Ирма : Королева голодных крыс

За моим столом собралась странная компания – рыба, крот и свинья. Рыба молчит и слушает. Крот о чем-то грустит и подслеповато щурится. Свинья утробно хрюкает, разрезая яблочный штрудель и подливая в стаканы кальвадос. Говорю только я. В руках у меня книга. Пухлый фолиант в кожаной обложке. В книге слова. Слова могут быть живыми. Слова сделают нас живыми. Сегодня девятый день. По нам еще плачут, но зеркала открыты. Корочка хлеба подсохла, водка выдохлась, ленты тускнеют. Горе теряет яркие краски. Слезы пресны. В улыбках больше сладости, чем в кленовом сиропе. Для нас не поют в храме: кто-то другой заказывает музыку.
Ровно в полночь к нам придет королева голодных крыс.

Миранда как всегда в окружении свиты, но без короля. Король, конечно же, Карл коротает свои дни в доме из песка и тумана. Там винтовая лестница ведет не вверх, а вниз. Небо можно задевать ногами и видеть над собой корни больших деревьев и побеги молодой травы. Карл мнителен и капризен: его голубая кровь чернее меланхолии, а под напудренными буклями парика хаотичное движенье. Это мысли или черви. И те и другие суетливы и прожорливы. Карл травит их цинизмом и мышьяком. Не помогает — они невероятно живучи. Отчаявшись, король неуклюже забирается на табуретку и выглядывает заморских послов. Послы не спешат: у них свое время на раздумья и действия. И всегда есть выбор. У Карла его давно нет: корона покорежена, изъедена ржой; скипетр оплетен паутиной; зубья трезубца погнулись. В складках когда-то золотого камзола поселились пыль, клопы и бедность. Куцые штанишки в заплатах и белесых пятнах. Подошвы туфлей с массивными бляшками прохудились, в них попадают опилки и щебенка. Карл растирает ступни до волдырей. Кости ломит. Отсыревшие дрова едва тлеют. Грог и глинтвейн остывают еще до того, как он выпивает их. Суп в тарелке просто ледяной. В доме из песка и тумана чертовски холодно.
Карл голоден, зол и совершенно выжат этим коммунальным хаосом, где ни одна вещь не стоит на месте, а свет, газ и телефон отключены за неуплату. Обменяв единственную фамильную ценность на ветчину, вино и хлеб, Карл почти счастлив, но крысы отбирают у него последнее. Сегодня у них праздник. Пир во время чумы обычное явление. Откинувшись на запревшие подушки, Карл забывается нервным беспокойным сном. Снится ему Миранда.

Миранда в трауре. Миранда печалится. Миранда веселится, но вы не чувствуете особой разницы. Миранда всегда под чем-то. Сама по себе она быть не может. Миранда подмешивает в прохладный чай мнимую радость, кормит надеждами на завтра, продлевает каждый день на Земле. Белая таблеточка пробуждает аппетит и тягу Карла к Миранде. Розовая – высушивает все слезы, его глаза теперь Сахара. Алая – меняет тональность и красочность. Босх — первый оптимист. Джой Дивижн – дерганный мальчик в телевизоре. Зеленая – это забвение. Карл мало что помнит. Даже вилка в собственной руке кажется проводником в иные миры. Миранда хуже Иуды: Иуда предавал любя.
И это съедает Миранду. Ей невыносимо жаль и, прежде всего, себя. Бессонница толкает ее на необдуманные поступки. Надев свое лучшее платье, королева голодных крыс куда-то спешит. Серая свита семенит вслед за ней. Не дожидаясь полночи, Миранда переступает порог незнакомого дома. Крысы дрожат от предвкушения. Пахнет чем-то съедобным. Они еще не знают, кого сегодня сожрут заживо.

За накрытым столом собралась странная компания – рыба, крот и свинья. Во главе сидит девушка. Девушка грустнее, бледнее и худосочней Миранды. Ее зовут Маргарита. Она смотрит с улыбкой на гостью и протягивает ей бокал убывающей луны. Молча чокаясь, Маргарита, выпивает залпом. Вино придает ей смелости, ударяет в голову, разгоняет по венам бодрящие импульсы. Щеки розовеют, в глазах зажигается свет, слепые мотыльки летят к нему. На самом дне этих прозрачных глаз можно отыскать ответы на все вопросы. Вода – лучший проводник.

- Я хочу, чтобы тебя больше не было, — говорит Миранда. – Ты должна исчезнуть, как и появилась. Если бы тебя увидел Карл, он посчитал бы тебя дурнушкой. Ты совсем не похожа на меня. В твоей красоте есть что-то угасающее, как у больной лейкемией.
- Моя красота от тебя ускользает, потому ты и злишься, — отвечает ей Маргарита. – Посмотри на себя, ты бледна не от пудры. А губы! Кармин становится ржавым. На лице залегли тени, в уголках рта горечь и разочарование. Каждое утро ты выдираешь с корнем седые нити. Сжигаешь их в пепельнице. Замазываешь морщины французским кремом. Томишься до тошноты под полуденным солнцем. Затягиваешься до удушья корсетом. Моришь себя голодом и слезами, лишь бы не толстеть. Ты ссоришься с зеркалом, срываешься на Карле, сворачиваешь шеи любимым крысам. Больше всего на свете ты боишься состариться.
- Не будем ругаться, — неожиданно меняет тон Миранда.
- А разве можно враждовать с самой собой? Ты слишком любишь себя, чтобы причинить нам зло.
- А разве есть «мы»? – удивляется Миранда.
- Конечно. Мы – это ты и ты. Я и я. Но никогда — ты и я или я и ты.
Миранда подливает себе еще убывающей луны, хрустит костяшками пальцев, дымит сигаретой. Пьянеет. Почти с ненавистью смотрит на Маргариту. Ей хочется ее ударить, вырвать из рук книгу, выгнать из-за стола рыбу, свинью и крота. Дать команду крысам. Маргарита расплачется, и будет жаться к стене, умоляя остановиться, упадет на колени и впервые в жизни попросит прощения. Но Миранда, конечно, не простит. Миранда слишком любит себя, чтобы кого-то прощать.
- Ну, что довела меня, дрянь? — плюет она в лицо Маргарите, со всего размаху влепив затрещину. Но вцепившись ногтями в бледную кожу, взвоет от боли. Под ногтями у нее — стекло. Костяшки пальцев в ссадинах. Руки в глубоких порезах. Ладони измяты. Подол платья в крови. Лицо размыто в слезах.
Крысы не дожидаясь команды, разбегаются – то что мертво, не может быть съедено заживо.
Крот уже роет свежую яму. Свинья, путаясь в полах сутаны, вешает над изголовьем перевернутое распятье. Рыба, молча, отпускает грехи.
В доме из песка и тумана на мелкие, ничтожные песчинки рассыпается Карл.