Дмитрий (Ааора) Скребнев : Конечно, Вася

Вася открыл почту. Входящих за ночь набралось всего 567. «Пять-шесть-семь – красивое число» — подумал Вася, вздохнул и закрыл браузер.

Юля как обычно вошла без стука. Научить ее стучать, делать кофе и правильно говорить «позвонишь» он не смог за пять лет. Но с учетом того, что за семь лет его работы на этой должности она была уже восьмой его секретаршей, он мирился даже с ее курением в форточку. Все ее предшественницы были умны, начитаны и имели высшее образования. Одна раньше работала библиотекарем, другая преподавала русский язык и литературу в интернате для глухих детей, третья наизусть знала «Илиаду», четвертая печатала со скоростью андронного коллайдера, пятая была лесбиянкой-пацифисткой, шестая знала латынь и хинди, седьмая была чье-то любовницей и работала для получения декрета. Дольше всех продержалась лесбиянка — два месяца, но ее посадили за покушение на убийство лидера выхинских скинхедов. Библиотекарь попала в «дурку», «Илиада» умерла от инсульта, «русский язык» ушла в запой, «коллайдер» врезалась в мусоровоз и сломала обе руки, «латынь и хинди» выучила иврит и язык майя и по туристической визе уехала с любовником-эвенком жить в Австралию, и только любовница просто ушла в декрет. А вот Юля работала как ни в чем не бывало. Вася знал точно то, о чем его коллеги только догадывались – текучка кадров на этой должности была совсем неслучайна. Просто не выдерживала женская психика. В своем рассудке осталась только любовница, и то только потому, что все время страдала токсикозом и толком и не поняла, чем она занималась.

Васе за эти семь лет тоже досталось. Сначала позвонило здоровье. Первый год он литрами пил энергетики, чтобы успеть сделать как можно больше. Потом год сидел на снотворном. И вот сейчас уже как пять лет он пьет антидепрессанты. Потом зашаталась и рухнула личная жизнь. Жена Маша подала на развод, любовница Верунчик пять раз успокаивала его после нетвердеющего фиаско, но звонить перестала. Вася решил себя попробовать в гомосексуализме, но знакомый со школы гей Лёлик на второй раз согласился с ним напиться только в общественном месте. И последние несколько лет его жизнь разнообразилась только левой или правой рукой, да новым рабочим столом на ноутбуке.

Вася работал редактором по обращению начинающих авторов в самом крупном в России издательстве «Игрекмо».

- Победители пришли, — сказала Юля, лопнула розовый жвачный пузырь и начала недовольно ноготком на мизинце соскребать резиновую плёночку с носа.

Вася угукнул.

- Граждане, идемте на вход, — гаркнула Юля в открытую дверь. – Как всегда трое, — начала она, развернувшись к Васе и читая замусоленный листочек. – Поэтесса Лидия Авангардовна Швыдкая, прозаик Иван Ильич Рюмин-Достоевский и эссеист Строчило Иосиф Шлёмович.

Первым в кабинет внес тело Рюмин-Достоевский, человек-живот с лысым кукишем наверху, обозначавшем голову, и в темно-коричневом пиджаке времен февральской революции. Источая запах «Красной Москвы» и дуста, следом появилась поэтесса. Ее осанка была настолько прямой, что, казалось, в ее пищеводе наличествовал инородный предмет длиной так с метр. Она брезгливо косилась на прозаика и чуть морщила острый носик. Строчило улыбался, хлюпал носом и поправлял сальные длинные волосы, зачесанные с макушки вперед, дабы прикрыть гладкую лысину на лбу. Он так рьяно источал дружелюбие и так нервно теребил рукава синей с оленями водолазки, что просто был обязан либо быть террористом-смертником, либо спереть печенье в приемной.

- Присаживайтесь, господа и госпожи, — Юля указала на три стула перед Васиным столом, сама отошла к окну, открыла его настежь – июль стоит, жарко, а кондиционер работает слабо – оперлась мягкостями на подоконник и, скрестив руки на груди, замерла, и только челюсть беззвучно, но яростно перемалывала розовую резинку.

Поэтесса посередке, чуть отклоняясь в сторону от прозаика, и Строчило с Рюминым-Достоевским по краям жадно обратились в слух и смотрели на Васю, хоть и надменно, но ожидающе, как голодные воспитанные собаки на школьника с гамбургером.

