Yodli : Шестнадцать Иванов.

Шестнадцать Иванов.

В руке я держал пожелтевший от времени лист бумаги. Сцена, изображенная на нем была по детски наивна, проста, но героична: самолет со звездой парил в небе, внизу дымились немецкие танки, умирал поверженный Гитлер и над ним стоял мой дед на одной ноге. Вторую ногу он потерял на войне. За это ему дали орден. Так говорила бабушка и показывала красную коробочку с наградой. Вместе с ногой он потерял еще шестнадцать своих товарищей. Они призвались на фронт из далекого украинского села, но ушли под землю где то между Уралом и Берлином. Вернулся только дед. Но бабушка ошибалась: как можно уйти под землю — она же твердая? И нога — не варежка, как ее можно потерять? На самом деле ногу дед обменял у фашистов на бритву, часы и ящик патронов. Патроны он потом вернул назад, а бритву и часы привез домой. А бабушке привез орден, что бы она думала что он смелый…

Теперь каждое утро он точил бритву на зеленой коже, брился и уходил в школу учить детей химии. Потом возвращался, ел тыквенную кашу с рисом и шел на улицу читать книгу. Он сидел на скамье с книгой и смотрел на наш пятиэтажный кирпичный дом, построенный пленными немцами. Таких домов в городе было много. Они выросли на месте старых, разбитых бомбами.

Вечером дедушка готовился ко сну: доставал из коробки от леденцов трофейные часы, завернутые в тряпочку и крутил рифленую головку. Тоненькую стрелку ставил на минуту вперед. Эта минута была ему нужна для извлечения часов из жестяной коробочки. Я спал с дедушкой в одной комнате и, лежа под одеялом, наблюдал как он расчехляет протез. Дед отстегивал тонкие кожаные ремешки, снимал искуссно сделанную ногу и принимался разбинтовывать культю.

-Дедушка, а ты плакал когда фрицы тебе ногу отрезали? — спрашивал я .
-Нет. Солдаты не плачут. -отвечал он. -Я просто называл их дураками.

Украдкой, под одеялом я пробовал ребром ладони отпилить себе ногу, но было больно и тогда я решил, что не поменял бы ее на трофейную бритву. Разве что на часы. Попробовал пилить сильней. Нога не отпиливалась и я решил, что часы мне не очень то и нужны. Тем временем дед складывал на газетку бинт за бинтом и укрывал их ватными лепешками. Под нос он напевал смешную песенку про то, что «хорошо тому живется, у кого одна нога, мол, одна портянка шьется и туфля нужна одна». Каждая лепешка знала свое место на ноге и, тем более, на газетке. Всего их было больше сотни и постепенно газетка превращалась в белоснежный торт. Красивый торт, который я видел в журнале…

В этот раз ватные лепешки и бинты спутались — днем дед упал. Он шел со мной в гастроном и какой то парень выбил ногой его палку. Дедушка рухнул как подкошенный, хулиганы загоготали и протез сполз. Я бросился с кулаками на одного из рослых пацанов, но отлетел в траву от удара. Я заплакал.

-Не плачь,- утешал меня дед. — Солдаты не плачут.

Он старался подняться, встал на четвереньки и карабкался вверх по колесу бочки с квасом. Женщина в белом переднике принесла отлетевшую палку. Смеясь, подростки скрылись за углом.

Теперь дедушка сложил все ватки в нужном порядке и бережно переместил «торт» на покрашенный голубой краской подоконник. Под стул он поставил зеленый эмалированый горшок: скакать на одной ноге в туалет посреди ночи он не хотел. От этого просыпалась бабушка и даже я. Бабушка укрыла меня одеялом и я заснул. Однако среди ночи я открыл глаза. За окном, в черном небе стучали друг о друга ветви деревьев. Дул ветер. Светила белая луна. Я посмотрел на деда. Он сидел в темноте спиной к окну и тихо плакал. «Солдаты плачут по ночам» — решил я и вновь уснул.

-Смотри, дедушка! — я выскочил утром из под одеяла и принес ему изрисованый лист бумаги на котором дымились немецкие танки. — Мы победили!
-Хороший рисунок,- сказал дед, — Но немецкие кресты зарисуй. Не нужно их в доме.

Я вздохнул и пошел закрашивать чернильной ручкой свастику на горящих танках. Затем подумал и над мертвым Гитлером дорисовал деда на одной ноге. На груди нарисовал ему красную звезду. Красный карандаш взял в пенале у дедушки. Он им оценки в тетрадках рисует.

Спустя много лет, я держал в руке потертый рисунок. Его мне принес младший сын. Теперь на моем рисунке не было свободного места — все небо занимали разноцветные красноармейцы. И хотя они были в ярких гавайских рубашках и цветных штанах, у каждого на груди была красная звезда. Их было шестнадцать. У Гитлера появились рожки и козлиная бородка.

-Ну вот, испортил папин рисунок, — сказала жена.- Купили фломастеры...

-Ты не понимаешь, дорогая. Пусть с опозданием, но шестнадцать Иванов вернулись. — сказал я в ответ, — Земля для них оказалась чересчур твердой...

Затем я взял у сына коричневый фломастер и дорисовал деду вторую ногу. Пусть живет без протеза.

Yodli