mawuk : Я увидела свет

Люди не дрянь -
В каждом инь и янь

Поезд метро трясло, как средневековую повозку. Уставшие пассажиры разглядывали мою рыжую гриву, недавно покрасилась хной. Неожиданно погас свет.
Вагон погрузился во тьму, я в воспоминания.

Первокурсница — беспечная бабочка. Распиваем с одногруппниками коньяк под окнами деканата. Семнадцатилетнюю пигалицу заселяют в студгородок на Парке Победы. Неустроенный быт, поднос посуды, тазики в отгороженной шторой «прихожей». Общага кипит общением: на кухне, в очереди помыться, на ступенях центральной лестницы, в темноте черного входа. Сессионная суматоха, «стреляем» лекции и сигареты в прокуренных коридорах. Убегаем от администрации («выселят за ночную игру на гитаре!»). Смеемся, юность!
Середина учебы. Нехватка денег, отец в больнице, мама разрывается на две работы. Завалила математику, лишили стипендии. Чудом не выгнали из института. Одежда из секонд-хэнда, донашиваю обувь подруги. Мучаюсь изжогой (питание на скорую руку, «бомж-пакеты»). Осмотр на факультете: дистония, восемьдесят на пятьдесят. Невропатолог проглядел депрессию.

Подавленность не замечали в общаге, на факультете и дома.

Свирепствовала «лихорадка второго курса». Казалось, едешь не по своей колее. Торопишься сменить специальность, факультет, вуз. Хотела стать журналистом вместо маркетолога. Собрав школьные публикации, поехала к декану журфака.
Седовласый мужчина пригласил в кабинет, автомат выплюнул стаканчик кофе. Перевод на факультет журналистики зависел от решения декана. Отложив мои публикации, устало спросил:
— Зачем это вам?
Прикурив, показал учебный план, объяснил расхождение в дисциплинах, что делало перевод невозможным и посоветовал поступать снова. Усмехнулся «Пустое, талант продается масс-медиа центрам».
На улице стрельнула сигарету у прохожего, закурила натощак.

Быт в общежитии последовательно развивал мрачное ощущение бессмысленности жизни, позже философское мировоззрение и со временем чувство юмора.
Строгий пропускной режим не допускал прихода гостей и даже родных в неположенные часы. Впрочем, вопрос решался при передаче розовощекой комендантше подарочного пакета. Сутки проживания гостей с ночевкой – бутылка водки. Двое — то же плюс шоколадка и небольшая купюра. Трое и дольше – по договоренности. Так, в одну сессию поперек коридора лежала незнакомая девица. Спала мертвецким сном, распространяя сладковатый запах перегара. Что-то из подарочного пакета перепало и ей.
Сменяющиеся на вахте старухи запрещали пользоваться служебным телефоном. «Это не переговорный пункт», неслось в трубку брюзжание, жилистая рука опускала рычаг. Нервничающим родителям из Самары, Владивостока, Уфы, Перми, Ставрополя, Костромы и других славных городов широкой необъятной приходилось довольствоваться смутным ощущением, что с чадом все в порядке. Или отправлять телеграммы. На столе в холле среди фирменных буклетов, приглашений на концерты и агитаций сект лежали разбросанные почтовые уведомления о денежных переводах (радость студента) и вести от родных. «Сообщи зпт все ли ок», «Как доехал зпт встретили впрс напиши тчк мама». Иногда приходили мне «Куда пропала впрс деньги нужны впрс не голодай тчк предки». Мобильных еще не было.

В комнате жизнь делилась на островки по числу проживающих.

Мой островок включал песенные сборники, красавицу-гитару, на которую долго копила, и пакеты с запасными струнами. С подругой Ленкой вечерами голосили любимых битлов и расписывали обои на стене. Ленка-Леннон косила под Джона, мне нравился Пол.
На полке соседки Вали теснились труды Фрейда и Выготского, Пиаже и Ананьева. Третьекурсница увлекалась модной психологией НЛП*, посещала курсы «Психологические манипуляции». Нравился парень из родного города, которому не решалась признаться. Участвовала в музыкальных репетициях, голося по-медвежьи «Шиз гот э тикет ту райд». Говорила, что обожает музыку. Когда задумали с Ленноном создать рок-группу, соседка помогла найти гитаристов по объявлению.

Басист Виталя из Финэка и соло-гитарист Рома из Лесопилки не гнушались общения с девчонками. Собирались у Виталия в коммуналке. Валино присутствие не обременяло, критик из нее был никакой. Кожаная мини-юбка и вытянутые на тахте ноги отвлекали от репетиции, Рома забывал аккорды, пялясь на них. Соседка, казалось, растворялась в музыке.

