МихХ : Украденное счастье

В первый раз, по-взрослому, я выпил в первом классе. Наша шайка (именно так мы себя называли) рыскала по знакомым улицам города в поисках приключений. Полчаса назад закончился удачный поход по подвалам одного из соседних домов. Трехлитровая банка с засахарившимся малиновым вареньем, словно эстафетная палочка, переходила из рук в руки. Ложка не требовалась. Нечистая детская рука легко пролезала внутрь. Было липко, весело и сладко.
Делясь впечатлениями и вкушая чьи-то несостоявшиеся зимние витамины, мы брели по району. Дорога, на которой наша компания незаметно оказалась, не дослужилась до асфальтового покрытия. Из-за ям, кочек и рытвин она оставалась реальной угрозой для легкового, да и для грузового транспорта. Справа и слева тянулись ряды унылых и покосившихся деревянных домов. Такая улица в нашей местности называлась «задней». Она примыкала к железнодорожному полотну и имела название — Станционная. Давным-давно, в войну, рядом, действительно находилась большая станция, но от нее остались развалины.
Предзакатное уставшее солнце, словно напоследок, светило ярче и бодрее. Мы стояли прямо посередине дороги и решали, что делать дальше. Тем временем, из-за угла навстречу нам вывалился, пьяный мужик. Он счастливо чему-то улыбался, а из-под его непослушных ног вырывались клубы пыли. Глупый взгляд пьяницы был блаженно направлен внутрь, a из открытого, искривленного ухмылкой рта, вырывался лучик золотого света. Отраженным солнечным сиянием поблескивала фикса, неизвестного, слишком яркого для золота, металла. Из заднего кармана мятых штанов клеш, боевой гранатой торчала бутылка вина. Ее желтая алюминиевая пробка-кепочка переливалась в унисон искусственному зубу, составляя с ним гармонию, достойную пера импрессионистов.
Петька, резко остановился на полуслове и указал на проходящего мимо блаженного:
- Мишка, иди спроси у него, где улица Станционная — скомандовал он.
- Ага — сказал я и ринулся исполнять поручение, даже не спросив, зачем это нужно. Мы знали, что Петька просто так не командует и, скорее всего, скучно не будет. Лихой блеск в его голубых наглых глазах в такие моменты завораживал невероятной силой.
- Дядь, а дядь, а где здесь улица Станционная? – кривляясь, залепетал я, словно карапуз, дергая пьяного мужика за рукав. Он резко остановился и посмотрел на меня совершенно непонимающим взглядом. Затем, несколько раз потрусив давно не мытой, свалявшейся шевелюрой, навел резкость. В его глазах промелькнула искорка смысла. Хотя мозг все еще не мог переварить несоответствие возраста с моим слишком детским, поведением.
- Станционная… Станционная… Станционная… Там мой брат живет. Сейчас я тебе покажу куда идти, мальчик — нехотя возвращаясь в мир скупой обыденности, начал объяснять он.
Петька тем временем незаметно занял позицию сзади отвлекаемого мною мужика. Когда же тот протянул руку вперед, указывая направление по которому можно добраться до места произнес:
- Вооо… — он хотел сказать «вон там». Но в это время, притаившийся Петька резко схватил за горлышко, призывно торчащую из заднего кармана бутылку. Он уже почти бросился бежать, но рука соскользнула и стеклянная граната осталась в тугом кармане. Мы все затаили дыхание, но у Петьки хватило хладнокровия повторить попытку снова. И на этот раз, она увенчалась успехом.
И вот уже бежит Петька, словно октябренок-герой, а в тонкой детской руке бутылка с зажигательной смесью.
«Вооо», не закончилось, а перешло в дикое «Вааа!» Я оказался у самого лица мужика и поразился, насколько быстро выражение безграничного счастья и блаженства на нем сменилось на страх и горе. Вопль отчаянья обворованного человека заставил меня оцепенеть и ужаснуться. Но уже через секунду, придя в себя, я бросился наутек.
Этот дикий крик, вперемешку с топотом бегущих ног и стуком громко бьющегося, почти вылетающего из груди сердца, еще долго стоял в моих ушах. Привыкшие к подомным мероприятиям и неизменно следующим за ними погоням, мы благоразумно разбежались в разные стороны.
