Симон Молофья и Мясные зайки : Жека

Лежал в промокшей насквозь палатке.

Легкие раздирало маленькими коготками.
Стальными.
Вот и покупался в Серебряном водопаде. Крым, йопта. Врачиха в пансионате смерила брезгливо взглядом и помыла руки и простерелизовала инструменты. Не хотела смотреть. Ты, чувак, сделал невозможное – она, эта расплывшаяся заморенная баба, всё же поставила диагноз – воспаление легких. В пизду. Пока меня дубасило трое суток, ты делал, что мог – поил меня спиртом. Тогда нам было по двадцадь один. Вровень. Теперь мы обогнали тебя, браток.

В то утро ты разбудил меня в семь. Хотя , братка, вы с пацанами забились на девять. Ты не стал дожидаться людей. Ты знал, может?

Я промычал и перевернулся на другой бок.

Ты сказал – в два приду. Ясен хуй. В пять у тебя был поезд. Сказочный Крым. Пляжи и курортники. Вино и девочки. Сладкая медовая пахлава и жареные мидии.

И ты ушел.

Мы не придали значения. Ушел сам – хуле, так надо. Пацаны обиделись. Не дождался. Ушел один на Кара-даг. Видать, сам наслаждается красотами.

Не было предчувствий. Нихуя не было.

Я шел по набережной Коктебеля, помалу выкашливая в кулак воспаленные легкие. Девочки в цветных купальниках оглядывались и смеялись.

Ты, браза, всегда был нормальным. А я уже тогда начал керять. Жалею? Нет. Разве что жалко что тебе там, на небе, наверняка не нальют.

А ты тем временем карабкался по каменным осыпям.

Я сел в кабак и, прокашлявшись, заказал ноль пять крымского.

Ты увидел дорогу в мертвый город.

Я сдул пену и отхлебнул.

Ты спускался к разрушенным домам - сверху кажется, что эти камни – разрушенный город.

Я чиркнул зажигалкой – в тот день это была первая.

Камни сыпались из-под твоих ног…

Затяжка. Резь в легких. Кашель вывернул наизнанку.

Камни летели и тонули в море. Ты не знал, что дорога в Мертвый город на Кара-Даге видна только сверху. Спустившийся в Город видит только отвесную стену, по которой он каким-то чудом спустился.
Я расплатился.

Ты смотрел на скалы, и думал. Как выйти – пора назад, в два часа ты обещал вернуться. Ты никогда не врал.

Я, сгибаясь от кашля, вышел из кабака.

Ты шел по каменной осыпи. В сорока метрах внизу плескался добродушный Понт Евксинский… Солнечные зайчики на рыбьей ряби волны цвета зеленой пивной бутылки…

Я сел на траву газонного бульвара.

Камень качнулся под твоей ногой.

Я открывал неумело ключами бутылку неизменного крымского. В бутылке позванивал ледок. Я возился с ключом, кашлял и отплевывался.

Камень ушел с гулом из-под твоей ноги. Тридцатый этаж, примерно.

Я тем временем подцепил крышку ключом.

Ты успел схватиться тонкими пальцами за выступ.

Чпок! Крышка весело слетела.

Бррррум… это камень долетел до воды.

Я сладко зажмурился и сделал нехилый глоток.

Ты пытался подтянуться на таких же хилых, как у меня, руках. Ноги искали безнадежно опору. Опоры не было.

Мимо меня прошли телки, И я залихватски свистал им вслед… Белые брюки обтягивали умопомрачительные попки.

Пальцы соскользнули.

Я прикуривал сигарету, сидя на изумрудной траве в тени крымского дерева. Надо мной лепетали листья. Рядом стояла едва початая бутылка ледяного пива. Жизнь удалась.

Ты завис в сладкой синеве крымского августа-неба… Нелепо растопырив руки. В стайке желтых камней, сорвавшихся вместе с тобой. Сорок метров это очень высоко.

Я швырнул пустую в клумбу бегоний.

Ты переломанной тряпичной куклой покачивался в ласковой воде безымянной бухты.

… Мы хватились только через сутки. когда поняли, что случилась хуйня. Мусра сходу выдали нам расклад – сорвался со скалы в море в 14.07, был одет в красную футболку, шорты и белые кроссовки. Сейчас в море. Если всплывет, Вам повезло. Заблудившаяся байдарка из пионерлагеря видела, как ты летел,братуха.

Мы тупо спросили – вы его что. Закрыли? Они повторили. Мы снова спросили – он может выжил? Они повторили снова.

Мы искали тебя трое суток.

Я сидел на крыльце райотдела в тумане и воспаленными глазами ловил каждого ёбаного мусра, как верная дворняга. Я ждал, что эти твари скажут что это ошибка. Или что ты придешь и заберешь меня и скажешь что это была веселая подъебка.

Нет. Тебя привезли водолазы.

Блестело солнце, и камни набережной были белы. Играла волна и дети играли в лова в пенном прибое. В кабаке играл Миша Круг и жарился шашлык. Ленивые тетки потягивали ледяной ркацители через трубочки в татарском кабаке, в том самом, где замечательный кофе, сваренный на песке.
Я стоял, вцепившись побелевшими пальцами в перила причала. Постукивал мотором, приближаясь, мотобот спасателей.

Ты покачивался в шлюпке за мотоботом, накрытый простынкой в маленьких плюшевых медвежатах.

Тебя нашли. Нам очень повезло. Где-то там, в небесах, ребята наверное услышали, как трое суток подряд я трогал ладонью зеленую воду Коктебельской бухты и твердил: Море Отдай Жеку. Море Отдай Жеку. Море Отдай….

Тебе, братишка двадцать один. Нам по двадцать шесть. И вчера, в кабаке, накрыв твою рюмку краюхой ржаного, мы всё шарили глазами по закатному небу – может, махнешь нам оттуда рукой.

Встретимся.