nekogda : I was under an illusion

…Она сидела на корточках у мусорного ведра и чистила апельсин. Я смотрел на ее спину, обтянутую красной кофтой, и вспоминал, какова ее кожа на ощупь: теплая, бархатистая, живая. Волосы она откидывала кивком головы, миг - я видел ее лицо, - тоже знакомое, но холодное. Лицо, обычное как миллион других. Только на время ставшее дорогим.
- Как это грустно и прекрасно. Мне кажется, я что-то такое читала или видела в кино. Может быть это Феллини, такие образы, тебе не кажется так? Что это образ неправда ли?
- Да, это может казаться чем угодно. Я просто смотрел, как она чистит апельсин. Ее пальцы сдирали с апельсина оранжевую кожуру безжалостно, жестко, выжимая сок из мягкой, податливой плоти. Сок стекал по ее рукам и капал на пластиковое покрытие пола. Оранжевые маленькие лужицы тускло поблескивали у ее босых ног. Ступни ее, с побелевшей подошвой, переминались изредка. Иногда она наклонялась вперед и давила лужицы апельсинового сока своими пальцами. Ногти на пальцах были покрашены в красный цвет и очень яркими казались на белом полу. Она любила красить ногти на ногах. Всегда в красный цвет. Она любила красный свет. Она любила кино и алкоголь.
- Знаешь, красный цвет это очень символично, она была очень страстной? Да? Вы часто занимались любовью, она тебя возбуждала? Как это было, скажи мне, или тебе не хочется об этом говорить? Давай выключим лампу, я могу зажечь свечи.
- Она сидела на корточках, раздвинув ноги и, я знал, что она открыта для меня. Я сидел за ее спиной и был очень близко. Можно встать, протянуть руку, и почувствовать, как она подается ко мне всем телом. Запрокидывает голову. И потом холод ритмики, тепло движений, молча и до конца, чтобы, вздрогнув, умереть в ней. На секунду, на короткий миг. Ее тело рядом - живое, податливое, доступное, ждущее, готовое подарить жизнь при счастливом стечении обстоятельств. Только алкогольное опьянение и никотиновая интоксикация могут привести к печальным последствиям, но ей это неинтересно. Она живет сегодня, она живет сейчас, поэтому может быть это наша последняя встреча. Я больше не увижу ее, не хочу видеть.
- Мне кажется, я такое когда то тоже испытывала, было такое чувство ошибки, когда утром просыпаешься и видишь его рядом, видишь, как он спит, и какой он чужой, далекий… и пусто вдруг, и не хочется его видеть совсем, думаешь, блин, какая же я дура, зачем я это сделала…
- Ну да, это просто очередная ошибка, я не хочу ее повторять, в этом нет смысла.
Не хочу лежать рядом с ней, чувствовать, как вздымается ее грудь, трогать ее горячую кожу, чувствовать ее влагу на себе, думать, что это любовь. Попытка любви.
Нас разделяют сотни минут, часов, дней, спрессованных до размеров маленькой кухни ее матери. И они разбухают, становятся тяжелыми, громоздкими, чужими. Слова, сказанные за эти годы, завязнувшие в них мысли, взгляды, уставшие друг от друга, желания и надежды, превратившиеся в разочарования.
- Почему ты так говоришь, разве она такая некрасивая, и ты ее не любил никогда? Почему ты так про нее говоришь?
- Нет, я думал, что все не так, я всегда ждал ее, слышал как она смеялась где-то в глубокой утробе лестничного колодца, я слышал ее и улыбался. Бежал преодолевая ступеньки, как соломинки,- не чувствуя усталости и одышки. Люблю! - в голове только это и любой жест, любое движение вызывает восторг, трепет. Ожидание приятно, возможно, оправданно, Ожидать ее - приятно.
- А что же теперь, она перестала тебе нравится, ты разлюбил ее?