Через несколько минут на заброшенной стройке в компании Петьки и его трофея оказалось лишь двое — Я и Генка по кличке «Бугрик».
Отдышавшись, Петька зубами сдернул с бутылки алюминиевую кепку и, далеко назад запрокинув голову, стал заливать вино в себя. Желтая прозрачная жидкость с веселым журчанием втекала в разгоряченное погоней молодое тело. Я зачарованно следил за происходящим. Совершенно автоматически мои глаза уставились на этикетку. Красиво исполненная надпись под изображением берега реки гласила — «Золотая Осень». Почему-то пришло в голову, что сейчас тоже осень и огненно-желтые листья на деревьях так похожи на золото.
Петька закончил пить. Скорчив рожу, он утер рукавом губы и подал бутылку мне. Так же, запрокинув голову назад я, ожидая чего-то невероятно горького, начал вливать жидкость в себя. Ничего страшного не произошло. Можно было сказать, что вино имело неожиданно приятный, чуть необычайный, сладкий вкус. Закончив, я передал эстафету Генке.
Тем временем, Петька вытащил из кармана горсть довольно приличных окурков, недавно найденных на троллейбусной остановке. Предварительно опалив огнем спички фильтр, он блаженно закурил. Он не затягивался, но во всем остальном усиленно подражал реальным курякам. Мы с Генкой последовали его примеру.
Ожидание чего-то необычного длилось недолго. В голове приятно зашумело, по телу пробежала теплая волна. Сидеть на корточках стало неудобно. Свалившись на бетонную плиту, я заметил, что изображение перед глазами стало расплываться. Лицо само собой вытянулось в блаженную, как у ограбленного мужика, улыбку. Это было похоже на шум моря в голове. Или когда, глубоко затянувшись сигаретным дымом, долго держишь его в себе, и только потом выпускаешь наружу.
В бутылке, на самом донышке еще оставалось несколько капель. Вскочив на ноги, Петька схватил ее и, уперев горлышко в грудь, вылил остатки на свитер. Подтянув смоченный материал к носу, он блаженно вдохнул в себя винный дух.
- Дома нюхать буду! — с гордостью произнес он.
На грязном от многочисленных приключений свитере, бесформенной кляксой, расплылось мокрое пятно. Мне было неприятно смотреть на него. Оно казалось каким-то неуместным, ненужным, лишним. Это походило на кровь от пулевой раны, как обычно показывают в кино. Меня затошнило. А через минуту я уже на коленях полз в сторону, зажав рот рукой.
За углом меня долго и больно рвало. Мне казалось, что жизнь покидает меня и я умираю. Мысли путались, хаотично приходя и уходя, совершенно независимо от моего желания.
Но одного я никак не мог понять. Почему этот мужик так кричал, и почему на его лице было отражено такое страдание, словно у него украли счастье. Ведь дело шло всего лишь о бутылке вина, стоимостью в два рубля. И от этого зелья мне так плохо, что не хочется жить. Чем же эта бутылка была для него, если ее утрата повергла взрослого человека в такое отчаяние.
Теперь я не только понимаю этого бедного человека из моего детства. Я сегодня лично знаком с этим счастьем, с той жаждой и тоской, когда невозможно это счастье продлить.
Заложив руки за голову, я лежу на траве и смотрю в высокое тель-авивское небо. Падающее за море солнце уже не жжёт. Оно умирает. Уходя, неутомимое светило дарит бегущему в никуда миру свои предсмертные, ласковые лучи. Пахнет морем. Оно в сорока метрах. Справа и слева, шумя и выдыхая ядовитый дым, несутся куда-то машины. В них сидят напряженные и, скорее всего, глубоко несчастные люди. Мой дом – это треугольный зеленый остров между двумя дорогами. Моя кровать – картонная коробка.
Рядом лежит пластиковая бутылка. Она заполнена эликсиром радости. Как только приходит грусть, я прогоняю ее, делая несколько глотков. Разбавленный апельсиновым соком спирт согревает душу. Терпкий нектар прогоняет голод. Его еще достаточно. А когда он закончиться я пойду его искать.
А пока, я счастлив. У меня нет ни прошлого не будущего. У меня нет надежд, проблем и забот. У меня ничего нет и мне ничего не надо. У меня нечего украсть.
Я свободен.