: Размышления в майскую ночь.

Помню, в конце апреля незабвенного восемьдесят шестого года мама спросила меня, десятиклассника:
- Сынок, поедешь со мной в Москву на три дня? По путевке профсоюзной.
Отчего, думаю, не поехать.
- Конечно, поеду, мам – предчувствуя пару дней узаконенной симуляции от уроков, с придыханием ответил я.

На залитом солнцем перроне Киевского вокзала столицы, нас встречал очень подвижный экскурсовод в концертном зеленом костюме. Экскурсовод был похож на набирающего в то время популярность Фиму Шифрина.
- Что у вас там под Киевом на прошлой неделе бабахнуло? Атомная станция, что-ль, какая? – первым делом бросил вопрос в нашу мешковато-серую толпу московский «Шифрин».
- Ага, шо-то там говорили по радио, но шо точно — не понятно. Якэсь облако вышло с того радиатора. Чы пожар там малэнькый, чы шо… Мы сами толком ничого не знаемо – наперебой загалдели малороссийским суржиком профсоюзные путешественники.
Я слушал вполуха.

Первая, чудовищно страшная примета той весны меня мало взволновала. Потому как весь мой юношеский мир в те дни был озарен событием совсем иного порядка:
2 мая в финале Кубка Кубков киевское «Динамо» играло во французском Лионе с мадридским «Атлетико».
Плевать мне было в те три дня на все столичные достопримечательности по отдельности и вместе взятые. Царь-Колокол с Царь-Пушкой шли побоку, собор Василия Блаженного запомнился лишь неимоверно крутыми ступеньками к колокольне. Я даже не смог сосредоточиться у могилы Высоцкого. Мозг пожирала всего лишь одна мысль — ТЕЛЕВИЗОР!

Как бы вам объяснить… Ну, для меня не посмотреть тот матч было все равно, что проспать дома новогоднюю ночь, предварительно пригласив в ресторан любимую девушку. И так — пять лет подряд. Годков, эдак, с восемнадцати. И это еще щадящее сравнение, мягкое…

Поселили нашу группу в подмосковном Зеленограде. Гостиница была чудовищна даже для неизбалованных сервисом украинских провинциалов. Имелся один черно-белый телевизор на весь этаж. Как и положено, в комнату с телевизором вселили двух мужичков — профсоюзных божков из нашей группы. Божки имели признаки бытового алкоголизма на сорокалетних, с красными прожилинами, лицах. Смотреть футбол в тот вечер не входило в их планы. А было у них в планах распить законную литровку «Московской» в номере этой самой гостиницы, с последующим поиском приключений на свои, временно холостые задницы. Причем, как я уже понимаю сейчас, в свои сорок, приключения эти и закончиться должны были на казенных гостиничных койках, под мерный шум того самого телевизора.

Мы с мамой пошли на штурм этой крепости. Пятнадцать минут униженных холуйских уговоров не сломили двух столпов профсоюзного движения. В ход пошли козыри. Банка венгерской ветчины, московская колбаса, в количестве одной палки и пять бутылок «Жигулевского» решили дело. Я ликовал!
Господи, зачем это нужно было маме?..

Многие помнят, что было дальше. Умница Заваров своей буйной и курчавой головой тюкнул мяч мимо одураченного вратаря «Атлетико» уже в самом начале. Во втором тайме неувядаемый Блохин вторым голом защелкнул на горле у испанцев безукоризненный динамовский веер атаки. И уже в самом конце игры, смуглый, как цыганенок Вадик Евтушенко издевательски посмеиваясь над голкипером, закатил мяч в пустые ворота. Французы в телевизоре стоя аплодировали киевлянам, я счастливо, чуть ли не взахлеб, рыдал, мама подсчитывала, сколько ей в рублевом эквиваленте стоила моя любовь к футболу, пьяные профсоюзные деятели громко блевали в номере без телевизора.

Назавтра к вечеру мы были уже в украинской столице. Я не поехал на унылом пазике в свой захолустный районный центр. Переночевал на дерматиновой лавке железнодорожного вокзала. Я ждал КОМАНДУ!

Никогда не забуду чеширскую улыбку вечного капитана Демьяненко, вышедшего из вагона с серебряной чашей в поднятых руках. На всю жизнь запомню, как обезумевшая от счастья толпа качала великого Лобановского – этого рябого футбольного Ньютона. До самого автобуса КОМАНДА не коснулась земли. Небожителей несли на руках. Я даже прикоснулся кончиками пальцев к лакированному ботинку Вани Яремчука…

Я думал, это был последний большой футбольный праздник в Украине. Такой настоящий и искренний… Я так думал…

Прошло двадцать шесть лет...

