чалдон : Коллективная хроника

Мы сидели у меня и выпивали. В школьные годы мы были друзьями и с тех пор не виделись. Разговоров хватало.
- А ты помнишь ее? — спросил он.
- Еще бы, — сказал я.
- Где-то она сейчас, — сказал он, — так и не видел ее после школы. А ты?

… Я встретил ее совершенно случайно, когда, как обычно, бесцельно шатался по городу. Неузнаваемый цвет лица и глаза предоставляли полную возможность вообразить о сути ее жизни...

- Здравствуйте, дети! — это наш девятый класс, слитый воедино из двух восьмых к первосентябрьскому «Здравствуйте, дети».
Еще два года — и вольется перезревшее семя во взрослую жизнь, и взросление кончится, кошмарным сном продолжавшееся долгие годы, и воспоминания отнюдь не обрадуют нас — так казалось нам. И близко прощание и разочарование прощанием...
А пока вон там, на последней парте, у окна — это я (эти школьные, весенне-хмельные-свободные окна навсегда оставили меня недоучкой).
А ее здесь нет.

… После встречи я затащил ее к себе, и мы вдвоем выпили бутылку водки. Ее неожиданно отвратительно развезло, мерзко пахло немытым телом, и я ушел спать на кухню.
А до чего она была привлекательна, — ворочался я на кухне, — как тонко ступала, подрагивая маленькими грудями так, что неодолимо тянуло коснуться их, сжать, ощущая нетронутую их упругость...
Утром она страшно разлагалась и не собиралась подниматься. Так что мне пришлось тащить ее в ванну, без особого сопротивления раздеть и посадить под холодный душ. И, видя ее сгорбленной, с пузырчатой от холода кожей, стало странно жаль ее...

Когда я встретила его под этим осенним дождем, который все же вымочил нас до нитки, я перестала действовать самостоятельно. То есть я и раньше ничего не делала, и так восхитительно ничего не делала, теперь же и вовсе стала помещаться в его пространстве.
Я осталась у него. Отчасти потому, что идти мне было некуда. Он и не гнал меня. Я старалась больше не пить, и вскоре, по-моему, неплохо выглядела.
Он уходил на работу, я готовила, убирала. Однажды, помню, проснулись — раннее утро, дверь на балкон распахнута, на улице дети смеются, а он захотел меня, и так нежно, запах утра и свежесть… Но это было много позже. А до того вечера...

В тот вечер они пошли в кино, и в темноте зала, прижимаясь к нему в страшных моментах происходившего на экране, она вызвала в нем ощущение удовлетворенного покровительства и была молча взята им этой же ночью совсем.

Так вот, к первосентябрьскому «Здравствуйте, дети» ее в нашей школе еще не было. Потому нет и на снимке. Она появилась чуть позже. Впрочем, совсем обычно появилась: привела ее «классная», как и всех новеньких. Разумеется, я этого не видел, так как редко бывал на первых уроках. К слову сказать, и на последних тоже.
Выглядела она беззаботно и производила впечатление удачливого человека. Главное же — была непосредственна и искренна. Это особо.
Тогда же все узнали, что ее отец был не простой рабочий, как это принято говорить, и это удивляло: такие люди в нашей школе?

… Классе в седьмом у нас существовала превосходная шутка. На первую парту, прямо перед собой довольно часто учителя сажали самых отпетых хулиганов. И совершенно напрасно. У каждого из нас имелось в кармане небольшое зеркальце, перед уроком клавшееся под парту и затем тихонько подвигавшееся ногой под учительский стол. Молодая учительница никогда потом не знала, что всему классу известно, в какого цвета трусиках она пришла сегодня на урок...

Это было в конце девятого класса. Он, что случалось довольно часто, не был в тот день в школе, и я решила зайти к нему под предлогом, не случилось ли чего. Он был один и слушал музыку. Я спросила, где родители. Он что-то там пробурчал и предложил кофе. Затем кофе с коньяком. Затем… Что меня радовало, так это совершенно не изменившиеся наши отношения в школе.

