Голем : Дегустация (на конкурс)

* * *
Три глотка домашнего сидра.
Жена спросила: «Вляпался в новый конкурс?»
Нет, отвечаю, погряз в размышлениях. Мужики народ примитивный – можно сказать, одноклеточный. Стреловидный, как вектор. Думать могут одним из полушарий головного мозга (женщины сразу двумя, оттого, наверное, и попы у них круглее). Неспособность мыслить полными тремя процентами мозга лишает мужчин возможности делать два-три дела одновременно. По телефону трещать, мыть посуду и смотреть сериал, не забывая покрикивать: Вовка, сядь за уроки! – способны только представительницы прекрасного пола. Потому-то женское «нет» чаще всего означает: не спешите, я ещё ничего не решила…а что значит «да», не ведает подчас и она сама. Мужчины создают этот мир. Женщины обустраивают, мирясь с тем, что взаимная привлекательность полов с каждым годом падает, сворачиваясь в журнальный вуайеризм. Такова цена удобств, принесенных прогрессом, цивилизацией и победившими рыночными отношениями. И хватит об этом.

Сухое красное – допустим, молодое Мерло.
Шаблов, Барабанов и Решетов работали в одном таксопарке, но встречались редко.
Таксисты народ недружный, таков уж кулацкий состав работы. Сближало троицу недавнее прошлое – институтское, офисное, бездельное. Шаблов ещё не отучился пописывать, а двое других почитывать в Интернете. Однажды Шаблов, в ожидании маршрутной карты сидевший одновременно в диспетчерской и в Сети, зашёл на греческий литературный сайт, где выставлены были во множестве русские стихи, часть авторов изъяснялась к тому же прозой. Стихами Шаблов тоже баловался, предпочитая свои и Лермонтова. Некто, по прозвищу Умка, делился грустными перспективами: «Растаю без следа, вчерашняя снежинка…» Шаблов заглянул в профайл и увидел Умкину фотку. И кто-то когтистой лапой медленно провёл по шабловскому сердцу. Милая, хрупкая девушка лет двадцати семи одиноко сидела в траве и смотрела вдаль. Ветер ерошил её медно-русые локоны, и боль отчаяния светилась в орехово-карих глазах. Шея тонкая, едва намеченная грудь… бараний вес в три пудика, определил Шаблов, ужасаясь собственному цинизму. Не было видно в фотографической дали ни черта, и Шаблов отправил Умке следующее послание: «Вы очень талантливы и красивы! Отчего грустите? Неурядицы в личной жизни?» Оказавшаяся он-лайн, Умка тоже зашла в профайл, но к Шаблову, взглянула на фото. Шаблов стоял рядом с Барабановым на фоне питерского моста Александра Второго (ныне Литейного), сжимая, как синицу в руке, полупустую бутылку пива. Поэтесса заметила: «Если Вы слева, то очень похожи на моего мужа».
«Я слева! На будущего мужа?», – спросил Шаблов.
«На настоящего», – ответила Умка.
«Я абсолютно настоящий, – похвастался Шаблов. – Без ГМО и даже без комплексов».
«Да Вы нахал, – восхитилась Умка. – Обожаю нахалов!»

– Сильно пишет! – загрохотал Барабанов, сунув, по обыкновению, нос в «переписку Энгельса с Каутским». – Надо бы её…
И он кратко, но выразительно пояснил, что сделал бы с Умкой.
– Не будь скотом, Барабанов, – поморщился Шаблов, захлопывая ноутбук.
– Грубо, – резюмировал Решетов. – Девушке около тридцати. А вдруг она…
Решетов любил недоговаривать, и Шаблову нравилось иногда домысливать эти недоговорки. Барабанов извергался открыто.
Порой хотелось, чтобы он помалкивал.

Задумчивый Совиньон, сухой и белый, как французская сыроварня.
Жена спросила: «Ужинать будешь? Третий раз разогреваю котлеты!»
Нет, говорю. Давай-ка лучше холодную съем.
Так легче сосредоточиться.

Придирчивым оком, интересуясь больше личностью автора, Шаблов перерыл всё Умкино стихотворчество. Техника прихрамывала, и хромота, как макияжем, была прикрыта многозначительностью… обычные дела. Но часть работ оказалась пронзительной, словно глоток студёной воды. Оптимизма маловато: что-то сильно терзает её, да и пишет по ночам неспроста, заключил Шаблов, вновь ужасаясь своему цинизму, но уже более сдержанно. Фотография в профайле тянула к себе, и Шаблов без конца разглядывал её, словно примеряясь обнять узкие плечи, тронуть губами нежно очерченный рот… На просьбу прислать новое фото последовал дружественный отказ.
«Не обольщайтесь, – писала Умка, сминая его восторги. – Я просто фотогенична. Такое случается. В жизни я совершенно обычная». Но всё подтверждало обратное. Шаблов постепенно выяснил, что Умка живёт в гражданском браке с человеком много старше её (что приятно холодило виски – значит, и я смогу! Это была совершенно идиотская мысль. Впрочем, сразу же Шаблова навестили ещё более идиотские). Манила схожесть Умкиного лица с сухими, скуластыми, княжескими чертами горцев: она происходила из Северной Осетии. Я русская, настойчиво твердила Умка. Может быть, отец… Может быть, задумчиво соглашался Шаблов. Переписка разгоралась подобно лесному пожару.

