Дмитрий Перов : Как я сбежал из Дурдома (съебался)

Предисловие.

Ознакомившись ещё давно с рассказами некоторых товарищей о пьянке и о специфических заведениях, я решил написать сей креатив-отчёт о своём опыте, как первого, так и второго. То есть – пьянки и пребывания в заведениях. Акцентирую, что это скорее – отчёт, а не художественное произведение. Воспринимайте адекватно. Хотя, постарался написать в креативной форме.

Повествование моё, как понятно из названия, будет о побеге из Дурдома. Дурдом именно с большой буквы «Д», ибо это заведение, пережитые в нём моменты, знакомства с постояльцами и прочие чудеса, там происходящие просто обязывают, да. Но, напомню: рассказ будет не о самом Дурдоме, а именно о побеге из него и сопутствующих обстоятельствах.

Ну, так вот. Раз отчёт, то по пунктам постараюсь:

1) С сего началось
2) Как попал
3) Как уходил
4) Краткий эпилог (это тем, кто осилит всё предыдущее)

Поехали

«Каждый пьёт по-разному».

Немного остановлюсь на самом этом понятии. «Запой» он бывает разный. И тот, кто мне рассказывает: — «Я пил полтора года, год, полгода изо дня в день!», при этом стучит в грудь и усирается, что так оно и есть, может быть прав, не спорю. Но пить можно по разному: выпивать каждый день по вечерам, днём похмеляясь «дежурной» дозой и при всём при этом работать(!), ходить на эту самую работу или, вообще, куда-либо ходить и вести какие-либо дела – есть и такие. Есть. «Что так не пить?» – спрошу я их.

А можно как я. Год (полгода) ты не при каком здоровье не протянешь. Я жрал тогда, да, и что душой кривить – щас, так: Пьёшь, как свинья и всё, что горит, до того момента пока не упадёшь. Поднимаешься – снова, на этом же месте жрёшь пока снова же не упадёшь. Там же! В уже к тому моменту облёванном, оплеванном (возможно, обосранном) помещении. И хорошо если в роли подушки у тебя бутылка пустая, чаще же – блевотина и мусор. Вылазки делаются только в магазин. Или, что чаще (потому что нет денег) – до торговца спиртом. Он дешевле и почему-то всегда ближе. Кстати, если честно, то бывает вполне неплохой. Спирт. Из закуски – вода из под крана. Исключительно. Если, вдруг, лежит рядом какая-нибудь корка хлеба, то она скорее для интерьера.

Попробуй-ка, полгода так? А на работу ещё, а дела? Ты уже к концу третьей недели шевелиться плохо будешь. Есть деньги, а выйти нет сил! Ога. Вобщем, тут разобрались.

«Белка».

Начало начал. Именно с неё и начинается путешествие в Дурдом. А она, чертовка, начинается после длительного (ну, это если впервой) запоя.

На тот момент я жил, так как ушла первая жена, а второй ещё не обзавёлся, один. Пил в указанном режиме около трёх недель. Не меньше. Про работу, разумеется, не вспоминал и, в конце концов, когда уже не мог шевелиться, решил «отходить». Так получилось, что на сухую. И вот она! Первый раз. На третьи сутки трезвости, когда стемнело.

Незадолго до запоя я очередной раз перечитывал «Мастер и Маргарита». Наверное, под этим впечатлением меня и посетили в тот вечер Бегемот и Коровьев. Азазелло почему-то с Геллой не пришли. Видимо, были заняты другими страждущими и им помогали благополучно перебраться в Жёлтый Дом. Видимо. Я не знаю точно.

Как таковых, я их не видел. Только слышал. Они сидели в большом платяном шкафу и давали мне всяческие указания, смеялись надо мной, а гад Коровьев, почему то постоянно грозился отрезать яйца! Я жутко боялся. Трясся. И слушал всю ночь их разговоры и угрозы.

Да! Бегемот часто просил принести из кухни банку воды. Я подозревал, что они пьют, но даже мысли не возникало (избави Господи!) попросить их чуть-чуть похмелиться. Настолько я был в шоке и ужасе. Кстати, Коровьев яйца грозился мне оторвать (и почему-то спрашивал на это позволения мессира, а его там не было) именно из-за того, что воду я приносил, а закуску нет. Ну, не было у меня ничего. Шаром покати.

