Абдурахман Попов : Берсерк

перепост со спасо-шизовского ресурса.

В квартире двумя этажами выше менты застрелили жильца. Устроили пальбу, будто нарвались на группу моджахедов. С перепугу, должно быть. Подъезд провонял порохом. Застрелянного мужика звали Александром. Он был из тех Александров, которых до самой смерти полным именем называют пару раз — в ЗАГСе и в зале суда. Было ему под шестьдесят, одевался он как ханурик, жил одиноко и лицо его было перекошено так, как будто в него дули из мощного компрессора.

Мы недавно переехали в этот дом и жена сказала мне:
— Разузнай, что за мужик. Безопасен ли для ребёнка? Хрен поймёшь этих тихушников.
Через несколько дней я встретил его на лестничной площадке.
«С чего бы начать?» — думал я. «Может, поинтересоваться напрямую — не насилует ли он второклассников?»
— Здорово сосед, как жизнь молодая? — спросил я.
Он посмотрел на меня. Посмотрел с великой скорбью, как Христос с невритом. Я переступил с ноги на ногу.
— Некоторое время назад, — начал он, — я привёл домой проститутку. После первой получасовки мне захотелось отодрать её в зад. Я развернул девушку, глядь — а её анальное кольцо похоже на рот Жириновского, только без зубов. И стало мне плохо. Неудобно, неловко, стыдно. Знакомы такие термины, молодой человек?
«Что бы это значило?» — подумал я. «Отъебись во веки веков» — вот что это значило. Я и отъебался. А он ушёл.

— Это порядочный и интеллигентный человек, — сказал я жене.
А сыну шепнул на ухо, чтобы не подходил к дяде с четвёртого этажа. Сыну недавно подарили ноутбук, и ему было плевать на окружающий мир. Он и ко мне-то уже не подходил.

Семь лет назад сын спас мне жизнь.

Семь лет назад начались проблемы с печенью. Я отказался от чекушек в пользу мерзавчиков, но это не помогало. В туалете я опасался тужиться, боялся, что печень покинет своё узилище. Я вставал с толчка и смывал, не глядя. Я прислушивался к печени — вроде на месте. Бьётся, как сердце. Вдобавок, стали болеть яйца, с каждым днём всё сильнее. Как-будто кто-то невидимый каждое утро закручивал в них по саморезу. И ещё я не мог нормально поссать. И стоял у меня как-то без особого энтузиазма, не так, как раньше. Я бы терпел, сколько возможно, но жену это всё стало очень сильно напрягать; мои ночные хождения в туалет, главным образом. И я начал свой путь к здоровью. То есть отправился в поликлиннику.

Я встал в очередь за талончиком и понял, что я здесь лишний. Вот, оказывается, где собираются старички. Мне показалось, что у меня нелепо цветущий вид. Я выглядел неприлично. Я представил, как буду сидеть в кабинете уролога и рассказывать о своих яйцах, а в коридоре пенсионер, с плохо замаскированным катетером, умрёт, так и не дождавшись своей очереди. Кроме того, в поликлиннике пахло богадельней. Я вышел на улицу, закурил и позвонил жене.
— Малыш, я что-то не могу…
— В чём дело?
— Тут одни старики и старухи.
— А тебе кого надо, стриптизёрш?
— И ещё мне необходимо отлучаться в туалет, а он наверняка постоянно занят.
— Ты просто ленивый балбес. Ну, слушай: мне Света рассказала про частную недорогую клинику, у неё муж там лечился от простатита.
— Какая Света? С сиськами?
— Запоминай адрес…

Недорогая частная клиника раполагалась в центре города, в двухэтажном симпатичном розовом домике. Во дворе стоял огромный джип. Я зашёл в здание. Чистота и прохлада. На стенах пейзажи, в углах фикусы. В центре холла журчал фонтанчик. И ни единой души. Я посмотрел на таблицу на стене и поднялся на второй этаж.
На двери кабинета было написано: «Уролог-венеролог Вреж Вирабович Шагинян». «Ничего себе» — подумал я и зашёл в кабинет.

