Бабанин : Сон разума рождает...

Ему двадцать один и он очень похож на свою мать, которую, кстати, не помнит. Его зовут Арсений Маслов и он заканчивает Киноакадемию в Риме. Поверьте, что к его кинокарьере я не приложил и пальца. Может быть гены, а, может, детство, проведенное не в садике, а на телевидении и в театре – ну не хватало у меня времени таскать его по утрам в ясли, а по вечерам забирать. Поэтому, из всех своих детских игрушек он помнит и хранит театральный парик и цифровую видеокассету – первую из снятого им.
Теперь он снимает короткометражки, рекламу и надеется запустить “полный метр”. Сценарий Арсений написал сам, но… по ранним романам своего отца. Надеюсь, речь идет обо мне! А посвящен он Ло – матери Арсения, которую он не помнит. Или только говорит, что не помнит?!
Пару раз в год он приезжает ко мне, и мы проводим самые лучшие моменты в нашей взрослой жизни. Правда, иногда он приезжает не один, и тогда я вынужден делить его с очередной подружкой. Нет, все они очаровашки, но отчего-то всякий раз разные! От хромосом не уползешь, но вот его бы Ло никогда не назвала бы “блядво” и “кобелина”. Они его любят – я это вижу, а для меня это самое главное, ведь всю свою жизнь он был обделен ласками женщин. Я имею в виду маму, бабушек, теток и прочую родню. А своих женщин я никогда не подпускал к нему близко – боялся, что однажды он кого-нибудь сможет – пусть спросонья! – назвать мамой! Мама у него должна быть только одна – Ло, пускай даже он ее и не помнит. И сейчас, когда он уже большой мальчик, накануне его приезда я под различными поводами расстаюсь со своими… женщинами, чтобы ни одна из них не могла бы обнять его или даже потрепать за плечо. Раз это не смогла сделать Ло, теперь не должен делать никто! Хотя… Он понимающе улыбается и тактично выходит из комнаты, когда мне звонят женским голосом.
А его девчонки хорошие: сплошь начинающие актрисы, модели, певицы – богема, одним словом! В этот раз он приехал с Жоанн Левье – второкурсницей театральной школы. Вроде бы ничего особенного: девятнадцатилетняя крашеная рыжеволосая “оторва”, не вытаскивающая сигарету изо рта, и не убирающая из ванной своего нижнего белья. Еще она могла сутками не выходить из их спальной, валяясь в постели с каким-нибудь чтивом и каждые полчаса требующая кофе. Когда Арсений показал ее фотопробы к какому-то из своих фильмов, меня словно током ударило: я не сильно верю в совпадения, во Фрейда и в реинкарнацию, но с портретов на меня смотрела крашеная… Ло!!!
- Пытаюсь утвердить ее на роль, но с головой у нее не все в порядке. – Мы сидим в моей комнате возле камина и жарим на огне аппетитные хлебные ломтики. Арсений хлещет пиво, а я попиваю привезенный им “Мартель”. Мне с ним хорошо, потому что он – Арсений Маслов. – Знаешь, па, мне кажется, что она смогла бы сыграть русскую женщину, хотя в России ни разу не была. Я перевел ей синопсис и несколько диалогов – ощущение, будто она здесь родилась! Она понимает, почему моя героиня совершает то или иное телодвижение, она очень раскованна и органична, она… — Он задумчиво смотрит на огонь, потом переводит взгляд на меня. Еще с раннего детства я не мог выдерживать этот его взгляд – всегда чувствовал себя в чем-то виновным, что не могу дать того, что принято давать всем детям. В сравнении с его зеленющими печальными глазами глаза других детей казались кукольными и пустыми. В них была не просто грусть, в них была тоска по чему-то, чего я не мог понять. Теперь понимаю – тоска по матери. Поэтому я и чувствовал себя вечно виноватым, но вида не показывал. Надеюсь, что не показывал. Ведь страшнее ощущения обделенности своего ребенка может быть только его взгляд, в котором ты все читаешь! Чтобы не выдать свои чувства, пытаюсь перевести разговор в другое русло.