Очень злились они на это. Видимо, жрать хотели.

Всё это смешно только со стороны. Я же сидел белый от ужаса и приносил всю ночь в шкаф банки с водой. Когда банки кончились, носил в бутылках, которые в несметном количестве валялись повсюду. Спросил у них разрешения курить. На удивление позволили и даже сами не стреляли. Я всё ждал, что появится, наконец-то, Воланд и я пожалуюсь ему на распоясавшуюся свиту. Но он не приходил. Вместо него пришёл рассвет (о, Боже! сколько же это я просидел в этом аду?!!! Часов шесть) и эти хулиганы утихли. Это я уже позже узнал, что Delirium Tremens всегда проходит (идёт на спад) с наступлением рассвета, и человек начинает критично относиться к произошедшему и к себе. Позже.

А в то утро раннее я этого не знал. Был в полной уверенности, что хулиганские рожи Бегемот и Коровьев напились и просто уснули. Поэтому, не тратя драгоценного времени и роняя на ходу слюни, сопли и кусочки кала, образовавшегося от ночных кошмаров, побежал на вахту (жил я в общаге, переделанной в квартиры) и вызвал Скорую Помощь! Объяснив, ничего не понимавшей дежурной (проорав!): — «Скорее, блять! У меня дома два хулигана-чёрта, они щас проснутся, и всем будет пиздец!!!»

Тётка, конечно, спросони ничего не поняла, волосы у меня были, как у Дока из «Назад в Будущее» только не белые. А вот глаза – точно, как у него! И сказала: «ожидайте, машина вышла!»

«Дурдом»

Приехавшие оперативно врачи, глянув на меня и спросив в чём дело, сказали собираться. Я даже не спрашивал, зачем и куда – мне было страшно и хотелось поскорее уйти из этой ненавистной квартиры.

Приехав на место (а я ещё по пути понял – куда меня везут), меня провели санитары под руки в какой-то процедурный кабинет, приказали задрать штанину и очень добрая медсестра лет пятидесяти, весом килограмм сто двадцать и глазами не менее дикими, чем у меня, впендюрила мне в жопу большой и болючий укол!

Надо обратить внимание на тот момент, что во всё время моей транспортировки, время нахождения там до укола, я всячески описывал санитарам и всем, кто попадался мне на глаза, все ужасы на которые способна и которые непременно(!) совершит, проснувшись, шайка злодеев-чертей, нагло засевших у меня в квартире в большом платяном шкафу. Призывал всех немедленно сообщить в органы. Ну, как Иван Бездомный, вроде, не призывал прислать шесть мотоциклетов с пулемётами. Они меня уверяли, что меры приняты, злодеи задержаны, а я в полной безопасности. Только после укола я успокоился и затих.

Помывка в ванной.

Затем меня повели «мыться». Я упирался и утверждал, что только вчера из ванны, а мне сказали: «ниибёт! Положено так». Ванная комната оказалась большая и вся обделана кафелем и больше походила на операционную. Только посреди всего стояла ванна! Зрелище ужасающее, бля. С меня сняли портки, поставили в эту холодную ванну и оставили одного. Я стоял в ней и с тоской думал: уж лучше бы меня черти побрали, нежели такой позор. Но настоящий позор зашёл через пару минут: тётка, похожая на ужасную медсестру, в прозрачном целлофановом плаще на голое тело, через который был чётко виден чёрный треугольник пизды. Описывать весь стыд помывки я не буду, скажу лишь, что когда она шлангом (типа душ) мыла мне муди у меня предательски вставал хуй! Вставал, гад, и всё тут. Хоть усрись! Она, сука, при этом хихикала мерзко. И даже пару-тройку раз давала по нему шелбаном, отчего он болтался в разные стороны, блять.

