bjakinist. : Рыцарь Любовь

История эта приключилась в те стародавние времена, когда на земле водились принцессы и рыцари, а также королевы и оруженосцы. Ибо Гавестон де Папье был вовсе не рыцарь еще, а пока только паж принцессы Изабо Бургиньонской, ее же звали и Изабо Зануда, а влюбился сей глупенький юный, неопытный Гавестон в королеву Матильду, столь редкостно замечательную, что и из праха ее до сих пор по весне расцветают прекраснейшие цветки, именуемые в деревенском народе «гавестоновы слезыньки».

Конечно, Гавестон был вовсе уже не мал, и щеки его пушились, и в сраженьях Венеры он побывал, ведь тогда при всяком дворе имелись придворные шлюхи на случай мужской внезапной надобы, одетые ярче, чем дамы порядочные, и всегда готовые рыцарям услужить, со слугами переспать, а пажей просветить самым наиподробнейшим образом.

К тому же и Изабо, чей тяжелый бархатный шлейф Гавестон носил с утра до самого вечера, пускала его под юбки к себе, но только особенным образом. Ибо рукИ ее дожидались сразу три владетельных господина, а именно: герцог Бавьерский, граф Франшконтенский и сам король далекого Арагона, сражавшийся вечно с маврами, да и сам, поди, мавр, наверное. Посему девство свое Изабо берегла самым пристальным образом.

Королева же Матильда, сестра Изабо, родила государю и королю нашему Людовику дочь, а затем и наследничка. И хотя государь наш Людовик второй год уже носил плащ крестоносный и сражался в дальних краях за гроб господень со все теми же маврами, королева Матильда оставалась верной его величеству, не допуская до себя не то, что рыцаря или пажа, но и шлюхи какой придворной и самой отборнейшей.

Гавестон же страдал под юбками Изабо, будучи весь в сердце своем рыцарем королевиным.

Муки его достигли уж до того, что ночью он как-то встал под башенкой, из окошка которой ее величество опрастываться изволила.

Так же случилось в ту ночь, и упало в шаперон пажа. Вернувшись к себе, Гавестон излил всю сию драгоценнейшую субстанцию на простынь к себе и вскричал самым душевнейшим, громким образом:

— О, милые каки, о, дорогие мои писюленьки! Вы счастливей меня, сами того не знаючи, вы были в моей госпоже, вы согреты жаром ее королевской крови! Я же так далек от нее…

Он страстно накинулся целовать каки и писюленьки госпожи сердца своего, но и этого ему показалось мало уже, ибо жар любви возрастал в нем, как летом пожар в тростниковом озере. И тогда Гавестон стал кататься по своим простыням и спал на них до утра, затем изнеможенный.

Но вернее сказать, не спал, а и во сне он блаженствовал!

И на следующую ночь опять оказался под окошком своей любимейшей.

Через неделю он так проникся духом странной своей любви, что это заметили Изабо, шут Гузно, а также и другие придворные. Шут-то Гузно и открыл Гавестонов секрет, ведь шуты таковы все пронырливы!

Придворные изумились жару любви Гавестоновой, одна Матильда ничего не ведала и попросила Изабо не приводить с собою в залу пажа, когда она сама там сидит или кушает.

Изабо же затаила ревность в праздном сердце своем, ибо таковы все дщери Евины, и решила с Гузно подшутить над пажом. И когда он явился под окошко в очередную ночь, Гузно (а шут всюду ведь просочится) стал швырять из окошка разную гниль и падаль и сам опростался в шаперон пажа уж никак не хуже ее величества.

Придя к себе в каморку, Гавестон тотчас определил, что каки и писюленьки не его госпожи, а подложные. Сердце указало ему обман! И не мог он поверить, что внутри его госпожи есть место для дохлой крысы и для драного башмака, слишком он был разумен и духом светел для такой-то уж глупости.

Посему он сразу и догадался, чьи это всё проделки, поймал Гузно и заставил его съесть и башмак и дохлятину.

После сего, как следует вымывшись, он явился и к Изабо. Она же, видя, как изменился паж, тотчас пустила его под юбки к себе и стала допрашивать:

— Скажите мне, Гавестон, ах, ах, ах… о чем вы там шепчете, ах, ах, ах?..

Но паж делал вид, что не слышит ее под таким толстым и рытым бархатом.

Гавестон же, между делом, шептал:

— Я и вам, мадам, отомщу!

И делал так все искусно, что Изабо от страсти заплакала. И стала призывать Гавестона к себе для ласк каждые полчаса.

И так он сделался нужен ей, что всё готова она была отдать, даже и корону Арагонскую, лишь бы паж сидел под юбками ее неотлучно, что бы там даже и ночевал.

Гавестон же вдруг стал проситься в скотники. Изабо не пустила его, но он сам удалился на скотный двор и стал жить в хлеву со свиньями. Гузно же умер тогда.

Изабо сама пришла в хлев. Гавестон повалил ее в колоду, из которой лакали свиньи, и начал ласкать, ей же очень опять понравилось.

Гавестон же впал тут в отчаяние. Он-то думал унизить Изабо, а она поселилась с ним не хуже какой свиньи.

Тогда он решился даже и с Изабо придти под окошко любимой своей госпожи королевы, и Изабо повлеклась за ним по земле на веревочке.

Ночь провели они под окошком, но не открылось оно, и никто из него не выглянул.

Солнце взошло, и тогда только они увидели, что весь замок полон мертвых тел, и запах их тления заглушает свинский дух, которым Гавестон с Изабо пропитались и считали уже своим природным, а другие запахи все забыли они.

Но дух смерти оказался сильней.

Они поднялись в башенку и увидели королеву Матильду сидящей на подоконнике, с поднятой юбкой, всю вздутую и всю зеленую.

— Ах! — сказал Гавестон. — Госпожа моя!..

Изабо же заплакала.

Но цветки, что выросли из праха королевы Матильды, и до сих пор все зовут «гавестоновы слезыньки».

7.06.2012

© — Copyright Валерий Бондаренко