- Перечитал твою сценарную заявку, но так и не нашел упоминания имени героини. Фантазии не хватило?
- Фантазии? – Это самое дорогое существо смотрит на меня так грустно, что мне решительно хочется повеситься. – Нет! Смелости. Как бы ты посмотрел, если бы героиню в фильме звали…
Чувствую, как к горлу подкатывает ком. Заталкиваю его обратно большим глотком коньяку. Господи, какой он умничка, этот Арсений! Спасибо вам обоим, что вы у меня есть!
- Ты хочешь снять фильм о… матери?
- Па, не называй ее “матерью” – звучит фигово. Я хочу снять кино о Ло, твоей Ло… ну и моей, разумеется тоже. Хотя я знаю ее только по твоим романам, но кажется, что все эти годы она была с нами, со мной. Жоанн, например, не верит, что в России можно так любить, страдать – считает это старомодным.
- Она права, я старомодный.
- Я тоже, — Арсений протягивает мне прутик, на котором две горбушки. Пока он подкладывает дрова в камин и ворошит уголья, я пытаюсь взять себя в руки. Удается с трудом.
- Похоже, ты в нее влюблен.
- Ты же сам много раз говорил, что нельзя создать того, что заставит людей переживать, если сам этого не испытал.
- Да, но я не хотел бы, чтобы ты все испытывал на себе – это бывает… опасно. К тому же, сейчас такое время, когда вовсе необязательно с головой кидаться в пекло, чтобы описать или поставить искренне.
- Время всегда одно и то же! Думаю, что к счастью, иначе…
- Ксюха, перестань
- А ты перестань называть меня, как девочку! Я из-за тебя в детстве натерпелся, когда с твоей подачи все в театре называли меня Ксюхой. – Он смотрит на меня моими глазами, обрамленными овалом Ло и смеется. А я вспоминаю, как он болел корью, потом ветрянкой, потом диатезом, потом свинкой, потом энтероколитом, потом воспалением уха, потом снова диатезом, потом дизентерией и… смеюсь. Смеюсь, чтобы не расплакаться – мы же большие мальчики, а “большие мальчики никогда не плачут”! Что бы ни случилось. Это мы с ним уяснили в далеком детстве: сначала я в своем, потом уже Ксю… Арсений.
- Извини, виноват, больше не буду.
- Ты всю жизнь так говоришь. – Арсений кладет мне голову на плечо, а я вижу, как на его шее болтается позеленевшая стертая драхма – это все, что осталось от его матери! Нет, конечно же не все, но ведь не будет же мальчишка носить на шее женскую золотую цепочку! – Па, все-таки я никак не могу понять: то, что было между тобой и мамой – это что?
- Варианты ответа?
- О, так и знал, что услышу это “варианты ответа”. Я серьезно. Очень тяжело объяснить Жоанн, кого она играет: ангела или… стерву? Прости.
- Да нет, нормально. Скажи ей, что в романе, это – Женщина. А она не может быть кем-то одним. Она каждую секунду разная: сейчас она пошлет тебя в…
- …Жопу? Не стесняйся, я привык.
- Да, а через мгновение кинется под поезд, чтобы спасти тебя. Кто она?
- Анна Каренина. Я писал сценарий и до сих пор не могу понять: что из написанного тобой правда, а что… не очень?
- Там все “не очень”. Не лез бы ты в тот материал, он вряд ли сделает тебя знаменитым режиссером.
- “Богатым и знаменитым”! Она правда так говорила?
- Кто?
- Ты знаешь кто – твоя Ло и моя… мама.
- Нет, я это придумал.
- Всегда хотел тебя спросить: почему ты снова не женился? Из-за меня? Тогда глупо, ведь ты – это ты, а она – кем бы ни была – всегда оставалась бы оной.
- Вот этого и не хотел.
