Бабанин : Продолжать?

Больше года мы живем на Фадеева в «сталинской» трехкомнатной квартире… Этот дом — напротив музея Глинки — выбрал я. Жаль, что не удалось купить именно ту квартиру в четвертом этаже, которую когда-то мы снимали с Шурой. Чудес не бывает, но вскоре я привык и к этой – во втором подъезде на пятом этаже.

Ло не работает, целиком посвятив себя дому, точнее, совершая регулярные покупки абсолютно никчемных с моей точки зрения вещей: мебели, кухонной посуды и прочей херни. А еще она любит ходить по магазинам и встречаться со своими немногочисленными подружками, с которыми у меня до сих пор никак не складываются отношения.

Настя учится в РАТИ и живет отдельно – она всегда была самостоятельной. К нам она приезжает каждую субботу, и мы вместе ужинаем. После ужина я оставляю девочек одних, дабы они поболтали о наболевшем, а сам иду во все тот же «American Club», где за воспоминаниями и рюмкой коньяку могу просиживать часами.

Вот я и стал отчасти «богатым и знаменитым», но ощущения счастья не прибавилось. Ло считает, что я «по-прежнему ленив и мог бы добиться большего, если бы почаще отрывал свою задницу от дивана». Ребенка мы так и не нажили, а после двух выкидышей в ранние сроки совсем распрощались с этой идеей. Зато у нас живет полуторогодовалый афган по кличке Дятел. Ему два года и он чешется. Кличку он оправдывает своим дебилизмом, хотя, зная нрав всех афганов, думаю, что он косит под дебила: так от хозяев легче добиться желаемого.

После выхода телевизионного сериала, снятого по моему сценарию, одно за другим посыпались лестные предложения, и теперь я пишу только под заказ, только киносценарии и только за большие гонорары. Надо же было купить квартиру, сделать ремонт, потом мебель, машина…

На выходные мы иногда уезжаем к брату в Менделеево. Гуляем по лесу, собираем грибы, жарим шашлыки. А потом мы с Сержем нажираемся и смотрим слайды двадцатилетней давности под оглушительный аккомпанемент «Accept» или чего-нибудь в этом роде. Ло предусмотрительно перебирается на постой к тетушке с дядюшкой, где проводит, по ее же словам, «спокойные выходные» за вязанием и чаепитием с малиновым вареньем.

После моей постановки и шумного успеха «Коллекционера», я потерял всякий интерес к театру. Вообще. Нет, когда нас приглашают, мы иногда ходим на премьеры, но самому ставить уже не хочется – много геморра и мало удовольствия. Я вообще стал сильно уставать от общения с людьми, отчего у нас с Ло часто возникают затяжные позиционные бои. Ей по-прежнему нравится появляться в ночных клубах и «биться в танцах». Мне – нет. Чаще всего я просто нажираюсь и сваливаю домой, а она возвращается под утро. Но я ее не ревную, это было бы слишком глупо, ведь нас столькое связывает!..

Как-то незаметно из нашего лексикона исчезли забытые слова «Малыш», «любимый», «дорогой», «счастье мое». Она называет меня по фамилии, как воспитанницу Смольного, а я ее по привычке – Ло, хотя сейчас наверняка уже не вспомнить, откуда это странное слово. А когда Ло купила большую кровать, мы перестали засыпать обнявшись; на этой кровати очень легко потеряться не только двоим гуманоидам. Понятно, что в какой-то момент нам стало неловко спать нагишом: теперь у Ло красивое спальное шелковое белье, а у меня… Нет, пижаму я подарил своему другу Артему, а сам сплю в трусах. В обыкновенных ситцевых трусах.

Мы по-прежнему занимаемся сексом… два раза в неделю. Стоп, на позапрошлой неделе было три. Кажется… А вот на этой — еще ни разу. Ничего, наверстаем, ведь сегодня только среда. «А день, какой был день тогда? Ах, да, среда!».

Каждую ночь мне снится Херсонес: как я сижу на молу в полночь под звездным небом, а у моих ног тихонечко плещется самое Черное море на земле. И при этом я непременно пью из горлышка коньяк. Наш, крымский, а не это московское говно! Или снится, как хожу по ночному Херсонесу, взявшись за руку с… Вот, не помню, с кем именно. Или сижу в Итальянском дворике, а в это время идет редкий дождь и черные ветки на дереве перед фонтаном хищно блестят в лунном свете. Мне снится фотография из детства, где я лежу на подстилке у ног маман, а на руках у меня маленький лопоухий Шарик. Почему-то в детстве всех своих собак я называл Шариком, будто не мог придумать что-нибудь пооригинальнее.

