daruman : Смерть чревовещателя

За всю жизнь я не встречал более унылых людей, чем комики. Не знаю, может быть вам среди них и попадался славный малый, но меня судьба сталкивала только с самыми угрюмыми и нервозными представителями этой странной профессии.
Вот и Эрик Козуляуски был из их числа. После выступления он вернулся за наш столик, махом запрокинул стакан бурбона и начал с кислой мордой хлопать себя по карманам пиджака.
- Ну, как тебе? – спросил он, смотря куда-то вниз.
- Вполне нормально, — сказал я.
Эрик поднял на меня едкий, как кислота, взгляд. Я машинально кашлянул и попытался изобразить дружескую улыбку.
- Ну, что ты хочешь от публики в Теннеси? Тем более это «ночь открытого микрофона». Тут в зале, наверное, никого кроме местных комиков-то и нет. С чего бы это им тебе хлопать?
- Кучка неудачников! — Эрик хмыкнул и достал из внутреннего кармана пачку «Мальборо».
- Пойду покурю на улицу, — сказал он и спрыгнул со стула на липкий пол. –Ты как?
- Не… Я пас. Голова чё-та болит от курева.
Эрик опять хмыкнул и ушел курить. Я остался выдувать свой пятый «Бад-Лайт». «Счастливый час» заканчивался в девять. Еще минут сорок нужно потянуть эту мочу по два доллара за пинту, а потом обязательно закажу себе чего-нибудь пристойного.
За окном было видно стоящего на тротуаре Эрика. Он резко отдергивал от лица руку с сигаретой после затяжки и нервно стучал носком правой ноги по асфальту. Надо признаться, что выступал Козуляуски херово, но я об этом ему никогда не говорил. У меня вообще проблемы с тем, чтоб кому-нибудь правду сказать. Просто кишка тонка.

С Эриком мы вместе снимали квартирку в Вашингтоне, в районе Адамса Моргана. Мы оба были родом со Среднего Запада – я из Северной Дакоты, а он из Мичигана. После кризиса и без того бедовое житье в Детройте стало совсем невыносимым, и семья Эрика переехала в Иллинойс. Сам он на это дело забил и поехал скитаться по Восточному побережью. В конце концов, Коз осел в Вашингтоне, где подрабатывал официантом в дюжине баров на восемнадцатой улице. В колледж он и не пытался поступать и все бредил карьерой артиста.
Эрик был худощавый малый с бросающимся в глаза кадыком и перспективой фронтальной залысины в стиле Била Мюрея. Ничего артистического кроме этой мюреевской алопеции я в нем не находил. Но надо сказать, что в этом деле я мало что понимал.
Кроме отсутствия лишних денег, нас мало, что объединяло. Я закончил Университет Северной Дакоты, немного поработал в Грэнд Форксе в региональном офисе сенатора Доргана, после чего он устроил меня помощником в сенатский комитет по вопросам индейцев.
Эксперт по проблемам коренных американцев был из меня такой же, как из Эрика комик. Это было, пожалуй, второй вещью, которая нас объединяла – мы оба занимали чужие места.
Пока я начал осваиваться в Вашингтоне, оказалось, что Дорган не собирается переизбираться на очередной срок. Я уже было упал духом, но мне обещали помочь с дальнейшим трудоустройством. Самым вероятным вариантом было устроиться в офис сенатора Микульской из Мэриленда, вести вопросы здравоохранения пенсионеров.
Этим летом Эрик поставил перед собой странную задачу объехать все мыслимые «вечера открытого микрофона» в южных штатах. Конгресс был на каникулах и я решил составить компанию своему соседу. На Юге я никогда не был, а посетить его в «мертвый сезон» было как раз мне по карману.
«Бар и Гриль у Джима» в Мемфисе был шестой точкой нашего маршрута. В пути мы были уже вторую неделю. Эрик не особо готовился к поездке – просто выцепил в интернете пару мест, в которых проводились вечера юмора и зарегистрировался, где смог. Дальше мы двигались по указке местных комиков. Наш путь был бессистемным и зигзагообразным. Мы часто возвращались в покинутый накануне город, ночевали в мотелях по тридцать-сорок баксов за номер на двоих, бухали дешевый бурбон, играли друг с другом в викторину на знание фильмов с участием «банды баловней», шлялись по центральным улицам маленьких городков Юга и зависали в барах для комиков. Дни были похожи на карусель.

