евгений борзенков : Не на жизнь. Лютое ( из романа-эстафеты )

«Мама! Мама! А разве негры тоже смотрятся в зеркала?
Да, малыш, но только ночью...»

Подслушано где-то ветром.



«Китайские средства массовой информации всерьёз обеспокоены новыми вспышками бытового насилия среди известных в стране людей. Так, в частности, в газетах «Тиюйлей баокань цзуньвчайхуй» ( Спортивный дайджест ) и «Чжунго фунюй бао» (Китайская женщина ) были опубликованы статьи о нашумевшем скандале, произошедшем недавно в семье известной спортсменки, чемпионки мира, члена сборной Китая по борьбе сумо Яню Ли ( что переводиться как поэтичное «глотающая вертикальный нефрит» ). Её муж, ничем не выдающийся работник социальной сферы обслуживания, подал на жену в суд. Он обвинил её в систематических избиениях, которым она, пользуясь значительным превосходством в живом весе и физической силе, ежедневно подвергает его по вечерам. Суд принял и рассмотрел его жалобу и после тщательнейшего расследования вынес вердикт: с учётом заслуг и достижений Яню Ли перед родиной, её положения в обществе, а также необходимости поддерживать свою моральную, физическую и психическую форму, для чего важно всегда иметь комфортное самочувствие и возможность снимать стресс привычным и удобным способом, суд нашёл вполне правомерным, если муж будет подвергаться побоям со стороны супруги не чаще раза в неделю. Ему предоставили возможность выбрать самому день, какой покажется наиболее удобным и наименее болезненным по системе фен шуй. Со стороны властей было предложено засчитать эту повинность ему в рабочий стаж и начислить определённый коэффициент за вредность. Как сообщается, героический муж выбрал понедельник и после первого же попал в больницу с многочисленными компрессионными переломами и повреждениями внутренних органов. По всей видимости, эмоциональное состояние госпожи Яню Ли было нарушено вынужденным длительным перерывом в любимом занятии, что послужило причиной нервного срыва. Сейчас супруг находится под наблюдением врачей, но они не дают никаких гарантий. Его состояние стабильно тяжёлое. Правоохранительная система Поднебесной и следственные органы поставлены в тупик. Адвокаты сторон ещё не пришли к единому выводу и ждут заключения экспертизы.

Собственный корреспондент инф. агенства «Синьхуа» Джон Янг Бо.»


На душе стало гадко. К чёрту. Везде одно и тоже. Даже почитать толком нечего.
Киреев в сердцах скомкал газету и поискал взглядом куда бы гневно швырнуть. Вокруг было чисто, многолюдный аэропорт шумел, перед носом сновали толпы людей. Киреев сдержался и неторопливо затолкал газету в карман. Он развернулся, облокотился на спинку скамейки и опустил подбородок на руки. Сглотнул сухой ком в горле.
Заблестевшими глазами проводил взглядом взлетающий лайнер.
Боинг грузно и нехотя, как престарелый гусак лениво оторвал лапы от полосы и под плавным углом поддел облака.


У них с Иркой тоже был свой день. Давно, ещё до того, как обрели дар.
Чтобы не портить выходные и чтобы хоть чуть затянулось до понедельника, Киреев выбрал для себя пятницу. Накануне вечером, неумело дурачась и упрямо скрывая от себя давно очевидную импотенцию, он подбирался к читающей в кровати, жене. Змеем заползал под одеяло, обхватывал руками и ногами толстую ляжку и совершал неторопливые, глубокие фрикции тазом в её колено. Внимательно и пугливо заглядывал снизу в её глаза, гадал: Как ей? Хорошо ли?
Ей было нехорошо.
Её это бесило. Поджав каменные губы, жена яростно листала страницы и еле сдерживалась, чтобы его не пнуть.
Ничего, до завтра уже не долго.

Он вспомнил сейчас это ощущение, когда немели ноги и спина покрывалась инеем в пятницу утром. Открывал глаза. В эту ночь вообще не спал. Закутавшись в одеяло с головой, он лежал тихо, стараясь не шелохнуться, дышать мало, экономить жаркий воздух. Медленно, волосок за волоском седея, молил время притормозить, чтобы пожить вот так в оцепенении ещё хоть пару минут. Где-то в пятках червячком жила смешная надежда, что может её разобьёт сегодня паралич, или вдруг, ни с того ни с сего, остановится молодое сердце, или пусть живёт, но уронит себе на ногу кипящий чайник…
ещё хорошо бы её под трамвай...
да мало ли.
«Ведь бывает, что везёт в этой жизни хоть кому-нибудь? Ну почему же не мне?!»

