Ромка Кактус : Нанороман. Главы 1-2

Глава 1


Антон Хитроумов считал, что жизнь – это испытание, которое нужно пройти как можно быстрее, чтобы уж после пожить в своё удовольствие.

Каждый день он укреплял свой организм с помощью алкоголя и в мыслях настраивал себя на скорейший переход. Однако смерти всё не было.

Антон числился сотрудником в небольшой местной газетёнке.

- Что сегодня делаешь, Хитроумов? – спрашивали коллеги.
- Пишу судьбоносную статью… о Тамерлане и его походе на… здравый смысл! – булькал он и растягивался на полу.

При виде цветов в горшках в редакции Антона начинало мутить. Он извергал в горшки содержание своего желудка, и эта постыдная жертва была единственным, что поддерживало растения на плаву.

Наконец Антон решил, что настала пора совершить последнюю командировку и в ней сделать свой главный репортаж. Он назанимал денег и купил здоровый чёрный гроб, обтянутый красным полотнищем, при виде которого у Хитроумова на лице проступили слёзы ностальгии, и в потёртых штанах зашевелились воспоминания о девушке Тане, чья истерзанная честь окончательно пала в пионерском лагере на фоне такой же в точности тряпки. Впрочем, и здесь не обошлось без конфуза: гроб оказался заперт каким-то шутником изнутри.

Тогда Хитроумов пошёл к знакомому плотнику и за дюжину бутылок водки сторговался с ним на новый гроб. Часть этой водки Антон выпил вместе с плотником прямо в мастерской.

А когда стало совсем невыносимо, Антон лёг в гроб, на прощанье поцеловал свои тощие, козлиные ноги – лучшее, что досталось ему от родителей – и погасил свет.

Сначала без света было несколько непривычно. Донимало отсутствие шума, непрерывно звучавшего в голове с тех пор, как он научился говорить. По привычке Антон попытался выдать хоть несколько слов, но получились какие-то совсем бессвязные хлюпы.

В темноте Хитроумов нащупал ручку двери, потянул и оказался на улице.

Мимо странно знакомой подпрыгивающей походкой шёл силуэт со слабым электрическим фонариком в руках. Потрескивал ручной привод, с помощью которого фонарик заряжался энергией. Тусклый, рассеянный луч упал Антону в лицо, но Хитроумов даже не поморщился. Он узнал человека с фонариком – это был некогда печально известный бродячий философ Щельшубин, горький пропойца и основатель «Экстатического неоплюрализма», о котором во всех подробностях рассказывал своим собутыльникам, отчего те приходили в полнейшее изумление и начинали истово менять себя и свой образ жизни в соответствии с обретёнными знаниями – и длились причудливые метаморфозы до самого конца алкогольных сессий.

По инерции Антон протянул Щельшубину заготовленную для Харона пятёру. Философ молча взял деньги и сунул в карман застиранной гимнастёрки, при жизни отражавшей эстетическую составляющую концепции «Экстатического неоплюрализма».

Щельшубин и Хитроумов зашли в мрачного вида пивнушку. Хозяин был одет в древний фартук и кепку-козырёк с надписью по-английски. На полу лежали серые, почти чёрные опилки. Философ взял пару пива. С пивом он и Антон встали у столика в дальнем от входа углу. Хитроумов заметил свивавшую с люстры клейкую ленту, густо покрытую дохлыми мухами.

- Смерть… — произнёс он, показывая на мух. – И здесь…

С улыбкой Щельшубин снял ленту, засунул в рот и вытянул совершенно чистую. Он рыгнул, и мухи стали вылетать у него изо рта и носа.

- Ну что ж смерть, — сказал Щельшубин. – И кроме смерти есть…

Он не закончил мысль, залпом выпил пиво, хлопнул Антона по плечу и пошёл к выходу.

Антон смотрел ему вслед. Одна муха села на кружку, и Хитроумов с отвращением сдавил её между большим и указательным пальцем. Какое-то время он сидел с приоткрытым ртом, тяжело дыша и разглядывая труп насекомого, но потом мотнул головой, отбросил муху и принялся пить. Пиво оказалось таким же, как всегда.


Глава 2


На улице Антон встретил ещё одного старого знакомца. Это был Василий Блохвицкий, экстравагантный поэт, широко известный в узких кругах маргинальной окололитературной тусовки. При жизни Василий прославился тем, что читал свои стихи, стоя с голой жопой на табуретке рядом с входом в женское ателье. Нищие, собаки и женщины его обожали.

- Васька! – приветствовал поэта Хитроумов.
- Тоша! И ты тут! Сколько зим?
- Да, брат, давно тебя не видел.
- А сколько? Сколько там прошло?
- То есть?
- Ну, времени…
- А ты не знаешь?
- Видишь ли, здесь времени как бы и нет… в привычном смысле. Ну, скоро сам поймёшь.
- Да? Странно… Лет семь прошло, как тебя тогда из-под трамвая… Да чего тут говорить… Похороны роскошные были! Я, правда, плохо помню… помню только, что цветов было очень много. И такие всё букеты… а я на них… ну, ты знаешь, я цветы не очень-то выношу…
- Ну, да… ну, да…
- В общем, Васька, хорошо тебя похоронили, душевно так.
- А бабы?
- Бабы ревели. Причитали, мол, оставил кормилец… в некотором роде… последнее достояние народной поэзии. Барков! И мужья такие рядышком, красные от злости и смущения. Ты бы видел – шик!
- Жалко, что не видел. А сам как?
- Да вот… решил репортаж сделать… отсюда.
- Ну ты, это, смотри, здесь вопросы есть очень щекотливые… В частности, отношение марксизма-ленинизма к загробной жизни…
- А, с этим сейчас всё в порядке. Нет больше Совка.
- Как это нет?
- Кончился.
- Выходит, не зря на кухнях шёпотом песни пели?
- Да как сказать…
- Слушай, ты в редакцию заскочи, там тебя заждались совсем.
- В редакцию? А кто там?
- Да всё те же, в общем: Аркадий Супчик, Елена Мраковна, старая лошадь… Генка Емелин обещал тебе все зубы пересчитать за то, что ты его подсидел и он от горя спился и умер в расцвете сил от цирроза печени.
- Вот придурок. Ладно, разберусь. Ну, давай, до встречи, рад был тебя увидеть.
- Пока, Тоша!

И Блохвицкий стремительно удалился, напевая под нос «Дав мне, богиня меня угощала, кормила, хотела».