Вася не торопился, он растягивал удовольствие. Поперекладывал бумажки на столе, нагнетая напряженное ожидание и усиливая важность момента, положил перед собой какой-то листочек, на который непроизвольно обратились взгляды литераторов, словно он был выдран из сакральной книги судеб, хотя вообще-то на нем был записан телефон стоматолога. Наконец Вася устало поднял на них взгляд и расплылся дежурной дружелюбной мордой, и только глаза его остались холодными и усталыми. Все трое растеклись удовольствием по лицам в ответ, как дамы забальзаковского возраста от скабрезного комплимента.

- Как нам всем известно, вы – самые плодовитые и многообещающие авторы, регулярно предлагающие нашему издательству свои работы, — энтузиазм и просвистывающие нотки заискивания в Васином голосе, да и еще приправленные сжатым кулаком, которым он дирижировал перед собой, показались Юле слишком подозрительными, что она и не преминула выразить, лопнув очередной пузырь и чуть хрюкнув, прочищая в себя нос.

Вася намек понял и сбавил обороты. Литераторам же никакие сомнения в голову даже и не пришли. Прозаик закатил глаза и с достоинством и покровительственно кивнул, поэтесса нервно сглотнула и почему то еще сильнее сжала ноги, а Строчило зачесал правый бок.

- Вы все – финалисты нашего ежемесячного конкурса авторов, с чем я вас и спешу поздравить, — продолжал Вася. – К сожалению, возможности нашего издательства ограничены, мы сможем опубликовать только работы одного из вас, но я убедительно прошу оставшихся не терять энтузиазма. Я уверен, что не за горами тот день, когда работы каждого из вас будут украшать полки наших фирменных магазинов и лучших библиотек. Да и сейчас уже раздел нашего сайта, на котором вы могли выложить для ознакомления всех желающих ваши работы, максимально заполнен вашим творчеством.

Васе показалось, что между ножек стульев заклубился черный дым, прорезаемый огненными молниями. Ядовитые щупальца, направляемые служителями муз, тянулись вверх, пытаясь ухватить конкурента за ногу и утащить вниз. Но Юля лопнула пузырь, и дым рассеялся.

Юля развернула все тот же замусоленный листочек и принялась читать:

- Поэтесса Швыдкая предоставила за последний месяц четыре сборника стихов, восемь поэм и триста сорок пять отдельных стихотворных текстов. Иван Ильич Рюмин-Достоевский выслал четыре романа, одиннадцать повестей и двадцать восемь синопсисов. Ну и Строчило… — Юля перевернула листочек. – Строчило сто шестьдесят одна работа малой прозы. Рассказы, там всякие, пародии… Вот.

Вася откинулся в кресле и в восхищении развел руками.

- Браво, господа. Браво! Ну а вы, Лидия Авангардовна, я не устаю вам поражаться. Вы ведь и в том месяце чуть было не вошли в тройку победителей.

Швыдкая скромно закивала, потупила взгляд и поправила очки.

- Графоманка чертова, — чуть прищурившись буркнул Рюмин-Достоевский в сторону, словно разглядывая вид из открытого окна за Юлиной спиной.

Поэтесса вздрогнула, будто ей влепили пощечину.

- Как вы смеете, — задыхающимся басом, так не подходящим ее субтильности, плюнула она в сторону человека-живота. – У меня нет ни одной строчки, которая бы не шла из глубины моей души! Все мои стихи написаны кровью!

- То-то ты такая чахлая, — буркнул прозаик.

Поэтесса вскочила, откинула со лба прядь волос и продекламировала:



Весной ручьи в снегах рождают раны,

И не видать тоски, хоть ты надень очки.

На паперти собрались ветераны

Забытые, больные старички!



- Я пишу о ранах общества, о страданиях души, о том, что важно помнить и знать подрастающему поколению. Или вот моя «Баллада о любви к котенку»…

- Не надо, — остановил ее Вася.

- А вы… Вы культивируете зло и насилие. Пишете о сексе и о… насильственном сексе… Вот, что за рассказ его, — она указала на Строчило и тот встрепенулся. – «Сон кобеля». Фу… Это просто мерзость.

- Не кОбеля, а кАбеля… — а у Строчило голос оказался очень трескучий и высокий. Его доброжелательность моментально смыло с лица, губы сжались в кривую полоску, он смотрел на Швыдкую как студент-медик на препарируемый кишечник. – Вообще то, это очень философская вещь. Она затрагивает проблему выбора и самоопределения человека. Это сон кабеля в кабинете Гитлера, где ему хочется накинуться на шею и задушить тирана, чтобы избавить человечество от мучений.

- Хрень это безграмотная, а не философия, — все также в окно буркнул Рюмин-Достоевский. – Читал я эту хрень. Ошибка на ошибке, хоть бы через «ворд» прогнал, ни одной запятой нет.