После всего этого кошмара мне выдали «одежду» (мою забрали полностью, даже трусы): рваную робу сине-чёрного цвета и рваные тряпичные тапочки, из которых торчали, причём очень, пальцы ног. Вид в них у меня получался, как у Волка из «Ну, погоди!», когда он отобрал на катке у медвежонка коньки и надел их. Лахи (штаны) были очень мне коротки. Сантиметров на семь-десять, серьёзно. А лепень (пиджак) – весь в дырах. Роба эта напомнила мне сразу по своему качеству и цвету ту, что мы носили в тюрьме на малолетке (её там не носили, конечно, но выдавали). Не хватало только печати на груди «СИЗО-1». Реально.

Как привели меня в палату, помню чётко. В ней было пять коек, моя посреди, у окна. Справа молодой пацан с перевязанной головой, объяснявший, что упал с поезда. Слева спиной лежал и постоянно мычал огромных размеров дед. Две, те, что у двери (хотя, дверь – одно название – её не было нахуй) были заняты, вообще, непонятными и неподдающимися идентификации субъектами. Которые, впрочем, мычали и стонали не меньше огромного деда и были привязаны по рукам и ногам.

Палата, как объяснил мне весьма разговорчивый чудик «с поезда», была транзитная и для особо ебанутых и вновь поступивших (типа присмотреться – что за пассажир и как его лечить). Вообще, этот чудик с головой оказался вполне адекватным, да, что там – единственным адекватным у нас в палате. И, как плюс, очень разговорчивым и всё обо всём знавшим. Всё то время, пока меня не накачали снотворными, и я не вырубился (как оказалось впоследствии – на пару суток) он мне без умолку рассказывал о положении дел в Дурдоме, кто за чем смотрит, чем кормят, водил курить и даже принёс мне пожрать миску какой-то бурды, которую я деликатно и беспалева задвинул под койку огромного деда.

Именно этот дед, немного что-то пробубнив, встал, вышел на середину комнаты, снял штаны и, громко попёрдывая, насрал огромную кучу. Ещё, конечно же, поссал. Потом бесбазару надел штаны, подошёл к своей койке, лёг, отвернулся и продолжил мерзко мычать.

Сказать, что я охуел – ничего не сказать. Но именно в тот момент (а мне уже поставили кое-какие уколы и я почти спал) я чётко и конкретно принял для себя решение – съебаться оттуда, во что бы то ни стало! Именно тогда. Когда насрал гнусный дед.

Мне ставили ещё какой-то укол, давали таблетки – это я уже осознавал плохо. Я засыпал.

«Побег»

Как я выше рассказывал, проспал я около двух суток к ряду. Проснулся ближе к вечеру, когда за окнами уже было темно. Причём, чувствуя себя совершенно нормально в плане Бегемота и прочей чертовщины.

А, напомню, что был конец ноября.

Всё тело у меня ломило и корчило в непонятных судорогах, я никак не мог понять: что за хуйня? Уже впоследствии и после я, конечно же, знал, что это побочное действие галоперидола (нейролепсия), коим меня накачали, пока я спал, выше крыши. Он – нейролептик и купирует галлюцинации. Обычно, в довесок к нему психам дают циклодол. Он нейтрализует, вроде как, это действие. Мне нихуя, судя по всему, не давали. Я всего этого не знал, был уверен, что у меня болят все потроха (а они, действительно, болели) и, имея крамольный склад ума и приложив свойственную мне, ну, и приученную в других «университетах» манеру «косить», не забывая и помня о том, где я и видя рядом обосравшегося деда, я решил незамедлительно изображать тяжелобольного и, опять таки, вспомнив незабвенного Владимира Семёныча, имитировать почечную колику.

На благо я находился в Дурдоме, был вечер и кроме дежурного врача психиатра очкарика никого не было. Я имею ввиду из компетентного в медицинских вопросах медперсонала.

Выйдя в коридор и придя на пост, я принялся во всех красках изображать больного. Позвали этого очкарика, а он кроме психов никого не видел. Немного осмотрев меня, махнул рукой и сказал медсестре: вызывайте Скорую – пусть его везут в больницу, а то ещё крякнет тут и отвечай за него. Хех! Мне это и нужно было – больница находится совсем рядом с домом моей матери и я был уверен, что там как-нибудь съебусь от бдящих санитаров и, хоть я и раздет, добегу до матери.