Ламбруска – игристое розовое, напоминающее канкан.
– Надо ехать в Р. – настойчиво повторял Шаблов, сидя за столиком кафе с Барабановым и Решетовым. – А что там делать с пустыми руками? Ссудите, братцы! Я отработаю.
– Надо бы, – вздохнул Решетов. – Вдруг это твоя судьба? Машину мне новую передай, если задержишься (Решетов работал на старой «Волге»). Кажется, была пара сотен. Но, если что…
– Пары сотен и на билет в Р. не хватит, а ему ещё гондоны купить! – загрохотал Барабанов, по обыкновению ёрничая. – Дам тебе полторы штуки. Но только на две недели, понял? У меня тёщино рождение на носу!
Шаблов машинально обозрел набрякший, сизый нос Барабанова, сильно напоминавший нечто другое. Решетов иронически усмехнулся: тоже мне, проблему нашёл.

Поезд шёл из питерских болот кругами на юг.
Шли к Шаблову странные смс-ки: учти, у меня совсем нет фигуры… ты будешь очень разочарован. Он только посмеивался.
Он сжимал хрупкое и сильное тело Умки в вязком интерьере привокзальной гостиницы, где им обоим даже в голову не приходило заняться сексом. Задёрнув шторы и слегка приструнив себя, стороны вовлекли друг друга, говоря языком протокола, в жёсткий петтинг… она шептала: здесь не хочу, ну ты ж понимаешь. Он, задыхаясь, целовал её губы, шею, глаза, удивляясь их пряному холодку. Изредка отрываясь друг от друга, они курили одну сингареллу на двоих, передавая дрожащими пальцами и посмеиваясь над этой дрожью. Города он не запомнил, оставшись при впечатлении от южной российской столицы: ну и дыра!

Гранёный стакан Кагора.
Год прошёл незамеченным. Умка тоже выбралась в гости к Шаблову, забрав у осетинской мамы умопомрачительную сумму денег. Он долго катал её по Городу, остывающему в новогодних сугробах, хвастаясь подсветкой музеев и набережных. Они почти не гуляли, ноги быстро промокли. В чебуречной возле Исаакия Умка вдруг заплакала молча, не стала есть. Шаблов, растерявшись, сел рядом, принялся молча гладить её по голове. С мужем Умка рассталась, с Шабловым переспала. Но легче не стало, думал Шаблов, целуя её заплаканные глаза. Я очень её люблю. Остаётся понять, зачем я ей нужен? Из Р. перебраться в Город? Я не против, вот только куда, чёрт меня побери…
– Квартира нужна, – взмолился друзьям Шаблов. – Ни черта я в женщине понять не могу… а в коммуналке сплошные уши! В Р. у Умки сестра и Умкин детёныш, особо не разгуляешься.
– Дача есть, только топить надо, – задумался Решетов. – Дров заодно нарубишь. Я бы тоже привёз кой-кого, если б мог, но…
– К хренам твою дачу! – заорал пошляк Барабанов. – Я в Подмосковье на неделю свалю. К жене и тёще. Просто уеду раньше, чем собирался! Вот ключи. Ты там постельное бельё…
И Барабанов красочно закончил своё пожелание. Шаблов поморщился, но промолчал.
Ключи приятно холодили ладонь.

Многолучевой, чёрный мускат «Массандра».
Она спросила: а так тебе хоть раз делали? Он, задыхаясь, помотал головой: я всегда стеснялся просить… она торжествующе улыбнулась. Если двоим понравилось, запретов нет, заключил он про себя. А нравится ли двоим? Её самолёт уходил в четыре. Не покидай меня, попросила Умка, и слёзы градом покатились по её щекам. Шаблов, потрясённый, молчал, никто и никогда по нему не плакал… полное ощущение, что кого-то хоронят. Лето пролетело во взаимных надеждах и уверениях.
А осенью она перестала писать.

Послевкусие. Дегустация закончена.
«Нарви салата и луку. Салат порублю с огурчиками», – сказала жена.
Горжусь, что их вырастил. Мы живём в маленьком дачном посёлке, на улице Связи, возле перекрестка с Надеждинской. Это правильно, нет связи – на что надеяться? Хрен с ними, с этими винами. Налью лучше водки с капелькой лимонного сока…