чалдон : Искушение

И года не пожили. Ушел. И в первый день убили. Как выла по ночам, как тосковало недоласканное тело. Размылись буквы похоронки. Она с ней спать ложилась, с ней вставала. С глазами красными от слез. Слезами словно омыла его тело. Сама иссохла.
Однажды он пришел. В дверь постучал тихонько. И молвил шепотком: «Не бойся, Клава, это я». Она пустила. Ничуть не изменился. Такой же сильный, молодой. И страстный, как в первый месяц после свадьбы. Сказал ей, уходя: «Ты только никому не говори». Она и не сказала. Да только разве утаишь? Когда румянцем щеки расцвели, походка, как у лани, стала.
Заметили неладное в деревне бабы. Заговорили меж собой: «А к Клавке-то, похоже, наведывается бес. Смотри, как расцвела». Зашли втроем к ней вечерком. Иконы взяли и лампаду. Водой святой углы и дверь входную окропили. Она сначала возражала. Да только бабы знали, что к чему. Устроили ее под образами. Дверь заложили на засов. Сидели тихо, ждали. Село затихло. Чуть за полночь уже в сенях раздался шорох. И голос приглушенный: «Клава, это я. Зачем ты заперлась?». Она так кинулась к двери, что еле удержали. В лампадке ладан разожгли, читали хором «Отче наш». И после слов: «…и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго» нечистый взвыл в сенях, сотряс весь дом и сгинул. А Клавдия лишилась тотчас чувств.
Очнулась утром. Над нею бабы хлопотали. Ну что, ей говорили, теперь ты поняла? Одна такая, думаешь? Нельзя так тосковать. Грешно. Хоть дочь побереги. Не бойся, теперь он не придет. Она еще ждала. Уже потом недолго, впрочем. После войны еще раз вышла замуж. Воспитывала дочь.
Но бабы ошибались. Он все-таки вернулся. Когда и ждать уж перестала. Второго мужа схоронила.
Приходит так же, по ночам. Когда уснет весь персонал.
Она молитву не читает…
2009