- А… Принцесса? Она же уж точно реальная? Подумаешь, жил бы с ней, я не в обиде. Ведь ты же и ее любил? Чего ты молчишь? Жоанн говорит, что в сценарии самая загадочная фигура – именно Принцесса. Получается, что она все только разрушала: и вашу жизнь и свою. Какой в этом смысл?
- А разве в чувствах вообще есть смысл?
- А, ну да, “Любовь убивает все непохожее на себя”, да?!
- Сейчас я думаю по-другому.
- Как?
- Любовь убивают все непохожие на нее! В этом трагедия не столько любви, сколько тех, кто на нее непохож!
- Не перестаешь меня удивлять!
- Покажи мне еще пробы Жоанн.
- Что, понравилась?
- По какому качеству ты ее отобрал? Неужели она самая талантливая? Или тут другое..?
- Имеешь в виду постель? Нет, мне с ней очень хорошо, но она единственная из моих подружек, кого я хочу каждые пять минут, но и без близости с которой могу обходиться неделями. В ней что-то другое… Я не знаю. Она – самая понятная мне из всех знакомых.
- Знакомая история.
Из другой комнаты раздается истошный визг – видимо, у Жоанн кончились сигареты, либо она опрокинула на себя чашку с кофе, либо что-то увидела по “ящику” – она непредсказуема, как и…
- Я сейчас, — Арсений встает и уходит, а я остаюсь перед камином, в котором горит сакраментальный огонь, навевающий воспоминания. Жаль, что Ло никогда не сидела у этого камина, перед этим пламенем, между мной и Арсением, который достался нам такой ценой.
Делаю небольшой глоток, прислоняюсь к стене и пытаюсь представить, что она сидит рядышком, в моей футболке на голое тело. Сейчас ей должно было бы быть… Так, так, так. Ого, пятьдесят шесть лет! Ни фига себе! Как быстро летит время. Банальщина! Ей бы и сегодня было бы двадцать два! Она же постоянно говорила, что я никогда не увижу ее старой. Действительно, не увижу. Никогда!
- Ну и как она тебе?
- Кто? – Оборачиваюсь на звук: рядом со мной сидит Ло в моей футболке на голое тело!
- Не валяй дурака, Маслов. Как тебе эта очередная..?
- А, Жоанн?
- Так она еще и Жоанн? Премило. По-моему, она полная дура.
- Да нет, она еще очень молодая, чтобы выглядеть умной. Ничего, Ксюха ее быстро под себя подгонит.
- Не называй его Ксюхой, он потом долго обижается. Не знаю, мне больше нравилась та еврейка Мария из университета, помнишь?
- Ну и та по-своему хороша. Главное, чтобы ему было комфортно, а кто это будет – фигня.
- Ну да, мужская солидарность. Сын за отца, а отец за сына. Он весь в тебя, такое же…
- Блядво?
- Вот он – не блядво, а ты…
- Я понял, каюсь, вину исправлю, возьмусь за голову…
- Скорее бы ты уже стал импотентом, мне было бы спокойнее.
- Спасибо, Ло, за теплые слова. Я тебя тоже люблю.
Она подвигается к огню, садится на корточки и достает поджареную хлебную корочку:
- Давно хотела сказать тебе спасибо за нашу жизнь. Мне правда было с тобой хорошо. Нет, страшно тоже было, но сейчас понимаю, что я – самая счастливая из всех женщин, живущих на земле!
- Ты сказала это давным-давно, помнишь, когда мы ехали на троллейбусе к Шуре в Алушту.
- Когда ты мною пытался его угостить? Скотина! Какая же ты скотина, Маслов! Почему я тебя… люблю?
- Потому что…
- Па, ты с кем разговариваешь?
Я удивленно оборачиваюсь: на пороге стоит Арсений, а из-за его плеча выглядывает испуганная Ло, но только выкрашенная в блядски-рыжий цвет!!! В моей футболке на голое тело! Господи, как я их люблю! Для меня в целом мире никого не существует, кроме этих двоих!