Но вопреки его желаниям жена с шумом врывалась в спальню, с радостным визгом срывала с него одеяло, смачно чмокала в нос и вытесняла последний кислород из комнаты невыносимо-бодрой и громкой песней.

Ирка всё-таки мудрая. Тактично всегда старалась не травмировать раньше времени и прятала с глаз куда-нибудь подальше высокое ведро с колючим пучком гибких побегов шиповника. В этот день она вставала рано, готовила специальный раствор из соли, перца-чили и лимонной кислоты. Иногда, в преддверии какого-нибудь праздника она добавляла щепотку щёлочи, чтобы любимому лучше запомнилось. Ну и масло розмарина. Для запаха. Просто Киреев любил запах розмарина.
К вечеру прутья набухали, пропитывались насквозь и разрезали воздух резко, но мягко, распространяя вокруг хлёсткий, будоражащий аромат.

В пятницу, перед сменой она выдавала ему на пиво, на две-три кружечки, не больше, только чтобы снять напряг. Он мог после работы выпить с ребятами, но к шести, к началу, дома чтобы был как штык.

И в пивнухе, то и дело смущённо поглядывая на часы, они с Лаврентием Шевчуком и Саркисовичем под «ёрш» с водкой, разлитой в бокалы тайком, рыдали, стукались лбами, били себя и друг друга в грудь и громко матерились на судьбу.

Лаврентий первым проговорился. Сам выложил как у них с Веркой. Он с детства не терпел физической боли, поэтому жена банально топила его в унитазе. Лаврентий сам затыкал тряпкой слив, наливал два ведра тёплой воды, становился на четвереньки, опускал голову. Словно собирался в унитазе её мыть. Верка садилась сверху ему на лопатки, обхватывала ногами снизу унитаз и когда шесть, когда восемь раз – она определяла степень по изменениям и оттенкам цвета в его лице — окунала башкой, отпуская только, когда он начинал конвульсивно дёргаться конечностями. Верка, как ковбой на быке во время родео, крепко держалась руками за сушилку, чтобы не дать ему вырваться. Когда лицо Лаврентия становилось синюшно--фиолетовым, а расфокусированный взгляд стеклянных глаз бессмысленно блуждал по комнате, она позволяла ему недолго полежать на полу.
Ну а потом всё повторялось.

Шея Лаврентия была перемотана шарфом. Практически постоянно. Над ним подшучивали; мол, укус вампира, или засосы, а? После выходных он приходил на работу каким-то подозрительно весёлым, взвинченным, на грани истерики, глаза на выкате горели безумием, весь дёргался и без конца невпопад пытался закричать. Киреев с Саркисовичем в таких случаях старались его прикрыть, увести в каптёрку и отпаивали уже там валерьянкой с циклодолом.

Саркисович вот тоже. Далеко не прост оказался.

Друзья долго не могли смекнуть — почему их бригадир никогда не снимает перчатки. Вообще. Даже в бане. Но как-то раз в пересменку не успел спрятаться, а они глядь — он в углу присел, снял перчатки и стал менять повязки. Почти все пальцы у него были синие и гноились ногти. Они к нему; ты чо, мол?
И тогда он раскололся.

Они с супругой решили обойтись, по их мнению, малой кровью, но более радикально. Роза Станиславовна, интеллигентная степенная женщина, очень начитанная, работала в отделе кадров и пользовалась авторитетом и уважением среди сотрудников. Она вычитала в каком-то глянцевом журнале, что это сейчас очень модно и предложила иглы.
Сама предложила, так, как бы между прочим. И даже уже купила и показала ему какие.
Набор здоровенных цыганских игл.
Фёдор Саркисович, по его же словам, когда увидел — погрустнел и совсем упал духом.
Долго не решался.
Но в конце концов, вспоминая, анализируя и сравнивая себя с другими мужиками, отважился.
Не к лицу ему.
Не пристало быть трусом.

Потом, правда, когда началось и он узнал, что это такое на самом деле — очень, очень сильно пожалел Саркисович.

Пожалел, но отступать уже было…

Роза привинчивала его руку хомутами к столу. Их он на совесть сам и установил – рабочие руки не умели делать халтуру. А вместе со столом не выскочить из кухни. Хоть и в беспамятстве, теряя остатки разума от боли, он ломился в двери каждый раз.

Но стол не проходил в дверь.