Очень часто я просыпаюсь среди ночи оттого, что плачу!.. Тогда я тихонько встаю и выхожу на кухню, где у меня всегда «прикопана» початая бутылочка коньяку. Чтобы не пахло, я курю в окно и продолжаю плакать. Ну почему мне так грустно?! Хоть кто-нибудь ответил бы мне на этот самый важный вопрос.

Друзей у меня почти не осталось – продюсеров, актеров и режиссеров я за друзей не считаю. А те, немногие, либо живут в Крыму, либо давно схиляли «за речку». Интересно, если бы мы вдруг встретились, нам было бы о чем поговорить, пока курится сигарета? Я очень боюсь встречаться с «бывшими» – мне всегда неловко, что у меня жизнь сложилась более благополучно, чем у них.

Сейчас никто уже не вспомнит, как я хронически находился в жопе, «стрелял» деньги на сигареты и на пиво. Даже я не помню ничего подобного. У меня, кажись, всегда все было очень хорошо: хорошая работа, хорошие гонорары, хорошая женщина… Как сейчас. Но отчего тогда так грустно?

Да, вот еще что, я совершенно перестал писать стихи! Нет, в том смысле, что я их с удовольствием писал бы, но слова в голове перестали рифмоваться. Поэтому, я иногда достаю свои вирши многолетней давности и читаю, будто чужие — не свои! Почему так: раньше стихи постоянно роились в голове и даже раздражали своей назойливостью, а теперь…

Впрочем, после публикации «Крика Бабочки» я перестал писать и романы – только сценарии и только за большие гонорары. Но об этом я уже говорил.

Ло? Она такая же молодая и прекрасная, как в тот день, когда мы встретились с ней в роддоме. Я действительно ее люблю (как я это раньше называл – «обожаю»!) и хочу жить с ней, но… Постоянное ощущение, что я пропустил в жизни нечто важное, но что именно? Точнее, кого именно? Я часто моделирую и фантазирую свою жизнь, если бы она проходила не с Ло, а, скажем, с Лекой… С Принцессой…

Кстати, Принцесса перебралась в Бельгию и, по-моему, счастлива. По крайней мере, обеспечена, и я спокоен за нее и за ее детей. Она часто мне звонит, но только когда убедится, что я один дома – Ло не приветствует такие вот «дружеские отношения»… Зря, ведь нашу жизнь уже ничто не может потревожить. Почему-то, когда какой-нибудь человек исчезает из моей жизни, я начинаю часто его вспоминать! Только хорошее, ведь плохого на самом деле в моей жизни случалось не так много.

И все равно грустно. Да еще сердце постоянно давит, и давление прыгает.
Только сейчас я понял страшную истину: все лучшее было написано мною именно тогда, когда не было денег на сигареты и на пиво, а девушки отдавались за посвященный ей сонет! Все нынешнее – конъюктура и желание соответствовать навязанному мне образу.

Глупо давать советы, но не могу удержаться: люди, оттягивайте момент, когда и вы станете «богатыми и знаменитыми»! Это не принесет ожидаемого состояния перманентного счастья. Пишите, снимайте, ставьте тогда, когда вы не можете этого не делать. Потом все поменяется местами: появятся возможности, слава, большие гонорары и… куда-то улетучится фантазия и желание это что-то делать и кого-то удивлять. В конце концов, в ожидании счастливого времени вашего триумфа, пишите в стол – пригодится, когда все враз исчезнет. Будете доставать из переполненных ящичков свои неопубликованные сюжеты, редактировать их и переписывать, выдавая за свежак!

А еще… никогда не женитесь на своих любимых и уж тем более никогда не живите с ними под одной крышей подолгу. Расставайтесь до того момента, когда все войдет в привычку, а позже опостылет. Хотя, до всего надо доходить самому, как это сделал я. Поэтому я и просыпаюсь оттого, что плачу. Поэтому я и сижу по ночам на кухне, курю в форточку и попиваю припрятанный коньяк, а в шикарной спальне, в центре мегаполиса на огромном диване в обворожительной рубашке из тончайшего синего шелка спит, посапывая, Лолита, которую раньше почему-то все называли странным именем Ло. У меня в руках роман «Крик бабочки», который, судя по обложке, когда-то написал я. Листаю его и перечитываю случайно попавшиеся на глаза абзацы… История любви, случившаяся в прошлом веке и превратившаяся в мещанский анекдот из жизни внезапно разбогатевших провинциалов.

Грустно, господа, ой как грустно!