Я еще раз со скукой оглядел заведение. На стенах висели попсовые картинки с дорожной тематикой – панорамные снимки «интерстейтов», пару табличек с указателями городов в штате Теннеси, заправочные станции, еще какая-то чушь. С потолка свисал десяток тусклых ламп с красным абажуром, между ними лениво вращали лопастями старомодные вентиляторы. Маленькую сцену освещали два жёлтых прожектора. В полутьме межу высоких столиков бродили две полненькие официантки. На лице у бармена красовались усы, переходящие в баки. На его плечах и бицепсах были вытатуированы персонажи комиксов от «Марвел». Бармен подливал бурбон двум хипанутым посетителям. Один из них был с козлиной бородкой и сдвинутой на затылок «федорой», другой – с бритым черепом и в очках с толстой черной оправой.
- Спорим, бармен – латентный педик? – Эрик вернулся с улицы. Он всегда немного веселел после перекура, но этого заряда оптимизма ему обычно хватало ненадолго.
- Ты забодал меня своими спорами. Если хочешь у него отсосать, так не затягивай – подойди и сразу предложи.
Эрик нервно заржал.
- Не быть тебе комиком никогда! – выпалил он сквозь наигранный смешок. – У тебя, Зак, нулевое чувство юмора.
- Я просто не хочу составлять тебе конкуренцию, Коз.
- Иди ты в жопу со своей конкуренцией!
На сцене выступал пузатый селянин во фланелевой рубашке с обрезанными рукавами. Парень явно косил под кабельщика Ларри с «Камеди Централ». Он сорвал пару звонких аплодисментов, позубоскалив над Обамой. Что-то там ляпнул про недавно принятую реформу здравоохранения.
- Селяне… Грёбанные селяне, – процедил сквозь зубы Эрик, а потом заорал во всю глотку – Эй! Эй, Дора! Мне еще двойного «Джека Ди»!
Официантка ничего не услышала. Эрик снова закричал что есть мочи — аж вены вздулись на шее.
- Эрик, нашу официантку Норой зовут.
- А, один хрен… Эй! Эй! – Эрик поднял повыше пустой стакан и выразительно постучал об него указательным пальцем.
Селянин сошел со сцены под одобрительный гул и похлопывание. Не овации, конечно, но сразу было видно, что публике он пришелся по душе. Нужно признать, что, не смотря на все его эти нарочито жлобские манеры и закосы под простого парня, псевдо-кабельщик был гораздо остроумнее моего дерганого приятеля.
Я не особо любил шутки Эрика. Все кульминационные места его монологов сводились к гомофобским комментариям и прочей неполиткорректной ереси. Мне, зарегистрированному демократу, порой становилось неловко находиться с ним в одном помещении. Здешняя публика его тоже принимала без особого энтузиазма. Пару раз правда по залу прокатился вялый смешок, когда Эрик заговорил о мексиканцах. Коз изображал, как он звонит по телефону в службу поддержки своего банка, а там все меню озвучено по-испански. «Для того, чтоб вас обслужили на английском нажмите «один», — говорил он по-испански, подражая автоответчику. Но это был единственный всплеск реакции на его выступление. Если б не пьяный гул, скрип стульев и звон посуды, можно было бы констатировать, что Эрик выступал в полной тишине. Хотя пару раз Коз нарывался на откровенное улюлюканье и шиканье. Меня особо позабавило, как откуда-то из глубины зала раздавались замаскированные под кашель выкрики «бред собачий» и «засранец».

Нора поставила на стол двойной «Джек Дениэлз» и забрала наши пустые стаканы.
- Еще «Бад-Лайта»? – спросила она меня.
- Нет, спасибо. Мне, пожалуйста, «Сэма Адамса».
- У нас только сезонный лагер, — предупредила Нора.
- Отлично. Я буду сезонный «Адамас».
На сцене появился следующий исполнитель – толстый старикан одетый, как генетический ботан. Прилепленный поверх лысины седой чуб, очки-диоптрии в толстой оправе, майка с желтым смайлом, заправленная джинсы. На правой руке у престарелого ботана была надета кукла Элвиса в белом костюме, усыпанном стразами.