Он встал на стул. Проверил шнур на крепость, дернув с силой несколько раз. Накинул петлю на шею. Постоял. Скинул петлю, спрыгнул со стула и ударом ноги отбросил его в сторону… Ему было шестнадцать лет и, оставаясь дома один, он проделывал это несколько раз.

Со слов друга это звучало так:
Это было в начале девятого класса. Выпивки было немного, но и этого оказалось достаточно. Много ли нужно девчонкам, закурившим свою первую сигарету? Вели они себя после этого безобразно. Одну мы с другом утащили на балкон, и там она дала нам, уцепившись за перила. Так вот, дело в том, что едва мы пошли на второй круг, как в квартире прозвенел звонок. Какой-то идиот открыл дверь и впустил родителей — кто-то проболтался про вечеринку. Ну да ладно. Короче, среди родителей был и папаша той девчонки, что до сих пор стояла на балконе. И он почему-то сразу решил пойти туда. Откуда я знаю, может, он уже не в первый раз ее из таких ситуаций вытаскивал. Не зря же она из той школы ушла. Короче, выходит он на балкон, а там прямо на него смотрит белейшая задница и говорит голосом его дочери: «Ну давай еще. Давай быстрей, я замерзла...». Это был полный .......

Жила она у меня недолго. Не дольше, чем другие женщины. Особых чувств между нами уже не было. Все было просто: она не работала, наводила порядок в квартире, готовила, я приезжал с работы, довольно поздно, мы ужинали и ложились в постель. И это было все, что осталось.

Я ушла сама. Прежнего уже не было, хотя я все еще любила его. А он был сдержан. Я все-таки думаю, что он просто сдерживался, и я так и не смогла растормошить его.
Как всегда, после близости он был ласков. Все привычки остались. Это было так трогательно. Все, что мы любили делать когда-то, мы не забыли...

Тогда, на вечеринке она сидела между нами. Между мной и другом. Мы ей усердно подливали, а когда вышли перекурить, друг сказал мне: «Давай я сначала. У меня наверняка получится. Как увидишь, что исчезли, через пару минут подходи». Действительно, у него получилось. Он был опытней. Для меня она была первой.

- Так ты видел ее? — спросил он.
- Да, — сказал я.
- И как она?
- Отлично выглядит, — сказал я.
- Вот стерва, — сказал он, — сколько мужиков попортила — один спился, второй в зоне...
- Третий повесился, — сказал я.
- Да ты что?!
«Да, — подумал я, — к тому времени, как соседи перерезали веревку, и я сделал первый глоток воздуха, тот наивный парень во мне уже задохнулся».

Его друг не проболтался ему про тот случай на балконе.
Когда я пришла к нему, тогда, в девятом классе, он был восхитительно застенчив. Он был неловок. Он все время что-то задевал, пока ходил на кухню и обратно. И я знала, что это пройдет, как только мы ляжем в постель. И я так хотела этого, что мы не допили кофе. По-моему, это было у него в первый раз. Он старался...

После того как ее отец вышел с балкона, а следом она как ни в чем не бывало — и как только успела одеться? — он сразу подошел к моему другу: «Язык придержи. Ребятам скажу, с головой оторвут». Хорошо, мы уже тогда знали, что он не просто бумажки в конторе подписывает. Мой друг об этом никому не рассказывал. А ко мне ее отец не подошел...

Она пришла ко мне сразу после школы. Была немного смущена от выдуманной причины прихода и невинна в своем белом переднике.
Я сварил кофе и достал бутылку. Она взяла рюмку, поглядела мне в глаза и медленно погрузила в коньяк язык...
- Я давно этого хотела, — сказала она после, — да от тебя пока дождешься...

- А ты знаешь, — сказал я, — она ведь до сих пор не знает, что тогда, на балконе, был и я тоже.
- Не может быть, — не поверил он.
- Да, — сказал я, — я сам понял это только сейчас.

Странно, как я не понял этого раньше...
1991 — 1992