Veroff : За жизнь и за любовь

А деда твоёго я никогда не любила. Вон, как в кино кажуть красиво. Всю жисть мы с ним прожили, уже, почитай, не сосчитать сколько. Взамуж меня отдали, потому что кормить меня, взрослую девку, нечем было. Отец в колхозе работал конюхом, мать с нами возилась – семеро нас было, живых семеро, а несла год да через год, померли. Вот осенью, перед самой уборочной и отдали, а мне 17 лет в той поре было. А что такое – эта самая любовь? Так и не узнала, внучка.

- Дед! Валенки накинь, окаянный, куды ты в тапках одних в сенцы пошел, зябко, ноги застудишь…

И всю жисть так, меда не хлебнув — дед то на посевной, то на уборочной, то с комбайном возится с мужуками. В избе что стоялый двор — работники у нас на ночь оставалися, порой, бывало, ночью встанешь в уборную, а ступить некуда иль и наступишь на кого – на полу штабелями спят, а мы с дедом за занавеской. Да свекр, дед Иван, царство небесное, с нами жил – инвалид с войны, одной ноги у его совсем не было, протез евоный кажный день ему мыла, пристеговала. А он матерится, черт, шипит и палкой грозит: «Сторожней, Манька, яйцы пришшемишь!»

А когда Витька, отец твой, родился, вокурат пора пришла хлеб убирать — спеленаю его покрепче и в люльке оставлю. Дед Иван его костылем своим и качал. Так и жили. Одним разим так устала, вечерем кормлю его и покачиваю, да задремала чуток, а весь божий день снопы вязали да сено кидали. Задремала, так руки сами его и кинули, дитенка, он и пискнуть не успел. Глаза открыла, лежит мой Витька за кроватью на самим полу, пошупала, кости целехоньки, и слава тебе господи. Ох, а час к обеду, надобно деду нашему похлебку варить, скоро за стол сядет, чай. Кажный раз ему свежое подавай, вредный стал. Нет, внучка, ты сготовишь, он и не притронется, я сама – как он любит.

- Дед, мясо в дом занеси с погребки, замерзло, чай, да муки там насей — оладушек напеку. Ой, да ты белый совсем, сердце, поди, снова прихватило и молчишь. Погоди, таблетку тебе дам. Сядь, отец, сама на погребку схожу..

А нынче кино было, как он глядел-то на нее, этот самый актер, как глядел, какие слова говорил – вот любовь у них, вечерем новая серия будет. А вот помню, я тогда еще в райцентре работала – послали меня в зиму в соседнюю деревню ревизию проводить, дед сани мне наладил, ехать, почитай, 11 км, тёмно ужо, метет, а на самом середине пути полозья в снег и ушли, лощадь фырчет, топчется. Сколько так простояла. Навстречу повозка – мужик какой-то, поможнул мне, вытянул. А я на него молча глаза пялила – красивый, высокий, чуб черный. На меня пару раз зыркнул, тока что и спросил, как зовут да откуда. До сих пор его помню. Схоронили уж его. Вот так, бывало, встречаемся на дороге, мимо проедем друг друга, головы сворачиваем, так глазами прилипали. А тогда внучка, что ты, даж и думать о чем нельзя было. Взамужняя. Вон, кряхтит, уснуть не может, черт:

- Дед, что, спину снова прихватило? перину принесть? На ночь разотру, потерпи, не стони.

Терпения нет, внучка, все живут как живут, а мне достался вот. Баню бы надо подтопить, попарю его опосля ужина, а то ведь не уснет с поясницей.

- Лежи, дед, не вставай, я курям сама вынесу.

Совсем дед хворый стал, иной раз ночью проснусь и слухаю – дышит али нет. Дышит, и слава богу. Лёгко вы сейчас живете, счастливо, а меня дед поцаловал первый раз, так я к колодцу побежала, рот полоскать, я и знать не знала, как люди цалуются. Побрезговала. Разе нам кто рассказывал что, не до этого, внучка, было, сами по себе и выросли. Откуда дети получаются, я и то узнала опосля уже. А мне девять лет было, я у матери роды принимала, Василия, последнего, схватило ее. А дома никого – за повитухой бежать, метель жуткая, пурга, нагрела воды в кадке, мать мне велит, что делать, а сама стонет. А мне девять лет, пуповину ножом резала да обмыла потом. В подол завернули, думали, помрет – ан выжил Василий, так меня мамакой всю жизнь и звал.

А Витьку, отца твоего, долго ждала, думала, пустая. Дед серчал, что меня такую взял, пил черно. Уже отчаялась, к бабкам ходила, а тут вот – понесла. Дед и принял сыночка. Ждет он его, внучка, так и скажи папке. Не помирает, Витьку ждет. А я Витьке говорю, чтоб не ехал. Сердце у деда совсем хворое, а так хоть до весны или до лета протянет ишо, ничего. Как же я туда его отпущу, кто за ним там смотреть будет.

- Дед, айда перекуси, вот и мясо подоспело, как ты любишь, и рюмочка твоя уже на столе, свежего самогона тебе нацедила. Внучка оладушек напекла, сметаны тебе свежей принесли. Чего? пинжак твой где? Да вон на стуле висит, как скинул с улицы… Да не вставай, дед, подам сейчас.

Шут его знает, внучка, что такое любовь, вот так прожила, а что такое – не знаю.