируем над зрелой женщиной. Гладкопёздые клоны не дали нужных результатов. Чудовищу тесновато, он средним пальцем нащупывает главную кнопочку, чтобы жертва расслабилась и впустила его целиком.

Мы начинаем петь. Поют наши имматериальные тела, в унисон издавая все звуки, на которые способны. Первобытный битбокс-ноиз Адама Кадмона, что пердит губами подобно простодушному гиббону и излишне увлекается ритмизацией звука «хахатум-бабах!», который извлекает, оттягивая и отпуская исполинские и гуттаперчевые гениталии. Древнейшая музыка на земле. Пациентка кончает и выворачивается из клешней эктозарга, в два прыжка оказывается вентиляционной трубы, третьим вскакивает на тележку с инструментами, и пытается привлечь наше внимание криками. Присутствие в помещении похотливого ксеноморфа совершенно упускается ею из виду. Мы интуитивно вытираем с пола и стен пятна жёлтой спермы и створоженных выделений, сметаем под кушетку бурую хитиновую пыль.

– Что значит эта твоя срамная неряшливость? – спрашиваем мы.

– Когда-то наступает пора становиться женщиной по-настоящему, – отвечает подопытная.

– Что? – восклицает существо, потрясая вялой, почти оскорбительной эрекцией. – Нет, неужели это правда? Неужели аккуратный стык румяных половых губ будет осквернён лезущим наружу мясом? Неужели самая чудесная на свете пизда превратится в ординарную, раскуроченную вульвитом прорву?

Он подбегает к девушке, заправляет ей свой член и продолжает жарить. Вскоре он снова кончает в неё. Она укладывает его на пол, садится верхом и плотно прижимается к монстру всем телом. Начинает подмахивать: сначала плавно, потом всё более резкими рывками. Он заводит её руки за спину, лишив опоры, она стонет. Сама вынимает его член из влагалища и заправляет себе в жопу. Эктозарг долбит так жёстко, как только позволяет слизистое строение его тела. Чем выше вскрик девушки, тем сильнее следующий шлепок. Её острые подвижные ноготки, растительный блеск в глазах, дыхательный бластбит, раздвинутые скользкие бёдра, губы навыпуск – всё говорит о пробуждении Монструозной Пизды, современного воплощения Лилит, поочерёдно и бессистемно проявляющегося у всех половозрелых женских особей. Чудовище нервно двигает тазом, слизывая с её вульгарно пахнущего клитора гранулы душного секрета, и всячески пытается утихомирить бешеное влагальце. Он выстреливает языком в вертикальный беззубый рот, и её репортажная декламация («Мне это снится. Это сон. Это кошмарный сон...») сменяется злобным стоном. Горячая пиздятина словно бы исходит животворящим гниением, и вместо моря отдаёт гумусом. Эктозарг ласкает языком её нежное смрадное мясо, трахает её своим крючковатым носом, выдувая в распростёртое влагалище струи углекислорода и доводя такой пневмостимуляцией пациентку до эпилептических судорог, яростно бодает вспотевшим лбом её липкий лобок, отвешивает набухшему клитору суровые оплеухи, извлекает стрекот из её внешних половых губ фиолетового цвета, ласково месит её жиденькую грудь, царапает окаменевшим членом её изящные ключицы. Она выхватывает из воздуха дразнящий хуй, берёт его в рот и принимается вызывать у себя рвотные спазмы его шершавой головкой. Она заглатывает всё глубже, затыкая хуем глотку и перекрывая себе кислород. Скоро весь ствол эктоплазменного существа заволакивает глянцевая плёнка её желудочных соков. Она непрерывно отрыгивает, а чудовище крепко сжимает её за уши и исступлённо ебёт её голову. Руки девушки беспокойно оглаживают его студенистые бёдра и жопу, горловые крякающие звуки явственно будоражат его семенники. Он выдёргивает пульсирующий член из её черепа и швыряет пациентку на пол. Она задирает колени к ушам и протягивает к нему руки как раз в тот момент, когда со сверхзвуковой скоростью в её вагину врывается ртутное щупальце похотливого монстра.