- Я тебе не корректор, — Строчило аж вперед подался. Казалось, что его слюна сейчас упадет на революционный пиджак и начнет с шипением и дымком прожигать его. – Я – творец, а не буквоед. Я пишу о вечном, я транслирую свои мысли, которые мне передает высший разум. Я хочу донести их до людей, а запятые пусть корректоры и редакторы ставят, им за это деньги платят. А моя задача творить, а не бумагу как некоторые марать, растягивая все на километры… Я ни одной твоей работы не дочитал, я засыпал.

- Так прочти, — неожиданно резко и громко рявкнул прозаик и его голова проворно развернулась в сторону Строчило. – Может чему и научишься, хотя вряд ли. Я как ты не лобаю количеством. Я последний свой роман писал две недели, а потом еще неделю правил и сокращал, чтобы уложиться в девятьсот листов А4. А ты про кобелей-кабелей хрень по десять штук в день строчишь. Строчило, бля…

- Вот-вот! – Строчило затрясся и затыкал в сторону Рюмина-Достоевского дрожащим длинным пальцем с украшающим ноготь черным полумесяцем грязи. Он повернулся в сторону Васи: — Это у оппонента не хватает аргументов, чтобы хоть как то обосновать свою бездарную работу. Так всегда, когда нечего сказать, то переходим на табуизированную лексику и эвфемизмы. Это он расписывается в собственной беспомощности и неспособности к разговору. Какое уж тут творчество. Вы ведь читали, да? Его «Хроники острова Лесбос»?

Вася соврал и активно закивал.

- Уж лучше эта пронафталиненная девственница со своими ветеранами и дохлыми котятами, чем описание как они как они там пальцами друг другу лазают на пятьдесят страниц!

Одновременно прозаик выставил навстречу Строчиловскому полумесяцу пухлую баварскую колбаску, а поэтесса непроизвольно понюхала воротник.

- Ага. Читал же!

- Парфюм от моего поклонника вообще то!

Также одновременно сказали они.

Юля лопнула пузырь, и Вася понял, что пора заканчивать утренник.

- Тихо! – почти крикнул он и поднял вверх руки. Строчило и Рюмин-Достоевский недовольно поморщились и опустили пальцы. Швыдкая стала еще прямее и с деланным пренебрежением отошла к стенке, чтобы не садиться рядом с ними.

- Коллеги, ну оставим литературные споры, — мягко сказал Вася, вставая с кресла. – Это все крайне интересно, но мы все-таки собрались здесь по другому поводу.

Он подошел к шкафу и открыл дверцу. Немного постоял, разглядывая что-то внутри, потом повернул голову в сторону прозаика и спросил:

- Иван Ильич, а вы левша?

- Нет, — чуть удивленно ответил тот.

- Хорошо. Я уж так, убедиться.

Вася вынул из шкафа топор, в два шага подошел к Рюмину-Достоевскому и с размаху ударил по правому плечу. Топор был свежезаточенный, коричневый рукав с шевелящимися и торчащими из него сосисками упал на пол. Прозаик не успел даже закричать, как Вася отточенным и привычным движением тюкнул его обухом по макушке, и грузное тело осело, расплывшись по стулу.

Вася подошел к удивленно уставившейся на Рюмина-Достоевского поэтессе.

- Лидия Авангардовна, а где у вас душа? Ну, та, которой вы пишете? – спросил Вася.

Поэтесса посмотрела ему в глаза и беззвучно, как рыба, раскрыла рот, видимо пытаясь что-то ответить.

- Ну… Предположим, что здесь, — сказал Вася вгоняя снизу топор ей в живот. – И до сюда, — продолжил он, разворачиваясь и пропарывая ее до горла.

Поэтесса упала на пол за спиной Васи. Юля вытащила платок и промокнула Васе лоб от пота и нескольких капелек крови.

- А где Строчило? – спросил он.

Оконная рама чуть-чуть раскачивалась.

Они легли на подоконник и выглянули вниз. На асфальте лежало тело в синей водолазке.

- А он выжить не мог? – озабоченно спросил Вася.

- Седьмой этаж все-таки, — ответила Юля, сплевывая жвачку вниз. – Но я уточню, дай топор.

Уже в дверях Вася ее окликнул.

- Как вернешься, почисти пожалуйста почту от писем победителей и сайт от их работ. Да… И выложи объявление о начале нового конкурса.

- Конечно, Вася, — сказала Юля и вышла, волоча за собой топор.