Херасука : Неброские наброски- 3,4

И видел я там человека, подвешенного за череп.
И сказали мне: «Этот человек передвинул границы»
Откровение Ездры



734. Эдгар По, Гоголь и Лавкрафт мило беседуют, сидя на ветвях священного фикуса, одиноко зеленеющего посреди бескрайней пустыни. На нижней ветви дерева болтается Повешенный, прислушивается к беседе классиков, покачиваясь на ветру.
По: — Николай Васильевич, да кто б выебывался, только бля не ты, а? Вон, аж в гробу вертелся как после смерти, ну только не говори, что не от стыда.
Гоголь: — Да и в рот оно ебись. Зато похоронили, хоть и заживо – но по христиански. И вообще (значительно) – У меня вот – Нос. А у тебя, алкаш ты и торчок, нехристь пендосская, хуй собачий.
У Эдгара По вырастает красный жилистый собачий хуй вместо носа. Писатель возмущенно машет руками, хватается за хвост пролетавшего мимо черного кота и скрывается за горизонтом.
Лавкрафт: — А мне вообще похуй – меня и на Югготе неплохо кормят. И живых грибокрабов ебать гораздо приятнее, чем тут червей кормить. Так что – клал я на вас все щупальца Ктулху с привсплеском. (превращается в настолько неведомую хуйню, что ее и хуйней не назвать – так, поебень какая-то, уползает, сотрясая воздух плавниками)
Повешенный: (вяло и почти без выражения) – Как же вы все заебали… — Разгибает поджатую ногу, акробатически выгибается, перегрызает веревку, спрыгивает на землю. Оглядывается по сторонам, щурится и улыбается, глядя на солнечный диск, делает шаг.
Одинокий Гоголь вымученно хихикает. Дрочит в шинель, плачет, взбирается по лестнице. Ветер стих. Никого. Ничего.

108. Бодхидхарма сидит в келье лицом к глухой каменной стене, испещренной разнообразными надписями на санскрите: «Даешь Просветление!», «На хую мы вертели вашу сансару», «Форма есть пустота, пустота есть форма, и не ебет!», «А ты стал Буддой, %юзернейм%?», и прочее в том же духе.
Перед патриархом на крючке, вбитом в стену, закреплена жестянка из-под тушенки «Великая стена», в которой варится чифир. Бодхидхарма поддерживает огонь под жестянкой, один за другим сжигая свитки буддийских сутр. Чифир готов, Бодхидхарма пьет мелкими глотками, удовлетворенно щурится. Немного пофтыкав в стенку, вырывает у себя пучок ресниц, кидает их в банку и начинает готовить вторую порцию чифира.
Входит Хуй-кэ, почтительно кланяется, обращаясь к Бодхидхарме:
- Учитель! Когда я утром предавался созерцанию, то непроизвольно испустил кишечные газы. Скажи, не может ли это стать помехой на пути к постижению сути вещей?
Бодхидхарма отхлебывает чифира, продолжает фтыкать в стенку, не поворачивая головы, со значением произносит:
- Да ты хоть обосрись, долбоеб!