Не может такого быть, чтобы уникальная по своим характеристикам пиздятина растеряла своё сияющее росинками сельдеватых выделений гало по причине какой-то ничтожной складочки жаркой плоти. Эктозарг ли причина этих метаморфоз её ангельской щёлки? Он ли нерасторопными тычками своего кукана спровоцировал диффузию вагинальной эстетики и анатомического фатализма? Его ли вина в том, что перманентно увлажнённая кисуля стала сардонически дразниться языком? Существо протягивает к девице крючки, пристально-прозрачная вода, стекающая с её губ слюда, он не может сказать ей нет, она не может сказать ему да. Она знает, что будет: полумягкая драпировка бескрайней плоти размажется по испуганно-сухим половым губам желеобразным мясным йогуртом. Существо заносит ногу над её вагиной. Меандры её вывихнутых в бёдрах ног обвивают его, словно пряди в косе. «ЧВАК!» – и он насаживается на неё, как рог на роженицу. Она перестаёт содрогаться в конвульсиях, но начинает вибрировать пол. Тряхнуло раз, другой, и вот уже металл вибрирует и наши глазные яблоки, как миллион круглых шейкеров, взбалтывают и перемешивают в себе окружающие формы. Девушка жадно впивается в плоть чудовища зубами, возбуждённая опасностью, и вводит его член в свою пизду. Мы слышим, как орёт и блуждает взглядом эктозарг. А между тем, мышцы влагалища подопытной творят нечто неописуемое. Хуй монстра распух, но очередной прилив панстерона затмевает сознание, и он долго, отрешённо ебёт её, установив в позу пьющего оленя. Не в силах сдерживать оргазм, девушка кричит. Бетонный пол под нами ходит ходуном, мы едва не теряем равновесие. На самом пике вибраций девушка протяжно стонет и кончает струёй, а потом дрожь ядра прекращается. Монстр вынимает член и спускает ей на лицо. Очень серьёзно глядя в его глаза (меж ресниц застряли крохотные капли), она слизывает мутный сгусток с верхней губы и нежно целует основание истерзанного елдака.

Эктозарг же, сняв её трепещущее нутро с жала, вглядывается в эту окроплённую их секретами глубь. Тысячи и тысячи монд были прострочены могучею мясной иглой этого существа, но никогда – ни разу – не видел он такого нахального выверта. Лично мы разумеем под этим наглым гребешком стремление всего её существа инвертировать изнутри наружу. Девушка честно таращится на монстра бездонными глазами кальмара, всё ещё прижимая колени к ушам. Существо хватает ненавистную складочку костлявыми пальцами и тянет наружу, истерически шмыгая носом. Является лоскут горячей плоти. Он вонзает в него зазубрины обкусанных ногтей и рвёт на себя что есть сил, и луноликая подопытная враз будто теряет в весе. Её тонкий стан обуславливается обтянутыми кожею хордами, и дрянная плоть вываливается из более не привлекательного лона окровавленными тентаклями. В воздух взвиваются геликоиды артериальных струй и всех нас заволакивает багровым туманом. А девушка даже не пищит ноту извинений, всё так же влюблённо протягивая пушистые ресницы ламы, пока эктозарг корчует плоть из кожуха её телесной оболочки. Снова показывается вожделеющее семя – по высокой дуге оно плотным потоком изливается в вагину пациентки. В истерике существо выгребает из слизистых пазух испытуемой тухлую влагу и ороговевшую микрофлору. В коитальном трансе девушка не воспринимает ничего, кроме боли и наслаждения. Своими черпаками монстр только добавляет ей услады. Морда блестящей мрази искажена в ужасной гримасе, его клешни скребут по полу, а мыльное щупальце вновь и вновь входит в пациентку на все тридцать сантиметров. Вот оно, то чего мы так долго ждали: эктозарг направляется к самой крупной клетке её организма. Эта клетка настолько велика, что её можно увидеть невооружённым глазом. Она напоминает перекати-поле, свитое из жёлтых, как омлет, проводов. Щуп всё дальше проходит в тело девушки, хорошо смазанный сгустками её крови. Яростные фрикции слизня всё быстрее. Мы радостно наблюдаем, как генитальный глист арахнида протыкает яйцеклетку жертвы и, резко рванувшись назад, выдирает этот шарик из её лона. Нас забрызгивает грязной кровью. Щупальце втягивается обратно в пасть эктозарга, и он медленно жрёт яйцеклетку, подрагивая усиками. Затем раскрывает створки панциря, высвобождает мятые крылья и пытается упорхнуть в вентиляционное отверстие. Одержимая чувством утраты, пациентка настигает монстра, обнимает его за шею и заправляет в себя его обмякший хер. Тот быстро расправляется внутри, и он долбит её, пока не теряет сознание. Подопытная вытягивает в трубочку свои неприятные фиолетовые губы. Её задница нависает прямо над мордой существа, пока она сосёт его мёртвый хуй. Конвульсивно напрягся язык и лизнул её клитор. Потом бесчувственный эктозарг обхватывает её бёдра и зарывается носом в этот горячий сочный фарш.

Мы покидаем подвал. Они закончат без нас.