Даже такой матёрый человечище, прошедший суровую школу жизни, кто не моргнув глазом, смотрел в лицо любой опасности, который не дрогнул когда все разбежались, и смело закрыл вентиль на баллоне с кислородом, когда ебануло в обратку, который всегда первым делал шаг к начальнику на ковёр или в раскалённую парилку, всё равно – он заливался слезами как младенец и рвал и грыз зубами бамбуковый дрын во рту, когда Розочка длинную, раскалённую на конфорке, иглу неспешно и аккуратно встукивала специальным маникюрным молоточком под очередной ноготок его заскорузлой, мозолистой руки.
Роза Станиславовна любила посекретничать и тараторила без умолку последние сплетни, слухи. Не обращая внимания на сдавленный визг Саркисовича и слёзы, что ручьями лились по мужественному лицу, она тюкала молотком по игле и рассказывала, как на данный момент разворачиваются дела в многочисленных теле-санта-барбарах, до которых была большая любительница.

Хохотала над своими же шутками взахлёб.

Соседи тревожились; кто там у вас так душераздирающе мычит и ревёт белугой каждую субботу по вечерам? Прям навзры-ыд!
Бледный как мел Саркисович, проходя мимо вместе с женой, бережно нянчил руки на груди и не знал куда их деть. На все вопросы он сквозь зубы хрипел, что мол просто они любят смотреть фильмы про зомби.


… Киреев всегда неизменно трезвел, подходя к своей квартире. Он знал, что там за дверью накрыт праздничный стол, нарядная, любящая жена в новом переднике и…
узкий дерматиновый топчан на высоких ножках, с квадратной прорезью для лица.

Добро пожаловать на массаж.

Рядом бадья с колючими прутьями.
Он сам просил связывать ему руки, но…

Прутьев-то много, а вечер бесконечен.

… Он выгибался в судорогах и сквозь красную пелену видел как на небе наливается гноем Луна, слышал как хищно, безжалостно, издевательским басом кричат птицы, кривляются, как внизу друг друга выгуливают люди и ничего не знают… не знают ничего…
не слышат, что творится...

Ничегошеньки — ой, мам-ма-чка! — они-то и не ведают.

Трудно сказать, когда бы и чем это всё закончилось.

Но всё изменилось.

Однажды в один из вечеров, когда его спина, превратившаяся от рубцов в подобие черепашьего панциря, не зажила к пятнице, он обречённо лёг на топчан вверх лицом. Ирине это сразу понравилось. Она ощутила прилив вдохновения. Опьянённая и раззадоренная белизной чистой, нетронутой кожи, жена в этот раз исполнила ритуал с особенной страстью.

… От чудовищных ударов один за одним прутья ломались как спички и разлетались в стороны ошмётками. Её резиновые сапоги, лицо и накрахмаленный белоснежный передник — всё было в красных брызгах. Ирка осатанела.

Совсем скоро перед ней лежало мало узнаваемое месиво.

Киреев потерял сознание. А может и умер. Она не сразу обратила внимание, что он как-то непривычно спокоен и тих.
Он уже не извивался, не жевал судорожно теннисный мяч и задумчиво молчал с открытыми, окончательно усталыми глазами.

Каким-то звериным бабским чутьём Ирка всё поняла.

Мигом бросилась в спальню, схватила из старинной шкатулки в комоде приворотный мел, что достался от прабабки.
Вернулась, разрезала верёвку, стягивающую руки его под лавкой, скинула труп на пол и, не давая себе осознать свои действия, быстро обвела контур тела на полу.
Поднялась, не зная что дальше. Застыла в нерешительности. Всё на чистой интуиции.
Оставалось ждать.

И тут-то началось.
Труп стал мерцать, как мерцает старый ламповый телевизор советских времён, по нему пошли помехи, вибрация, красный цвет крови менялся на чёрно-белый и обратно и так несколько раз.
В воздухе слышался электрический треск, из розеток посыпались искры, потянуло озоном.
Ирина почему-то ждала удара молнии.
Но вместо этого труп внезапно просто исчез.
Не осталось ничего на полу, даже лужи крови.

Ровно через минуту со звуком вылетающей из бутылки пробки, сопровождающимся яркой вспышкой, он появился снова.
Киреев стоял перед ней живой, голый, невредимый и улыбался.
Рядом с ним стоял ещё один, точно такой же Киреев.

Их теперь было два.


На радостях сели за стол все втроём, выпили. Новенького приодели в старое, киреевское. Разговорились. Выяснили, что по чём. И пришли к выводу: колдовской мел вкупе с сильными запредельными эмоциями испытуемого в комплексе способствуют эффекту выделения человеческого дубля.

Это был уникальный случай и поистине бесценный дар.
Впоследствии они выявили, что дубль Киреева, легко как вызывать, просто обведя его силуэт мелом на земле, так легко и аннулировать, всего лишь произнеся заранее оговорённую кодовую фразу. Они единодушно остановились на незамысловатом «пошёл на хуй».
При этих словах дубль немедленно таял и растворялся в воздухе.