Наконец Леннон не выдержала, заявив, что присутствие слушательницы на репетиции не обязательно. Было неловко. Соглашалась с Леной, сочувствовала Вале. Схитрив, пригласила соседку на вечернюю репетицию, когда Леннон была на курсах (собирались разным составом). Валя пришла в пикантной мини и майке с вызывающим декольте. Встретившись у метро, поняла, что не доедем до «Звездной» — мужчины, осмелев, спрашивали у однокашницы телефон для ласковых встреч. Звезда бала снисходительно улыбалась.
Было неловко, когда в середине вечера ответила на звонок Леннона, что «репетируем втроем, все отлично!». Возмутило, когда Валя достала из сумочки бутылку водки. Неприятно поразило, когда мальчики согласились. Ничего не ощущала – когда уже пили и, сбегав в магазин, добавили. Противно, когда, лежа под общим одеялом, поняла, что Виталя «готов» и стягивает «семейки» в горошек. Физически ощутила, что… не могу. Ушла под пьяный окрик басиста «Ирка! Куда собралась?». Валя барахталась под одеялом с Ромой.
Ночевала у Леннона, однокурсница ни о чем не расспрашивала. Вернувшись в комнату общежития, не могла разговаривать с Валей. Последняя сама прорвала молчание потоком слез и флотилией сумбурных фраз.

В старших классах мама записала девушку в кружок психологии. Преподаватель вуза Н.Б. увлеченно рассказывал о фрустрации, «Эго» и «Суперэго». Пользуясь уязвимостью подопечных в сложные периоды жизни, их зависимостью, спал с восьмиклассницами. «Как он мог?», ужаснулась, – «Мать проверяла, устою ли перед соблазном. Проводила эксперимент». Родители у соседки были странными. Впервые Валю обняли дома, когда та поступила в институт, что вызвало у студентки истерику.
Повзрослев, старалась избегать проблем. Жизненная философия девушки потрясла обреченностью, маскируемой цинизмом. «Каждый сам за себя», «никто никому не должен». Доверие оказалось ненужным в системе ценностей начинающего психолога. Меня воспитывали иначе. Родительская гиперопека затрудняла «самостоятельное прямохождение», но дом был тылом.
Рассказ помог переосмыслить злополучный вечер. Зло от близких вдвойне больнее. Но, жалея Валю, не могла восстановить доверие, общались теперь отчужденно.

Нейтральная полоса в комнате принадлежала Лиле. Филолог-второкурсница появлялась редко. Роман с армянином, препирательства с его родней мешали учебному процессу настолько, что ее фамилия трижды висела в деканате в списке отчисленных. Спонсорская помощь возлюбленного оттягивала учебные трудности, пока институт не лишился перспективного специалиста.
Ли перевозила вещи из комнаты на квартиру Хачатура и разгоняла меланхолию криками:
— Девчонки! Всем тр…хаться!
Такую простоту восприятия жизни сложно принять.
Она единственная заметила, как я переживала. Пригласив в кафе, угостила тоником и философски заметила о Вале «повзрослеет». Вскоре Лиля переехала, оставив три пакета косметики, несмываемый аромат кавказских специй и упаковку презервативов.

Подружилась с забавной буряткой Янжимой. Баловались пивком, обсуждали богемную жизнь и увлекались граффити. Идеалистка считала мир несовершенным, желая изменить его. Добрейшая душа искала книгу про битлов на мой день рождения, поехав на городскую книжную ярмарку под октябрьским промозглым ливнем в дырявой обуви.
Янжи часто разыгрывали, подзуживало озорное и наивное выражение лица. Суеверная буддистка считала, что добро и зло идут по кругу. Первоапрельская шутка, когда вырезали и заменили замок на ее двери в общаге, была сперва не понята. Вернувшись с учебы и решив, что «злые силы» испортили ключ, собралась заплакать, но сообразила, в чем дело. Милая смешная девчонка, никогда не обижалась.
Я уехала на лето домой. Она осталась на лето поработать официанткой. Собирала деньги на отдых, мать-одиночка не могла помочь. Будто предчувствуя, пыталась отговорить – может на следующий год?
Вернувшись, спросила на этаже:
— Как Янжи?
Молчание. Донеслись обрывки фраз «совсем недавно… парк, вечер … скинхеды… двадцать четыре ножевых удара… формальное расследование… светлая девочка…».
Побыть одной в общаге было негде. До ночи просидела в туалете. В горле булькало сильнее, чем в унитазе. Утром с трудом вышла в город, шаталась по местам наших прогулок. Лежала под дождем на скамье, где пили пиво. Сидела у памятника перед гостиницей, вспоминая, как любовались на скейтбордистов. На факультете выплеснула в уборной содержимое желудка. Вернувшись в комнату, ощутила слабость и провалилась в забытие на сутки.
Милиция замяла дело.