И вот, я брожу по дебрям интернета, опять превратившись в зафанатевшего до мозга костей юнца из восемьдесят шестого года. Я на сплю до рассвета, разрабатываю маршруты, бронирую билеты, созваниваюсь со своими украинскими друзьями, скромно выведывая у них планы на июнь.

И ничего, что я не могу теперь просто так приехать в город, где я спал на вокзальной лавке в ожидании своих кумиров. Мне наверняка придется пару часов своей жизни отдать пограничной и таможенной службе двух самостийных держав. Но это уже не помеха. Я буду благодушно улыбаться в приграничной очереди и даже ни с кем не поругаюсь. Это же вам не черно-белый телевизор отвоевать в зачуханной зеленоградской гостинице.

И меня даже совершенно не расстроит отсутствие на украинских стадионах этой Ангелы, которая Меркель.Вот, как недалекого обывателя, ни разу и не вспомню даже. Плевать я хотел на этот фарисейский бойкот со своего двенадцатого этажа дома эпохи позднего Брежнева. Пусть эта симпатичная германская бабушка с лицом постаревшего Юрия Стоянова приезжает в Киев после чемпионата. Пусть захватит с собой еще и австрийца того отутюженного, бриолином залитого, имени которого я не помню и в интернет даже не полезу, чтоб сюда его впаять, который в новостях чего-то там каркал на своем мелодичном языке о нарушении прав человека и прочую лабуду.

Что касается предмета этого надутого бойкота…Мммм…
Опять же, как сирый аполитичный невежда скажу. Мне Юля нравится. У нее завораживающие формы, густые красивые волосы и в глазах еще вот эта…такая искорка…или бл… ну, не знаю, как это называется. Одним словом, то, что делает мужчину законченным подкаблучником.
А уж воровала она, не воровала… били ее, не били…
Мне кажется, тут ситуация, как с нашим Ходором. Либо рядом надо посадить еще пару миллионов, либо выпускать. Кстати, Евросоюзу стоит объявить бойкот и российскому мундиалю 2018 года. За политзаключенного Михал Борисыча. Заранее, так сказать, чтоб потом не заморачиваться.
Кстати, даже эти ссадинки на гладком тимошенковском животе кажутся мне весьма сексуальными…

А Украина, прям, в траур облачилась, узнав, что на их Евро не приедут такие высокопоставленные и темпераментные болелы.
Представляю. Вот, сидит в каком-нибудь Никополе на кухне такой Вася Нечипорук, шахтер-работяга со смены пришедший, в растянутой несвежей «алкоголичке», поедает вареники, опрокидывая в себя стопку за стопкой горилку перцовую и телевизор вполглаза смотрит. Вдруг, бац, выступает в новостях евроклерк-австрияка, имя которого и с пятого раза не запомнишь. Вася в ужасе прислушивается и охреневает от горя. Бля-я-я-я, думает работяга, такой гражданин хороший не едет к нам на футбол, как же мы тут без него. И роняет горестную мужскую слезу на залапанную клеёнку кухонного стола… Ага, именно так, приблизительно.

Меркелихе и этим, как их там… футбол-то до фени, конечно. Вот, к сентябрю пусть и подваливают. Аккурат, к годовщине оккупации. Доедут, может, на своих лимузинах до Бабьего Яра, постоят на зеленой лужайке совсем не футбольного поля, головы свои просветленные, что-ль, опустят, да постоят минутку-другую.

Городок моего детства – маленькую Сквиру, что в ста верстах от Киева – могут осчастливить визитом еще раньше. Потому как немцы, без особых размышлений о правах человека, зашли уже туда к средине июля сорок первого (кстати, австрияки в первых рядах тогда вышагивали, и жестокостью похлеще немцев были). И упали в общую могилу возле городского базара в том июле три сестры моей бабушки, вместе с прабабкой и двумя ее внучатами. А отец мой, тогда трехлетний ребенок, на руках у бабушки за день до массового расстрела успел, все же, укатить в казахстанскую эвакуацию. Так что, я еще тот счастливчик. Во-первых, потому что вообще пробрался через весь этот национальный отстрел и умудрился родиться. Ну, а во-вторых, я еду на чемпионат...

Теперь, можно и уснуть. Вон, уже светает…