— Добрый вечер, — дрожащим голосом сказал ботан, неуклюже поправляя левой рукой микрофон на стойке. – Меня зовут Джимми Стентон.
— Заткнись, зануда! – перебил его Элвис.
Старик осунулся.7
– Добрый вечер, дамы и господа! Добро пожаловать в Мемфис, штат Теннеси! — продолжал Элвис своим фирменным бархатным голосом.
Нора поставила на стол стакан с пивом. Я благодарно кивнул.
- Сегодня я хотел бы исполнить для вас одну из своих первых песен. Я записал её на студии «Сан Рекордз», которая находится как раз неподалеку отсюда… — вещала кукла, — Песня называется «Мое Счастье»…. Я записал её как подарок для моей мамы на день рождения.
Старик приложил кулак ко рту и громко кашлянул. В кашель было втиснуто отчетливое и наглое «чушь собачья!». Элвис повернул голову в сторону чревовещателя.
- Джимми, ты кажется что-то сказал в мой адрес?
- Я сказал, «чушь собачья».
- В чем дело, Джимми?
- Все знают, что день рождения твоей мамы в апреле, а первую пластинку ты записал в августе. Вся эта легенда про подарок на день рождения шита белыми нитками.
- Джимми, ты много на себя берешь, — грозно сказала кукла.
Я сделал глоток пива и машинально пробарабанил ногтями по стакану. Перепалка Элвиса и старикана продолжалась. Надо признать, все это выглядело довольно забавно. У этого Джимми Стентона здорово выходило пародировать Элвиса и еще лучше его перебивать.
Эрик цедил свой «Джек Дениэлз» и всем своим видом пытался показать презрение к местной публике – высоко поднимал брови и кривил рот в ехидной ухмылке.
- Ну, что продолжим викторину по «банде баловней»? – предложил я.
- Валяй. Твоя очередь задавать вопрос. Я, кстати, веду на 5 очков.
— Окей. Какие пластинки Лесли забирает, уходя от Алека, в «Огнях святого Эльма»?
— Ну это элементарно, брат! Она пакует в коробку «Притендерз», «Трилер» Майкла Джексона… Кажется, «Полис»… Алек ей еще не дает забрать Билли Джола.
Пока Эрик вещал про Джоела, я краем уха уловил какой-то странный подвох в монологе Джимми Стентона. Я даже не сразу понял, в чем он кроется. Старик рассказывал что-то очень знакомое, какую-то старую байку, что-то вроде того, как он звонит в какой-то сервис по телефону и ни во что не врубается, потому что ему все время отвечают по-испански… И тут до меня дошло – старик просто перевирал монолог Эрика.
Коз похоже тоже почуял что-то неладное и с удивлением таращился на сцену.
— Что ж ты не выучишь хоть пару слов по-испански, дурень ты этакий! – грозно буркнул Элвис, комментируя байку Джимми Стентона.
— Ты слышишь это? – почти испуганно обратился ко мне Эрик.
Я молча кивнул и пожал плечами, будто сказав: «Да, брат, я то это слышу, но только вот ни хера не понимаю...»
Эрик залпом допил бурбон и со злостью хлопнул пустым стаканом по столу.
На сцене началось что-то невероятное. Старый ботан начал просто в открытую стебать Эрика. При чем жестко и по делу. Он прошелся по всем его гомофобским остротам, перекрутив их до неузнаваемости. Эрик стал нервно сжимать губы. Его угристые скулы заходили ходуном.
Я решил отвлечь приятеля нашей дурацкой викториной.
- Вот тебе еще вопрос, Эрик. В фильме «Что случилось прошлой ночью» какие пластинки случайно хочет забрать Денни, когда Дебби переезжает к нему от своей соседки.
- Шостаковича! – хмуро пробурчал Эрик. — Он хочет забрать Шостаковича! Только он его фамилию неправильно произносит… Зак, ты слышишь то, что я слышу? Тебе не кажется, что этот старик тупо издевается над моим выступлением?
- Да, я честно говоря тут никого не слушаю, — соврал я и тут же быстро добавил, — Кроме тебя, старина.