Пирамида беззаботности разрушилась. Любое начинание казалось бессмысленным. Осознавая, что прежней меня нет, не находила себя нынешнюю. Не касаясь личного, отстраненно общалась, желая скорее остаться одной. Самокопание разъедало ум. Жизненная неопределенность выразилась в запредельном отчаянии. Кокон благополучия разорвался, выпустив в свет бледного мотылька, не способного взлететь.

«Центр помощи студентам в кризисных ситуациях», надпись, которая уберегла меня от решительного шага. Увидела ее из окна, собираясь…
Записалась на прием к психологу. Светловолосая девушка попросила подождать в коридоре, «пока оформляет карточку на предыдущего клиента». Ого, как все серьезно, пронеслось в голове. Вошла по сигналу, девушка внимательно рассмотрела меня, пригласила в удобное кресло. На подлокотнике стоял стакан воды. Начинать? – кивок.
Меня понесло. Из отпущенного на бесплатный прием часа изливала душу пятьдесят минут. Когда закончила, психолог предложила попить воды. Послушно прильнула к стакану. Есть что еще сказать? – озадаченная, продолжаю. Жду, что мою жизнь разложат по полочкам, подскажут, как жить дальше, помогут, подтолкнут и расправят крылья, предварительно их подгладив. Наивное дитя! Выслушав еще минут пять откровений, девушка что-то чиркает в своем журнале (статистика?) и говорит:
— Если понадоблюсь, записывайтесь на прием через неделю.
В чем заключалась помощь? В отрезвлении равнодушием?
Шумная загрязненная улица с тенями-прохожими впустила сутулую фигуру в спортивной куртке.
Валин постулат «Каждый сам за себя» неожиданно прочелся иначе. Завалявшаяся в кармане монетка перевернулась на ладони: внизу решка-подросток, вверху орел-взросление. Как ни горько, чаша испытаний предоставлена мне. Кто ее подносит? С улыбкой или оскалом, веря в мою стойкость или подталкивая к краю, где не спасет герой Сэлинджера?

На фоне философских раздумий наступил третий курс.

В комнату справа вселили Барби, Джулю и Инну.
Барби (Лена) напоминала куклу-блондинку. Секси-герл с математического рассекала по коридору общаги на роликах в шортах-стрингах. Вваливалась в незапертые комнаты и устраивала погром, падая с коньков. Серьезность не котировалась, через слово вставлялось «Хи-хи ха-ха» или «Ага, поняла» — беспечная красавица летела в институт или на свидание.
Гламурная Джульетта любила общение. Томно поправляя съезжающие очки с синими дужками (полагаю, не прописанные окулистом), пышная социолог беседовала о посещенных странах и глобализации, о политике, новинках кино и музыки, о связях в театральной среде, мальчиках, недостатках первого и преимуществах второго высшего. Рассуждая о «комплексе провинциала» и «синдроме москвича», пилила ногти на глазах восхищенной публики. Ей требовалась площадка для выступлений.

Позже познакомилась с третьей соседкой.

Она дымила на черной лестнице и слушала рок на всю катушку.
Прислушавшись, узнала «Creedence Clearwater Revival».
— Поделишься записью? – с надеждой затянулась дамской «Вестой Лайт».
Меломанка сделала большим и указательным пальцами «Ок». Ложась спать, услышала негромкий стук. Улыбаясь, та вручила коробку с дисками.
— Слухай пока не надоест, — и удалилась, я не успела со своим спасибо.

Неделю было не оторваться от бумбокса. Вкусы совпали, музыкальная экзальтация уносила от проблем, самокопания, заставляя реветь по ночам от счастья, что есть волшебство на свете, музыка. Догадываясь, какое доставила удовольствие, Белка (Ирина Белова) не торопила с возвратом дисков.
Почти не виделись с жительницей соседней комнаты. Днем подрабатывала, Белка кисла в библиотеке, писала диплом. К вечеру падала без сил на кровать, она каталась на роликах по ночному Питеру. Влетая в общагу, кидая «Привет!», швыряя сковороду на плиту, наливая масло, унося подогретый полуфабрикат, через десять минут она поспешно убегала. Иду по коридору, вдыхаю запах только что жарившихся котлет, понимаю, снова не пересечемся. Личное время Белки принадлежало хозяйке.
Через месяц общения-фотовспышек предложила поболтать у нас вечером. Губами, зажимающими шарф, та промычала «Да», утепляясь на ходу. Вечером опять исчезла, не ночевала в корпусе. Рассудила, меня не сочли стоящей общения. Я ошибалась.