Никто и никогда не слушал меня с таким участием и состраданием, как Вреж Вирабович. Этот невысокий армянин с коровьими глазами умел втереться в доверие, этого не отнимешь.
— Ну что же, проблема ваша ясна. Сейчас сдадите кровь в соседнем кабинете и милости прошу ко мне, на МАЗКИ.
Радушная лаборантка, которая, как ни странно, тоже оказалась армянкой, взяла у меня кровь из вены, и я вернулся к Врежу Вирабовичу.
Он отдёрнул шторку закрывающую угол. Там оказались кушетка и столик, на котором были разложены какие-то металлические стержни с набалдашниками на концах.
— Проходите сюда, я руки помою, — сказал Вреж Вирабович.
Я уселся на кушетку и стал рассматривать металлические штуки. Мне вдруг захотелось выпить.
— А что это вы сидите? — спросил Вреж Вирабович.
— А чего делать-то?
— Снимайте штаны, доставайте орган.
— Это зачем?
— Будем брать МАЗКИ.
— А разве их не с внутренней стороны щеки берут? Я в кино видел.
— Дорогой мой, мы теряем время.
— Ладно, я слегка напряжён, хотелось разрядить обстановку. Я пошутил.
— Теперь моя очередь, — сказал он и шагнул ко мне…

Ну что сказать? Зачем были нужны изощрённые орудия пыток, вроде дыбы или испанского сапога? К чему сыворотка правды? Есть же ложка Фолькмана.
Всего мазков было двенадцать. После третьего я начал молиться, как когда-то меня учила бабушка.
«Бисмилла рахман и рахим, бисмилла, блять, БИСМИЛЛА!» Армянин флегматично втыкал мне в орган стержни и крутил их там по часовой стрелке. Я и не подозревал, что в член что-либо можно засунуть. Пятый, шестой… Я перестал молиться и представлял себя Стенькой Разиным, Джордано Бруно и Жанной Дарк. После десятого мазка я перестал о чём-либо думать, обнял Вирабыча за шею и повис на нём…

— Да вы молодцом, — сказал он, водя у меня под носом ваткой с нашатырём.
Я обнаружил себя лежащим на кушетке. Я встал и сказал:
— Что ж ты не предупредил-то, а?
— Ничего, ничего, дорогой. С тебя полторы тысячи рублей. Касса на первом этаже. За результатами приходи завтра.

Ночью мне почудилось, что доктор забыл в моём члене одну из своих ложек. Я попросил жену пожалеть мой многострадальный хуй. Она положила на него ладошку. Так и спали. Ну что бы я без ней делал?

Я зашёл в кабинет. Вреж Вирабович с грустным лицом сидел за столом.
— Ну что, Рахман — порадовать нечем, дела печальные, — сказал он.
— А что такое?
Он протянул мне какую-то бумагу. Я стал её читать. В левом столбце распологались какие-то жуткие латинские слова, справа были цифры. Тоже, наверное, невесёлые. Венчал всё это, как вишенка на торте, ГЕПАТИТ С.
— ОТКУДА?! — спросил я.
— Этого я не знаю. Знаю только, что нужно лечиться, причём срочно. Причём с женой. Но хочу предупредить — лечение длительное и дорогостоящее.
— Сколько?
Он назвал шестизначную цифру.
— Сколько? — переспросил я.
Он опять её назвал. И она не уменьшилась. Мне стало по-настоящему ПЛОХО. От цифры, не от результатов.
— Вреж Вирабович, а это не ваш джип под окнами стоит?
— Мой, а что?
— Продешевить не боишься?
— Ты, дорогой, иди сейчас. Подумай хорошенько. А потом приходи. С женой.
Что ещё я мог сказать человеку, ковырявшемуся в моём члене, как в стаканчике с мороженым? Ничего. Я ушёл.

По дороге я купил в газетном киоске брошюрку о гепатитах. Я прочитал её, от корки до корки. Я вложил в неё бумажку с результатами анализов и выкинул в урну. «Хана мне» — вот, что я думал. Я пришёл домой, и не раздеваясь, рухнул на диван. Вырубился, провалился в забытье. «Посплю немножко и удавлюсь» — была последняя мысль…

Проснулся я от того, что стало как-то мокро. Я приподнялся и увидел моего двухлетнего сына. Он стоял рядом с диваном и пускал на меня мыльные пузыри. Судя по пятнам на одежде, он пускал их довольно давно. Мой мудрый глупыш, он почувствовал, как мне плохо и решил поднять мне настроение единственным доступным ему способом. Я сел на диван. Сын смотрел на меня сосредоточенно и строго.
«Да что это? Какой к чёрту гепатит? Какой трихомоноз? Какой уретрит, к ебеням?» — подумал я и вскочил.

Я снова пошёл в свою родную голодранскую поликлиннику. Я сдал анализы в обшарпанной государственной лаборатории, что находится напротив туберкулёзного диспансера, я снова выдержал пытку ложками. И я оказался чист. В венерическом смысле. Немножко, правда, посидел на диете №5, подзавязал с бухлом. Потом развязал, конечно. С печенью диалог наладил. От простатита ношу тёплые подштанники. Вобщем я, кажется, ещё жив. Чего не скажешь о моём соседе Александре, предпочитавшего, как выяснилось, второклассникам первоклассниц и бросившегося на ментовские дула с топором в руке и в одних трусах, как берсерк.