Эрик нервно заерзал на стуле
- Эй! Эй, Нора, еще двойного «Джека Ди»! – заорал он, пытаясь перекричать наглого старика, но это, кажется его только раззадорило. Он ехидно кашлянул в кулак, буркнув в микрофон «Задница!».
Лицо Эрика пошло красными пятнами.
- Эй! – заорал он снова.
К столику подошел бармен.
- Вот твой «Джек Ди», — сказал он холодным голосом, с ярким южным акцентом. – За счет заведения. Это ваш последний заказ, ребята.
Он внимательно посмотрел в глаза Эрику и положил счет на стол. «Никакой он не педик», — подумал я.
Что-то странное начало твориться с моим приятелем. Он осушил еще один стакан бурбона и снова принялся бить себя по карманам пиджака в машинальном поиске сигарет.
- Расслабься, Коз, — тихо сказал я.
- Пойду я курну, — сказал Эрик и поднял вдруг на меня глаза. В них я разглядел совсем незнакомых мне чертей. Мне стало не по себе.

Эрик порывистыми движениями вышел из бара. Я достал бумажник и, положив на чек три двадцатки, поставил сверху бумажек пустой пивной стакан.
Джимми Стентон и Элвис уходили со сцены под бурные аплодисменты. «Слава богу, Эрик этого не слышит», — подумал я.
Я глянул на улицу – Эрика там не было. От вечера во рту оставался неприятный вкус.
На сцену вышел ведущий, толстый малый в синем костюме и белой рубашке, и объявил следующего исполнителя, Бобби кто-то-там. К столу подошла Нора. С кислой физиономией она забрала со стола пустые стаканы и чек с наличкой.
- Я сейчас принесу сдачу, — сказала Нора.
- Не нужно. Сдачу забери себе, — сказал я, выдавливая улыбку.
- Спасибо, — тихо сказала Нора. У нее улыбку выдавить не вышло.
Я еще раз обвел взглядом бар. Дурацкие репродукции смотрели на меня с неприязнью. Бармен отрешенно наливал пиво в длинный стакан. Два пижона за стойкой о чем-то перешептывались.
Я вышел из бара и встал в пятно света на асфальте. Улица обдала бесконечным южным жаром. Захотелось закурить. Я стал хлопать себя по карманам и тут услышал за спиной голос Эрика.
- Старина, давай валить отсюда поскорее.
Я обернулся и инстинктивно отпрянул назад. Глаза Эрика были наполнены ужасом. Он подошел ко мне совсем близко, глубоко дыша.
- Зак… – хрипло зашептал Эрик. – Зак, я только что убил Энди Кауфмана.
- Кого? – глупо спросил я, как будто это имело значение, кого именно убил мой приятель.
- Энди Кауфмана, величайшего комика в истории Америки… – сглатывая дрожь, произнёс Эрик.
- Какого чёрта! Что ты несёшь?! – возмутился я, надеясь услышать продолжение шутки.
Коз с опаской посмотрел назад, внутрь бара.
- Зак, давай валить отсюда.
- Что за шутки, Коз?!
Эрик еще раз заглянул мне в глаза, и я понял, что это никакая не шутка.
- Давай мне ключи. Я поведу
Мы стремительно пересекли парковку и запрыгнули в нашу «Короллу». Я еще раз глянул в стекло заднего вида на неоновую вывеску «Бар и Гриль у Джима». На улицу выбежал бармен с телефонной трубкой в руке.
- Вот дерьмо! – заорал я и нажал на газ.

Мы ехали молча. Слегка превышая скоростное ограничение. Хотелось дать по газам, но разум диктовал четкие, трезвые установки – не гони, не хватало тебе попасться дорожному патрулю по такой глупости.
- Я его убил… Я убил Энди Кауфмана… Этот придурок чревовещатель оказался Энди Кауфманом, – вдруг заговорил Эрик. Я глянул на него. Лицо его было бледным. Настолько бледным, что мне показалось, что я везу в старой «Королле» мертвеца.
В голове у меня вдруг что-то щелкнуло.
- Эрик, какого хера ты мне тут рассказываешь?! – вдруг выкрикнул я. – Какой на хер Энди Кауфман?! Кауфман – это же тот чувак который умер от рака лет двадцать назад?!
Эрик вдруг посмотрел на меня довольно серьезно.