Объявление в институте приглашало на концерт в День первокурсника. Хотелось развеяться в пятницу вечером.
Колонный зал главного корпуса вместил первокурсников, подтягивались старшие студенты и преподаватели. На сцене извивалась долговязая девица в трико. Оранжево-черный поттеровский** шарф делал образ выступающей детским. Пританцовывая вокруг микрофона а-ля стриптизерша в ночном клубе, девушка смешила публику. Не сразу признала в клоунессе Белку.
Публика любовалась танцем. Пожилые профессора и жены завороженно смотрели на скользящие движения и улыбались. По аплодисментам после танца поняла, была импровизация. Восхищаясь Белкиным талантом, решила сделать снимок. Выбежавшая на сцену группка актеров заслонила соседку из вида. Она была физически близко и мысленно далеко. Не кричать же ей через зал, как хочется поболтать!
Начало представления. Философский мюзикл по Рэю Бредбери. Белка играла по меньшей мере три роли. Когда успевала переодеться и загримироваться? В антракте режиссер вызвал Белку по громкой связи в администраторскую. Торопясь, пробежала мимо. В нос ударил запах магнолии, стразы на трико на мгновение ослепили, озорная улыбка оставила шлейф очарования. Робкие первокурсники и смазливые выпускники смотрели вслед. Сохранялось ощущение радости, которой актриса одарила зрителей. Зазнайства не чувствовалось. Мы так и не поговорили.

Вечером в общаге увидела другую Белку. Пол-двенадцатого, в оранжевом халатике, волосы убраны в хвост, она варила овсянку. Подошла, заинтересовалась:
— Давно занимаешься в театре?
Брезгливо поддев ложкой мутную жижу, Белка оттянула клейкую массу.
— Пятый год на диете. Ночами репетирую. Арьергард на выступлениях.
Спросила, когда она отдыхает. С ней не ощущала стеснительность, задавая любые вопросы. Предложила покурить. В курилке молча сожгли несколько сигарет. Редкое совместное курение было лучшим общением. Терпеливо послушали подошедшую Джулю. Та пыталась загрузить нас соображениями по хатха-йоге. Переглянувшись, поддакнули увлеченной натуре. Зеленые глаза Белки светились насмешливым пониманием.

Поняла, где она пропадает. В нашем городке были другие развлечения. Благодаря Белке увлеклась театром и видела, каких требует усилий. Вовсе не красивая занавеска, а ширма, прикрывающая созданную кропотливым трудом реальность – декорации и костюмы, грим и заученные ночами реплики, суматоху до и усталую покорность после выступления. Специфическая среда, где касательная постоянно стремится примкнуть к очертаниям окружности, зная, что идеал недостижим. Атмосфера стремления увлекла Белку, забирая самое дорогое – свободное время.
Полка в комнате заставлена сувенирами, что дарили поклонники. На стене висят грамоты. Под кроватью и в шкафу костюмы в чехлах, в тумбочке коробки с гримом. Белкин друг Иван-Кабель (потому что длинный) создал в комнате общаги студию звукозаписи, что восторгало студентов и смущало администрацию. Впрочем, когда Ваня принялся убирать в корпусе за прибавку к стипендии, комендант успокоилась. Четыре этажа с пятого по девятый за несколько лет изучили репертуар русского рока. Многие стали поклонниками мишкиной группы «Кабель в зад».

У географов корейца и негритянки, проживающих в гражданском браке, родился сын. Их комната на четвертом этаже огласилась плачем, соседи рвались взглянуть на смуглого узкоглазого кудрявца. Алишер гулил, слюнявя кулачок.
В это же время к Вале стал кадриться индус Го, живущий в конце коридора. Задница в мини-юбке застилала медом глаза рыночному торговцу тряпьем. Его обитель была раем для усталых «гастарбайтеров», нелегально живших в студгородке «за бутылку водки». Вечером в субботу гостеприимный хозяин собирал друзей. Включали синтезатор, брали банджо и губную гармонику (клянусь, однажды звучал варган!) и завывали напевы, при этом что-то курили. Из щели под дверью распространялся сладковатый запах.
Го навещал нас преимущественно ночью. Подвыпивший верзила держал за ногу опаленный куриный окорок, предлагая сделать с тушкой «чиво тибе жилаеш», выражая любовь к северянке. Покачиваясь, уходил. Навещал раз в две-три недели. Валя, честь сообразительности, принимала подарки, благодаря которым продержались семестр без стипендии. Добряк Го ничего не требовал взамен. «Чтобы тибе была харашо, Валя».