Из плена воспоминаний вывело сдержанное «гм-гм…». Он оглянулся — рядом сидел Фёдор Саркисович.
- Как долетел? – Согласно инструкции ФС говорил, не разжимая губ и в сторону, чтобы не привлечь внимание. Взгляд его блуждал где-то под огромным куполом.
- Укачало. Ямы воздушные, никак не привыкну.
- Ирина?
- На месте. Скоро жду.
- Оружие?
Киреев, не поворачивая головы, сдержанно дёрнул щекой и нахмурился.
- Ясно. Хорошо. Лаврентий передал новые явки и пароль. Возьмёшь как обычно, в третьей кабинке от окна. Там и паспорта вам обоим.
- Саркисыч, как руки?
- Сейчас уже ничего. Пересадку сделали, — ФС вытянул перед собой пальцы и полюбовался по-мужски неброским перламутровым маникюром.
- А когда отпуск? Ты же обещал. Нам с Иркой картошку на даче давно надо посадить, проросла уже вся.
- Не сейчас, не сейчас, Иван. Трудно нам, сам знаешь. Крепись. Лаврентий велел передать; ценят там тебя. — Он со значением поднял бровь и его голос заметно потеплел. – Когда всё закончится, сказал, сядем как раньше, выпьем, вспомним… — Фёдор Саркисович быстро заморгал и отвернулся. Смахнул влагу с ресницы… Успокоившись, сухо добавил,- всё, уходи. Меня вон снова филер пасёт. Уже примелькался, сука. Ирине привет. Не оборачивайся. Да, оружие не бери.


Киреев встал и ушёл. Не прощаясь. Он рад был снова, хоть и ненадолго увидеть старого друга и преданного борца.
Теперь их дружба была даже крепче чем раньше, на заводе. Они продолжили вместе работать, но только совсем, совсем по другому.

Теперь они работали на одно из теневых правительств бывшего соц-лагеря.

Вскоре после того, как чудо произошло с Иваном, удивительное случилось и с Лаврентием Шевчуком. Его жена, что часто бывает с такими легкомысленными стервами, как-то увлеклась. Она любила выполнять ритуал под громкую музыку в наушниках, ну и на этот раз немного отвлеклась и перестаралась.

Он захлебнулся.

За порогом клинической смерти он пробыл целых пять минут. Потом вдруг втянул в себя воду и...

внезапно ожил.

Он обнаружил, что отныне может дышать под водой.

Эта способность позволила ему по другому взглянуть на свою жизнь и окружающее. Произошла революция, кардинальная переоценка ценностей. Он стал любить жизнь, ценить каждый её миг, искать себя, своё место в мире, его интересовало буквально всё, любые сферы человеческой деятельности. Отныне его привлекали авантюры и всё что связано с риском, опасностью, что окрашивало каждую минуту, насыщало вкусом, придавало ей динамику, наполняло разнообразием.

И как вполне закономерный итог: вскоре он поступил на службу и стал резидентом одного из спецоучереждений, под крылом ФСБ с собственной агентурной сетью, работающей под прикрытием. В центре он был известен под погонялом «Капитан Немо».

Но как и раньше, больше всего он полагался только на своих самых проверенных – Киреева и ФС.
Тем более, что Фёдор Саркисович снова всех удивил и немало.

Его аномальные способности проявились в странной, но от этого не менее грозной форме. Он обнаружил что своими израненными многострадальными пальцами способен набивать на клавиатуре магические тексты массового поражения. Прочитавшие впадали в анабиоз и неудержимо слабели умом. Обычные бытовые фразы он выстраивал таким образом, что это меняло полярность полушарий мозга, блокировало альфа-активность нейронов, разжижался гипофиз. У человека начиналось носовое кровотечение, дезориентация в пространстве и прогрессирующий, спутанный бред.

Противоядия этим текстам не существовало. Прочитавший даже несколько строк, запускал этим внутри себя необратимый разрушительный процесс. Человек начинал вести себя анти-социально, в считанные дни сходил с ума, распадался как личность и стремился умереть красиво, где-нибудь на дикой природе, под шум прибоя, на высоком скалистом берегу моря и подальше от любопытных глаз.

Поэтому ФС работал в закрытом отделе, занимающемся разработкой и внедрением боевой контр-литературы, диверсионной рекламы и новых информационных технологий.


Киреев вышел на террасу аэропорта и закурил.
Сегодня как-то по особому дышалось. Хотелось жить.
В кармане уже лежали паспорта, две пачки денег в долларах и песо.
Он ждал Ирину.
С её мелом.

Сегодня они улетали на Остров Свободы.