DK13 : Вторая жизнь. Небо.

Начало тут: litprom.ru/thread46031.html


- Мне один батюшка сказал, что если с тобой такое произошло, то Бог хочет чтоб ты остановился и задумался.

Я грустно улыбнулся. – Тёмчик, вот ты сколько инструктором по лечебной физкультуре работаешь?

- Я? Долго.

- Тогда скажи мне, дружище. Вот мне двадцать восемь, к этим годам я много что видел, через многое прошел. И стреляли в меня и резать пытались, да и сам я праведным образом жизни не отличился. Мне, может быть и есть резон тормознуть и о чем-то подумать. А что твой батюшка может сказать той девчонке, с соседней палаты. И ты ведь не мало таких уже видел. Сколько ей? Одиннадцать? Двенадцать лет от роду? Ей то о чем задуматься? Она еще и жизни толком не видела. Да и в ряд ли теперь когда увидит что-то кроме стен своей квартиры и казематов реабилитационных центров. И то, последние грозят ей ближайшие лет пять, пока государство будет раз в год подкидывать подачку, в виде квоты на посещение. А в один, не очень прекрасный, день, ей скажут мол всё, адиё, что могли – то сделали, а нам и свежих инвалидов хватает. У нее кроме глаз и губ ничего не шевелится, так что времени лежать и думать ей отмеряно предостаточно, вот только о чем думать то?

- Ну… ведь есть же ещё такое, что беды детей – расплата за грехи их родителей. – сказал он тихо.

- Ахуенно друг! – меня понесло — Расскажи это той матери, которая живет по вере и совести, пол жизни тратя на то, чтобы родить хоть одного ребенка, в то время, как соседка-алкоголичка в третий раз залетает от очередного собутыльника и оставляет свое дитя в детдоме. И что в итоге? Мать рожает. И этот ребенок болен ДЦП. С рождения. Но она человек, проживший свою жизнь по всем канонам веры, теперь она мама этого маленького человечка, каким бы он ни был. Она не отдаст его в детдом, не будет его бить и кричать на него. И будет до конца с ним, до самой последней секунды своей или его жизни. А когда он подрастет и начнет что-то понимать, он так же, как и его мать будет тихо вечером плакать в подушку и в голове будет только один вопрос: «Господи, за что?».

Артем молчал.

- Это не грех его родителей, может он должен ответить за грехи бабушек и дедушек? Или пра пра кого-то там? Или дяди с тётей? Твои батюшки сейчас, в открытую раскатывая на меринках и лексусах, по большей части пользуют веру, как сутенеры портовых девок. Ты приходи, жертвуй, а за это, с «прилавка веры» тебе дадут всё, что захочешь. Расскажут то, что ты хочешь услышать, а если не найдут что сказать, со смиренной скорбью произнесут: «На все воля Божия». И все. Этот аргумент крепче алмаза, универсальный флаер. Закрывает любую тему и откровение.

Я выдохнул и посмотрел на него. Было видно, что Артем сейчас очень растерян, что, как правило, чуждо таким физически и морально крепким людям как он.

- Я не знаю, что тебе, Денис, сказать – произнес он после долгой паузы. – Сложно всё это.

- Да пиздец, Тём, сложнее не придумать. Не парься, я еще сам на распутье, хоть и времени подумать было предостаточно…


Я лежу на спине и смотрю на белый потолок и лампы дневного света. Вон та клякса по цвету и форме напоминает брызги крови. Откуда на потолке кровь? Помещение светлое и просторное с двумя окнами. Через эти окна видно только небо. Пытаюсь оглядеться, двигаются только глаза. Вижу странные приборы, от меня пучками идут какие-то проводки и трубки. Даже изо рта торчит какой-то ебучий шланг, доставляющий массу дискомфорта. Дико мутит. Потихонечку начинаю понимать собственные мысли, первое что понимаю – я в какой то больнице. Гений бля. То что я вижу мне нихуя не нравиться: странные жужжащие и шипящие аппараты, кардиологические мониторы, капельницы. Кругом все пищит, позвякивает и издает дохуя других неизвестных звуков. Раньше я видел такое только в пендосских фильмах, и, даже представить не мог, что подобное есть у нас в России.

А в России ли я?

Смотрю на небо, оно ярко голубого цвета. Я еще не знаю, что нахожусь в реанимации Гематологического центра, где проведу следующие два месяца и привезли меня сюда только по тому, что ни где больше не хотели брать, т.к. по прогнозам врачей я уже должен был умереть два раза. Не одно из профильных медицинских учреждений не взялось за меня, потому что не хотело портить свою статистику без пяти минут трупом. У всех нашлась отговорка: «нет главврача»; «не у нас оперировали»; «очень сложная травма» — это слышала моя мать, обзванивающая все больницы, после того как после операции ей сказали: «Если вы завтра не заберете его в место получше, к вечеру его не станет. У нас нет нужных лекарств и техники».

Там же ей сказали, что, как правило, от подобного перелома, даже после операции, умирают на день, который по счету равен сломанному позвонку. У меня был перелом пятого и шестого шейных. Стоит ли описывать, что творится с матерью, которой говорят, что через пять-шесть дней ее сын умрет?

Я не знал всего этого, я лежал в незнакомом мне месте и смотрел на ярко голубое небо, по осколкам собирая память, и пытаясь вспомнить, что же было вчера…