Привыкнув к театральному быту, поразилась, когда Белка ушла из труппы. Непонятно, как решилась. Закурив, протянула «Надоело». Причина была в другом.
В театре парень, которого она любила, ушел к другой. Переспав с однокурсником, моя соседка призналась бывшему. «И что? Я совсем ушел», как маленькой, ответил тот. Белка не поняла, что с ней происходит – гримерка с зеркалами, брошенное на спинку стула трико, баночки с румянами поплыли, превратившись в автотрассу. Истерику остановили. Боря, уже отсутствующий, но еще нужный, превратился в воспоминание. Белка осталась прежней – внешне сильной, веселой. Мой кумир…

Не знаю, как Белка пробила броню душившего меня отчаяния. Немного отпустило. Отстаивая право ночного творчества, писала стихи. Мешая спать Вале и новой соседке Рите, выбегала курить и варила на замызганной плите кофейную бурду. На рассвете засыпала, пряча под подушку творения бессонной ночи.

Майским вечером Вали и Риты не было, уехали на праздники домой.
Захотелось дописать стихи, впервые родилось удачное. Радуясь, что одна в комнате, подвинула стол к окну, накинула на плечи вязаный свитер. Согрела кофе в турке. Эстетика общаги!
Писалось легко, не заметила, как светает. Собралась поставить новый кофе, завершив:

Здесь все красиво – дождь, отсутствие дождя.
Но это ты поймешь немного погодя,
Когда уедет поезд, к счастию спеша.
И только встрепенется, прогадав, душа.

Сжавшись в комок, на полу под дверью в коридоре сидела Белка.
Пробормотав «Я увидела свет!», схватила меня за ноги. Я выронила турку.
На ней лица не было. Дрожала так, что с трудом различались глухие слова.
— Хотела выброситься из окна, встала на карниз и увидела…
Сглотнула слюну.
— …кто-то есть рядом. Увидела свет. Ты была дома.
Побледнев сильнее Белки, не могла разжать объятия. Боялась ее отпустить …

Уложила соседку спать на Валиной кровати, там теплее. Горела настольная лампа. Меня трясло. Белка проспала сутки. Настояла, чтобы жила со мной минимум неделю до приезда девчонок. Впервые кто-то меня слушался.

Кризис миновал. Опасалась по-прежнему, навещала ее по пустякам: соли, спичек, покурить, нет ли мыла, немного растительного масла? Белка обняла за плечи, сказала «Успокойся, не повторю».
Через полгода дописав диплом, она съехала. По привычке курила на черной лестнице, писала по ночам стихи. Иногда беспокоил холодок в животе, если бы уснула? Выключила свет? Отбрасывала ужасающую мысль.

Пришли вести от Белки. Устроилась в интернат, где сама воспитывалась. Когда Белке было двенадцать, ее мама выпрыгнула из окна. Остался муж, историк-исследователь, уединенно живший в Заборье после смерти жены. Дочка, обладающая буйным характером, внешне справилась с трагедией. Записалась в театральную студию, увлеклась танцами и живописью, пыталась писать пьесы.
Всхлипывала по ночам, когда вспоминались мамины поцелуи ко сну, запах духов «Трибо» и слышался постаревший голос отца:
— Доча, легла уже?
Тогда веселая Белка тонула в море отчаяния и ревела, думая, как вытащить себя с конем за волосы из болота, подобно Мюнхгаузену? Два года готовилась, планируя поступить на филологический, выбраться в Питер. Начитанная девчонка прошла конкурс и, влившись в студенческую молодежь, пополнила состав театральной труппы.

После критического случая прошло пять лет. Появились мобильные телефоны, многие завели электронную почту. Я сменила специальность, работала переводчиком.
Через общих знакомых узнала Белкин телефон, позвонила. Боялась услышать «Здесь такой нет. Уже нет». Глупо, я все еще боялась.
Ответил подросток ломающимся голосом:
— Ирину Петровну? Сейчас позову («Ирииина Петрооовна! Вас к телефону!»).
В спокойном «Да, слушаю?» появилось больше низких тонов.

Разговор окончен:

— Бельчонок, как твои дети? Все в шоколаде?
— Нормально. Педсовет им не отсиживать!
— И слава Богу.

Так же неожиданно в вагоне дают освещение.
Подумалось, какое счастье — видеть свет.

* — нейролингвистическое программирование в психологии.
** — Гарри Поттер – персонаж произведения Дж.Роулинг.