Всё это время, пока ехала Скорая, я находился на посту. Мне принесли специальную телогрейку (психи, которые благонадёжные, в таких выходят на уборку территории). Она как обычная только ниже колен, но, сцуко, совсем была без пуговиц. Вообще, красота! – подумал я. В ней и бежать не холодно будет.

Приехала Скорая, осмотрела меня. Я, как мог, корчился и говорил, что-то о больной печени и вместе ней почках. На удивление врачи очень обеспокоились, осведомились у очкарика, не опасен ли я, он ответил: «вполне проспался!» Видимо, сцуко, так перессал, что хотел сам скорее меня сплавить из Дурдома – нахуй ему лишние проблемы? Меня под руки, типа помогая, повели вниз, усадили в машину и повезли!

Свобода! – думал я.

Но не так-то близка и легка она, родимая, оказалась. Вместо больницы, о которой я мечтал, меня повезли совсем в ебеня в другую! Я был расстроен и, можно сказать, озадачен, но также решительно настроен съебаться и оттуда. Пусть и через весь город и почти голый в мороз.

Место, куда меня привезли было знакомо. Буквально в ста метрах была трамвайная остановка и, учитывая наличие телогрейки, я рассчитывал добраться, пусть и через весь город, до места. Но, когда вылезали из машины у меня, суки, отобрали её. Типа нехуй. В приёмном покое мне сказали подождать, писали какие-то бумаги, пиздели друг с другом. Потом медсестра принесла мне баночку и сказала, что надо бы помочиться. Да, с радостью! Тем более что туалет там был за углом от поста и оттуда открывался прямой путь на улицу. Я, всё так же изображая больного, поковылял в сартир. Но только повернул за угол – превратился в бегуна на спринтерские дистанции и преобразился! Про банку забыл, просто сжимал её и выбежал на улицу.

Напоминаю. Я был в рваной робе на голое тело, в рваных же тапочках на босу ногу и на улице было минус 28 градусов. Но мне было похуй! Помимо всего негативного, это была – Свобода! Я бежал из ненавистного и чуждого мне Дурдома.

Оказавшись на улице, я ломанулся, как угорелый к трамвайной остановке. И, о чёрт! – потерял в каком-то сугробе один тапок. Похуй! Не искать же его в темноте! Я бежал так. На остановке мне повезло – как раз подъезжал трамвай. Вбежав в него в таком виде, я уселся на место кондуктора (зная, что оно более подогревается).

Не описать никакими словами вид охуевших пассажиров трамвая. Хуле? – Вбегает зимой вечером в трамвай далбоёб с растрёпанными волосами, дикими глазами, в каких-то рваных тряпках напоминающих робу и в одном тапочке. И с какой-то баночкой в руках. Усаживается на место кондуктора и трясётся, как последняя сволочь. И от дикого холода, и от совершённого им дела, и от адреналина, и ещё хрен знает от чего.

Потихоньку оправившись, все мало-помалу отвернулись, а кондукторша подошла ко мне. Надо отдать ей должное – деньги за проезд спрашивать не стала. Только поинтересовалась: с больницы сбежал, бедненький? Далёко ли тебе? А узнав, что ебать как далёко, принесла через пару остановок из кабины водителя какую-то куртку, но сказала, что её нужно по прибытию отдать. Я согласился, был очень признателен, и спрашивал о том, какое сегодня число. Узнав, что двадцать восьмое, прихуел ещё больше.

Вобщем, вот так и добрался. По пути какие-то сердобольные мужички, доставая из-за пазухи водку, предлагали её. Но я скромно отказывался. И всё время держал в руках банку под «поссать». С нею и приехал к матери. Рассказывать о её охуение при виде меня, думаю лишнее. Очень мама охуела.

P.S.

На следующее утро, собрав у неё кое-какие мои портки, мы съездили с ней в Дурдом. Забрали там все мои вещи, сотовый телефон и ключи от моей квартиры. А вечером того же дня я ушёл в очередной запой, который закончился очень печально и трагически. И описанный мною ранее в креативе «Дыхание». Надо заметить, что в тот уже раз из Дурдома я не сбежал и пролежал там честных десять дней.