- Смех изменился, теперь я убегаю по радиусу лестничного колодца вниз, лишь бы вырваться до того, как она станет видимой, досягаемой, стоящей рядом Я чувствую, как искажается ее лицо, как оно меняется. Или это я изменился? Или мы вместе поменяли свои настройки, свои отношения? Мы не выдержали испытания временем. Потеряли то что когда-то было важным и значительным. Я смотрю, как она чистит апельсин. Она что-то говорит, но я думаю о том, как можно уйти не обидев, оставив ее здесь, в этой прокуренной кухне ее матери, где прошло столько дней, ночей полных восторга, смеха, бессонной радости и любви. Уйти чтобы не вернуться, с усилием закрыть за собой тугой дверной замок, услышать щелчок и четыре этажа до свободы окончательной и все заново, но уже там, где будет все по другому, теми же останутся только движения, звуки, стоны, и влага на теле, соленая, с привкусом любви.
- Почему ты так говоришь об этом, разве тебе не нравится заниматься любовью? Это не доставляет тебе удовольствия?
- Она встала и подошла ко мне. Руки липкие, сжимают ломтики апельсина, истекающего соком, и она улыбается, протягивает их мне. Она знает, что я люблю апельсины. Я улыбаюсь и умирает внутри. Я улыбаюсь и беру сигарету из красной, помятой пачки. Смерть во имя спасения. Смерть медленная - спасения нет!
- О чем ты говоришь?
- Знаешь, ведь это только отсрочка, об этом мне говорит чувство внизу живота. Но любовь умерла. Остается лишь раздражение, и запах терпкий, напоминающий вкус, приятный, но только приятный, - нет больше дрожи и дух не захватывает как тогда, когда она стояла рядом, дразня запахом и сиянием глаз. Теперь только желание, пустота, и отвращение. Кухня заполняется запахом отвращения, и я прикуриваю сквозь себя, словно нет меня рядом.
- А что случилось? Что произошло, у этого есть какая-то причина?
- Я давно не видел ее, она уезжала, и что-то произошло в отношениях. Она обманула меня один раз. Всего один раз. Но от этого стало легче чувствовать себя правым. Словно то, что я обманут, давало мне право судить ее. Будто я лучше, справедливее, праведнее. Но я не врал ей, и не обманывал. Это была ее ложь. Она послужила катализатором и реакция началась. Но по правде с самого начала все так должно было закончится, это как пассажиры в купе,- путь может быть долгим, и вместе весело и легко. Время летит незаметно, но путь кончается и расходятся, каждый своей дорогой. Может быть даже вспоминают, скучают по пространству купе, теплому пледу, мельканию пейзажей за окном. Но это короткий миг. У каждого своя жизнь, и чаще всего им не по пути. Мы знали это, точнее я знал это, но не говорил об этом. И в этом моя ложь. Мы молчали, молчали о своем. Но молчание говорит само за себя и не оправдывает, по сути.
- Но раз так все должно было закончится, почему ты не можешь ее простить? Ведь это ничего не меняет, насколько я поняла, ваше расставание, это лишь вопрос времени. Ведь ты можешь ее простить. Или ты такой ревнивый! Но ведь в этом ничего нет, можно простить…
- Можно остановится, ключ поворачивая в замке и посмотреть влево от двери, в сторону окон, покрытых узорами зимы, холодными кристаллами, красивой вышивкой снежной королевы. Можно сидеть в теплой кофейне, пропитанной сладкими будоражащими ароматами, и наблюдать мелькание лиц в калейдоскопе улиц. Можно стоять под душем, рвущим холодом дрожащие мышцы, и часто дыша выкрикивать имя, чтобы забыть. Можно уехать, далеко, в ту сторону, где не был, никогда не стоял ногой на пороге нового мира, скрытого занавесью хвои и жужжанием мошки и комаров. Можно уйти и никогда не вернуться. Можно остаться и смотреть как умирает, чувствовать как разлагается, превращаясь в ложь и лицемерие то, что было смыслом стольких лет жизни.
- Скольких лет?
- Трех лет.
- Трех лет?
- Да, трех, трех лет жизни.
- Сигарету, покуришь, садись ближе, - она подвинулась на диване и положила тонкую ладонь на сидение рядом, -три года это не так уж и много.