- Зак, да я сам офигел от этого всего. Я вышел покурить и тут меня кто-то хлопнул по плечу. Обернувшись, я увидел этого придурка-чревовещателя. Он ухмыльнулся и сказал мне: «Эй, парень, не серчай. Просто это не твоё. Отпусти. Не трать своё время попусту.» А потом Элвис на его руке ляпнул: «Не слушай его! Он – дебил, и ты – дебил!». Чревовещатель завернул за угол, а я, помешкав, кинулся за ним. Внутри меня всё кипело. Я увидел, как он собирается садится в машину. Я ринулся к нему и со всей дури заехал ему в нос. Он свалился на задницу, схватился левой рукой за нос. Его кулак тут же наполнился кровью. Кажется, нос был сломан. «Какой же ты неудачник», — кашляя, сказал Элвис на его правой руке. Тут меня совсем переклинило. Я принялся молотить этого клоуна и ногами и руками. Стал мочить его дверью машины. Когда я опомнился, было уже поздно. Я наклонился, чтобы пощупать пульс и тут увидел это… нос с его лица съехал – это была обычная насадка… так же съехала с головы седая нашлёпка-лысина, упали огромные очки. Я наклонился и меня будто током всего шибануло. Это был Энди Кауфман. Постаревший Энди Кауфман! Это точно был он! Густые брови, большой нос, родинка на щеке…
Мы постепенно выехали из города. Я не стал заезжать на хайвэй, а выбрал неприметную дорогу, которая тянулась вдоль редких коттеджей. Эрик, как в бреду, продолжал бубнить:
- Это был он. Он! Я не пойму, как такое вообще могло случиться, но это был именно Энди Кауфман! Зак, ты же слышал эти истории о том, что Энди разыграл свою смерть в восьмидесятых и планировал вернуться, через двадцать лет. И я его убил...
Эрик заплакал.
Мне вдруг захотелось вмазать ему по морде. Весь хрупких мир моих жизненных планов и ожиданий сыпался к чертям словно карточный домик. Все мои хитрые ходы на пути к покорению Вашингтона в мгновение превратились в ничто. Что мне теперь делать? Какова моя роль в этом во всём? Свидетль? Соучастник? Куда я еду сейчас? Даже если меня отпустят или оправдают, моя репутация на Капитолийском холме – разрушена. Стало жалко себя, как в детстве. Захотелось плакать. Захотелось, чтоб кто-нибудь пожалел. Захотелось отчаянно бить Эрика. Руками и ногами. Хлопать дверью «Короллы» по его тупой роже.
Ну, вдруг нас не поймают? Вдруг этот чудак вообще не умер? Как можно классифицировать то, что сделал Эрик, если чревовещатель не умер? Луна смотрела в окно «Короллы» и смеялась злобно, совсем жестоко. Тогда мне показалось, что это совсем не луна, а полнощекое женское лицо с ехидной улыбкой, будто перенесенное в южное ночное небо со старинной европейской гравюры.
Я дал по тормозам. Мы стояли посреди ночной дороги под звездами и ехидной луной. Эрик перестал скулить и мы несколько минут сидели в полной тишине.
— Я вспомнил, – вдруг произнёс Эрик, обхватив голову руками вцепившись в волосы. — Вспомнил! Лесли ни хрена не забирает никакие пластинки в «Огнях святого Эльма»… Она просто сбрасывает винилы в коробку, потом они с Алеком кричат друг на друга, а потом она просто уходит, хлопнув дверью.
В голове снова щёлкнуло. Я выбежал из машины и упёрся руками в её борт. Внутри что-то кувыркнулось, по телу пробежала дрожь и меня вырвало.
Я попытался вдохнуть поглубже. Ночь пахла чем-то сладким и пряным. Я сделал несколько глубоких вдохов. Они выходили дёрганными, отрывистыми, как после детской истерики. Эрик продолжал сидеть неподвижно, обхватив голову руками.
Теперь мне стало слышно, как вокруг трещат цикады. На секунду я почувствовал спокойствие. Я отошёл от машины и глянул в ночное небо. Ехидную луну закрыли облака. Звёзды светили с непоколебимым спокойствием, будто и вправду ничего страшного не случилось.
Я ещё раз глубоко вдохнул. В черноте на горизонте задёргались сине-красные огоньки.