чалдон : Вор

Мы в детстве с ним дружили. Ему исполнилось пятнадцать, когда скончалась его мать. Покончила с собой. Макс начал понемногу пить. Скрываясь от отца. Чуть позже не скрываясь. Когда мне стукнуло тринадцать, мы пили вместе с ним.
На вечер брали красного крепленого вина и до глубокой ночи о жизни говорили. Когда заканчивалось все, авоську брали и шли к нему в гараж. В подвале гаража вино домашнее хранилось. Мы вдоль домов вначале шли. И выходили на пустырь. Огромный, с болотом полузасохшим в самой середине, и погребами брошенными с краю. Тропинка нас вела меж погребов. Безлунной ночью невидима почти. И передвигаться приходилась полушагами, тропу подошвой нащупав перед шагом.
В кирпичном гараже имелась яма. А рядом с ней подвал. Хранились трехлитровые там банки с компотом и вином. Одну мы ставили в авоську и отправлялись в путь обратный.
Так получалось, что весь наш путь зависел от наличия луны и занимал от часа до полутора. Мы приходили, когда в разгаре ночь еще была и наши философские беседы. Мне в голову приходит иногда, что если бы все время, потраченное мной на разговоры, я тратил на работу, то смог бы написать большой роман. А может, и не смог.
Но как-то раз Максим пришел ко мне с утра. И не один, а со своим отцом. Я спал еще и вышел на площадку в чем был – в трусах и босиком.
Максим спросил:
- Зачем ты деньги взял?
- Какие деньги, — я опешил.
- Ты помнишь, вчера мы заходили, и на столе лежали деньги? – он не шутил.
Я помнил. Действительно, когда вчера мы днем к нему зашли, в той комнате, которую все называют залом почему-то, лежала пачка трехрублевок на столе, а за столом сидел его отец. Мне, для того чтоб взять их, пришлось бы совершить прыжок длиной в три метра. И при этом чтобы отец Максима не заметил. Но объяснять все это я посчитал ненужным и даже унизительным и глупым.
А просто развернулся и пошел в квартиру. На пороге меня остановил его отец.
- Послушай, — сказал он мягко мне, — я знаю, сознаться трудно. Я столько лет детей учу. Я преподаватель. Но ты сознайся, будет легче.
«Пошел ты на хер, — подумал я, — преподаватель». И в комнату свою зашел, где мой отец уже к досмотру приступил. «Под матрацем еще поищи», — зло сказал я ему. Оделся и ушел.
Так наша дружба прекратилась.
Немного времени прошло. Сначала отслужил Максим. Потом и я. Мы как-то встретились. И я его спросил, помнит ли он тот случай. Максим напрягся отчего-то, и ответил, что не помнит, в любом же случае не верит, что я мог такое сделать. Осталась недосказанность, но я ее как будто не заметил. Мы были вновь друзьями. Пока Максим не спился совершенно.
Мне как-то в голову пришло, что та история всю жизнь мою покоя не давала. И где бы что-то ни пропало, я сразу думать начинал, что подозревать начнут меня. Хоть никогда и ничего чужого в руки я не брал. Но впрочем, только сахара кусок в армейской хлеборезке. Который тут же я вернул. Теперь не знаю, считать за кражу это или нет.
И в той же армии, когда пропали бушлаты из каптерки, я был почти уверен, что точно знаю, кто их стащил. Но вот сказать не мог. Я знал, наверно, слишком хорошо, что значит быть напрасно обвиненным.
Так неспеша полжизни пролетело. И как-то раз, в порыве откровенности, историю про воровство жене поведал. Она, все выслушав, подумала, и мне сказала:
- Так это он и взял те деньги?
- Кто?! — уже я понял, но верить не хотел.
- Да друг твой, кто ж еще, — жена сказала.
- С чего это ты взяла?
- Ты ведь не брал? Отец его, конечно, тоже. И кто остался?
И в самом деле. Насколько просто все. Все в этой жизни без сомнений.

2011