- Я бросил курить около года как, теперь равнодушен, но бывает ,что мысли возвращаются к желанию взять сигарету и затянуться. Но я борюсь, сам себе хлопаю в ладоши, чтобы отвлечься, чтобы забыть, потому что выбрал жизнь. И вот я прикурил от желтой зажигалки и смотрю сквозь стекла дыма на ее лицо. И вижу себя смотрящего на нее, и она смотрит и улыбается. Она абсолютно чужая для меня, просто боюсь причинить ей боль. Хотя мне самому это тяжело. Тяжело признаться, что это неправда, все неправда. И снова повторения улыбок растворившихся в витринах, зеркалах, лицах и солнечные блики не доходят до нашего мира. С каждой затяжкой я удаляюсь, и все теряет значение. И ничего нет. И только пепельница принимает то, что я отдаю, и уходя я не буду смотреть в зеркало, и знаю что все будет хорошо и я должен завтра пораньше проснуться.
- А-а, а потом то что?
- Когда потом?
- Ну, когда проснешься, когда надо будет снова говорить улыбаться, делать вид, играть в любовь.
- Я ухожу.
- Как это уходишь?! Куда?!
- Я с тобой не останусь, извини...
- Но почему? Разве я не нравлюсь тебе?
- Нравишься, я тебя очень люблю, но только мне не хочется, чтобы через три года я видел, как ты чистишь апельсин у мусорного ведра, и понимал, что ты мне противна. Лучше я уйду сейчас, пока это не вызовет тяжелую абстиненцию. Пока мы еще не привыкли друг к другу.
- Ну почему, ты не хочешь узнать меня ближе?
- Я и так знаю тебя, и для этого не обязательно быть ближе.
- Но тебе не кажется, что ты слишком самоуверен?! Тебе не кажется, что ты меня обижаешь, делаешь мне больно, говоря мне такие вещи, хотя ты меня совсем не знаешь?
- Не плачь, я ухожу.
Дверь с усилием захлопывается и свобода, которая кажется такой близкой, снова удаляется и нет шансов избавится от одиночества. Во всей этой любви любишь только себя, не замечая перемен вокруг. А она меняется, она растет, она становится другой, но я не вижу, смотрю только на контуры, улавливаю колебания очертаний, профиль, анфас, изящный изгиб спины, шеи, ямочки на щеках. А что там внутри, какая она? Что горит в ее глазах, о чем она думает, когда засыпает, когда чистит апельсин, снимает пальто в маленькой, обитой под дуб вагонкой, коричневой прихожей? Чего она ждет, каким она видит мир и меня? Так ли мне важно знать об этом? Так ли мне нужно переживать ее тревоги, ее волнения, ее мечты? В ней меня интересует только мое отражение, мой образ, мое удовольствие. И я путаю настройки, заметаю приметы, играю, мучаю ее и себя своим эгоизмом и ухожу, захлопнув дверь. И нет любви, просто иллюзия и разочарование пустой оболочки. Моей оболочки.Ее окна горят, может быть, она думает, что я просто пошутил, сейчас так редко можно встретить нормального человека. Жалко ее разочаровывать.
Но когда-нибудь ей тоже придется бежать…а может и нет…
…Я помню, как она сидела и чистила апельсин, бросая шкурки в мусорное ведро. Сок стекал по ее рукам и падал оранжево-желтыми капельками на пол, оставаясь там липкими лужицами солнечного света. Я видел ее лицо только в те мгновенья, когда она откидывала со лба волосы. Она улыбалась, словно зная что-то, или смеялась чему-то, о чем я не знал. Я смотрел на ее руки, спину, стянутую красной кофтой, видел, как напрягаются ее мышцы и мне казалось, что я ее знаю. Я подошел и выключив свет присел у нее за спиной. Прижал к себе и обхватил руками теплую, плотную грудь. Я чувствовал, как она улыбается. Было тихо, - только наше дыхание и капли, падающие из крана на холодную, покрытую жиром, гладь тарелок. И звуки жизни за окном, удаленные от нас иллюзией любви…